Битва за Севастополь. Последний штурм - Нуждин Олег Игоревич

Подрыв штолен в Инкермане оставил свой след в немецких оперативных документах того времени. В записях оперативного отдела штаба 50-й дивизии, касающихся 30 июня, говорится: «День… начался мощным громовым ударом, услышанным на всем участке LIV армейского корпуса. Около 2 часов 30 минут 300-метровый участок Инкерманской скалы, где имелись штольни, был разрушен в результате сильного взрыва. Скальная стена высотой в 30 м обрушилась вниз, куски скал летят по воздуху, как снаряды, каменные лавины низринулись в долину. Несколько солдат 122-го пехотного полка ранено. Как эхо, за самым первым взрывом последовал ряд взрывов от детонации. Затем взорванная скала окуталась облаком дыма и пыли. Зверский поступок в течение нескольких секунд унес бесчисленные человеческие жизни. В подземных залах, кроме оружейных складов, находились тысячи раненых защитников крепости и тысячи гражданских лиц, в большинстве женщины и дети» [403]. К сожалению, здесь не указан источник первичной информации. Поэтому остается неизвестным, как немцы получили сведения, что при взрыве погибли люди.

Но люди действительно погибли, и в первую очередь гражданские лица, нашедшие, как им казалось, надежное укрытие в штольнях фабрики шампанских вин. О намеченном взрыве расположенных неподалеку артиллерийских складов их, по-видимому, никто не предупредил. Поэтому взрыв привел их в состояние паники и привел к массовой гибели людей.

В.С. Ленёва (Котлярова) события той ночи запомнила так: «Не передать словами, что это было! Варфоломеевская ночь! Все тряслось, как при землетрясении. Люди падали… Я потянулась за глотком воздуха и прильнула к небольшой щели. Увидела, как на моих глазах раздвигаются скалы, откалываются каменные глыбы и вся лощина покрывается валунами. Прошло немало времени, пока я услышала, что кто-то меня зовет: «Валя Котлярова!» Это были мама и сестры. Они оказались в подвале, где взрывались бутылки с шампанским, по колено в вине. Стали искать папу. Его завалило камнями. Там, на месте, он и погиб. Потом снова голоса, думали, нас откапывают. Оказалось, немцы…» Другой очевидец, С.З. Крупенко, расссказывала: «Потом ночь, взрыв. Обезумевшая толпа бросилась к выходу, а он оказался заваленным. С нижней штольни хлынуло вино, его было так много, что мы продвигались по колено в шампанском. Люди падали, многие уже не могли подняться. Помню, что рухнула стена и придавила тяжелораненых…» Е.А. Рогулина в 1942-м была еще ребенком, находилась в штольнях вместе с матерью и младшим братом. «Взрыв раздался ночью, когда мы спали. Край штольни обвалился. Мама мочила тряпки, чтобы мы через них дышали. Сколько времени прошло, не знаю. Услышали немецкую речь, стали выходить. Что там творилось! Обезумевшие женщины ищут детей, дети – родителей. Крики. Плач. Еле-еле добрались до монастыря. Несколько дней лежали пластом. Братик младший, надышавшись газом, так и не пришел в себя, умер» [404].

Особое внимание этому сюжету уделил известный советский писатель В.В. Карпов, работая сначала над журнальной, а затем над книжной версией своего повествования, посвященного генералу И.Е. Петрову. Он разыскал одного из главных участников – бывшего воентехника 2 ранга П.П. Саенко, начальника отдела хранения боеприпасов в 1942 г., который поведал ему свою версию произошедшего.

По словам П.П. Саенко, его вызвал к себе начальник тыла флота адмирал М.Ф. Заяц и отдал приказ на подрыв складов. «У тебя почти пятьсот вагонов боеприпасов и пороха. И если они попадут в руки фашистов, все это будет обращено против нас», – заявил адмирал [405]. Далее последовали указания, как нужно все взорвать и как при этом остаться в живых. После встречи с адмиралом П.П. Саенко вернулся обратно в Инкерман и стал готовить штольни к взрыву. Опытным путем была определена длина бикфордова шнура, необходимого для подрыва, для верности у штабелей были поставлены дублирующие мины с часовым механизмом. Ждали, когда из Инкермана отойдут оборонявшие его части 25-й дивизии и появятся немцы. «И вот настал момент, когда мы уже сами увидели фашистов. Большая их колонна остановилась вдоль речки Черной, и солдаты выпрыгнули из автомобилей и танков, пили воду, умывались, плескались. А справа от нашей высоты вдоль ската стояла колонна танков» [406].

Чтобы не рисковать всей своей группой, П.П. Саенко вызвал добровольцев. При нем остались старший техник-лейтенант Палей, красноармейцы Кондрашов, Брюшко и Гаврилюк. Остальной личный состав во главе с капитаном Ф.А. Зудиным был отправлен в тыл. По команде были подожжены бикфордовы шнуры, и подрывники «бросились бежать прочь от штолен через балку, на другую сторону». Не успели они пробежать и 400 м, как раздался взрыв. Вся группа П.П. Саенко, и он сам в том числе, была контужена.

Дотошный В.В. Карпов, сам фронтовик-разведчик, спросил, почему пришлось взрывать 500 вагонов боеприпасов, если защитники города испытывали острую в них нехватку. Бывший артиллерист П.П. Саенко объяснил это кажущееся противоречие тем, что на складах в большинстве своем хранились не те калибры, которые нужны сухопутной артиллерии, а те, которые подходят только для морских орудий [407]. Очень странное объяснение из уст артиллерийского специалиста, особенно если вспомнить, что адмирал М.Ф. Заяц опасался, что те же самые снаряды могут быть использованы немцами. Из объяснений П.П. Саенко получается, что хранившиеся в инкерманских штольнях боеприпасы не совсем подходили для советских орудий, но каким-то образом годились для немецких.

Рассказ П.П. Саенко в некоторых деталях подтверждается воспоминаниями бывшего командира 3-го дивизиона 99-го артиллерийского полка З.Г. Олейника. В самиздатовской книге он описал события следующим образом: «После двух подземных громадных взрывов в районе Чертовой балки в Инкермане стало темно от гари и пыли, трудно стало дышать. Сразу после случившегося позвонил командир 31-го стрелкового полка нашей дивизии подполковник Б.А. Лыков, который сообщил, что за полчаса до этого взрыва к его командному пункту подъехал грузовой «газик» с группой моряков. Ему представился старший группы воентехник 2 ранга начальник складского хозяйства П.П. Саенко и доложил, что имеет приказ командования подорвать штольни с взрывчатыми веществами и старым боезапасом… Уточнив у Лыкова, что в соседних штольнях, где ранее располагался 47-й медсанбат нашей дивизии, нет людей и наших бойцов, моряки протянули провода к заложенным ранее зарядам в двух штольнях. Контактной машинкой с автомашины подорвали штольни и уехали в Севастополь».

Бывший комендант береговой обороны П.А. Моргунов по поводу уничтоженных боеприпасов в своих воспоминаниях выразился так: «При отходе наших войск были взорваны запасной арсенал с взрывчатыми веществами и негодным боезапасом в Инкерманских штольнях…» [408] Получается, что в арсенале на протяжении многих лет хранили испорченные боеприпасы, так что подрыв стал своеобразным способом их утилизации. Однако если боеприпасы, складированные в штольнях Инкермана были уже негодными, то какая была необходимость их подрывать? Ведь немцы все равно не смогут их использовать. А проблема хранения потенциально опасных взрывчатых веществ легла бы на немецкое командование.

Действительно, к началу Великой Отечественной войны у пос. Инкерман существовало 27 штолен, из них 14 занимал «Шампанвинстрой», пять принадлежали арсеналу Черноморского флота, а оставшиеся были пусты. Очевидно, в них и разместили медицинские учреждения, Спецкомбинат № 2, а также гражданское население из города и окрестных деревень. Приближение линии фронта к Инкерману в 20-х числах июня вызвало беспокойство Городского комитета обороны – прежде всего судьбою предприятий, размещенных в этом районе, особенно когда 26 июня с командного пункта СОРа было получено сообщение, что противник вышел к Инкерману и взял под обстрел все подходы к Черной речке. На созванном совещании комитета обороны было принято решение: в связи с угрозой захвата города и по причине того, что люди остались без воды, необходимо срочно эвакуировать население из штолен в безопасное место. Таковым был признан район бухт Камышовая – Казачья.