Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
Король проводил его взглядом, король прослезился, король долго махал на прощание рукой. А потом, когда экипаж скрылся, король, по свидетельству одного сопровождавшего его джентльмена, а у нас нет оснований сомневаться в правдивости этого свидетельства, переменился в лице и, злобно прищурившись, пробормотал:
— И черт с тобой! Я больше никогда не увижу твоей физиономии.
Глава XXXII
ПРЕЛЮДИЯ
Король Яков понимал, что высокая политика и искусство царствования предполагали разные поступки, он понимал, что порой нарушает тот самый закон, хранителем которого поставил его Бог, короче, он знал, что некоторые из его деяний могут быть названы преступными. Но он также знал, как скрыть эти деяния, как замести следы, как сделать так, чтобы его никто ни в чем не мог обвинить. Не однажды за свое царствование находил он козлов отпущения, на которых мог списать совершенные им самим преступления, и когда ему приходилось прибегать к этому средству, его не мучили никакие угрызения совести. Его бабья душонка содрогалась при виде насилия или жестокости, но сам он мог быть невероятно жестоким — в тех случаях, когда свидетелей его поступкам не было.
Примером этому может служить хладнокровное убийство молодого Рутвена и графа Гаури в особняке последнего — мы никогда не узнаем всей правды, стоявшей за этой историей, но то, что они не были заговорщиками, как утверждал, громоздя ложь на ложь, Яков, — совершенно ясно. Другим примером, возможно, является убийство графа Мюррея. Многие считали, что совершено оно было по наущению короля, однако руки обагрил некто Хантли, его и обвинили в преступлении и по приказу Якова бросили в тюрьму. И третий пример — дело лорда Балмерино. Когда на свет Божий выплыло неосторожно написанное Яковом Стюартом письмо к папе римскому[63] — этот протестантский монарх кокетничал с его святейшеством с целью заполучить поддержку Ватикана в обретении английской короны, — его величество отказался от письма, назвал его фальшивкой. Он обвинил своего секретаря Элфинстоуна, лорда Балмерино, — его величество утверждал, что секретарь подделал его подпись. Лорда Балмерино бросили в тюрьму, приговорили к смерти, но Яков проявил монаршию милость и простил несчастного.
Как и все остальные, лорд Сомерсет знал об этих и других подобных делах, и за время путешествия через Хертфордшир в неудобной, тряской коляске пришел к выводу, что в деле Томаса Овербери король хочет сыграть ту же игру.
Судя по собранным Коком уликам, против Томаса Овербери существовал целый заговор. Этот заговор провалился. Но, несмотря на его провал, дело повели так, чтобы против короля, истинного виновника, нельзя было выдвинуть обвинения. Несомненно, несколько человек приговорят к смерти за убийство, которое они не совершали. Но разве это может потревожить королевскую совесть, ведь они виновны уже хотя бы в намерении! Они действительно сговорились убить сэра Томаса, и с задачей своей не справились только потому, что вмешалась посторонняя сила. Однако это нисколько не умаляет их вины. Все равно они мерзавцы, мир все равно должен быть от них избавлен!
Лорд Сомерсет это ясно понимал, но король дал ему надежные заверения, и потому он ехал в Лондон в твердой уверенности, что его ждет чисто формальный допрос, что Кок примет все его аргументы и что к понедельнику он, как и обещал, вернется в Ройстон.
И все же будущее выглядело мрачно. Положение его в свете, несомненно, ухудшится, а тень Овербери всегда будет стоять между ним и Фрэнсис. Он жалел ее еще и потому, что она была в положении, он хотел бы быть справедливым, даже более чем справедливым. Он не собирался судить ее строго. Он заставлял себя помнить, что она совершила все это из любви к нему, что ради их счастья она вступила в сношения с этими негодяями, с силами зла. Но его представление о ней изменилось. Прежде он боготворил ее. Теперь завеса безрассудной любви приоткрылась, и он увидел, что за ней — всего лишь человеческое существо. Но он по-прежнему будет защищать ее. Да, ему следует рассказать ей все, что он знает о короле, о его роли в этом деле. Когда она поймет, что Овербери умер вовсе не по ее вине, у нее появятся силы отрицать обвинения.
В конце концов, против нее нет ничего, кроме показаний отъявленных подлецов, которые во время следствия проявили свою лживую натуру. Да, существовали эти ужасные письма, которые она писала Формену. Но они не имеют никакого отношения к делу Овербери, да и вообще эти письма никому не принесли вреда.
Его светлость хотел как можно скорее добраться до Лондона и завершить беседу с Коком, чтобы сразу же ехать к жене и предупредить, как она должна вести себя на допросах.
Но все его планы были развеяны в прах. Возле лондонского особняка его светлость поджидал офицер, который передал ему письмо, подписанное всеми четырьмя членами комиссии. Они называли себя самыми преданными друзьями его светлости, но от имени его величества требовали, чтобы он не покидал своей квартиры и не впускал к себе никого, кроме слуг, пока не поступят дальнейшие указания его величества.
Сомерсет прочел письмо «преданных друзей», и листок выпал из задрожавших пальцев. Он тяжело сел, обхватил руками голову. Он думал о короле, который еще вчера слюнявил ему щеки и обещал, что не будет ни есть, ни спать, пока дорогой Робин не вернется. И все это время он знал, что Сомерсета ждет арест — «пока не поступят дальнейшие указания его величества».
Он вновь слышал плаксивый голос короля: «Бога ради, передай от меня графине поцелуй».
Поцелуй Иуды, поцелуй предателя… Яков бросил его в клетку со львами и лишил доспехов и оружия. Сквозь горечь разочарования, сквозь ярость, решимость отплатить Якову за это немыслимое предательство пробивалось воспоминание об Овербери, и лорда Сомерсета сковал ужас: ведь то, что случилось сейчас с ним — расплата за его собственное предательство!
Обманутый лживыми словами и иудиными поцелуями, он сам ринулся в ловушку, даже не попытавшись связаться с графиней, предупредить ее. И теперь у него нет никаких шансов переговорить с ней до допросов…
В это время графиня Сомерсет также уже находилась под домашним арестом. Ее привезли в город почти одновременно с Сомерсетом и поместили под присмотр сэра Уильяма Смита в доме лорда Обигни в Блэкфрайрзе. Поскольку она была особой высокого звания, к ней были приставлены шестеро служанок и несколько слуг мужского пола, но лишь двое из них входили в ее прежний штат — таким образом было сделано все возможное, чтобы она не могла общаться с внешним миром.
Она перенесла арест с кротостью и терпением, которые свидетельствовали о крушении всех надежд. Она играла в опасную игру, она пошла на все, чтобы добиться счастья, и она проиграла. Теперь она окончательно, в этом уверилась. Ей были безразличны и суд, и разбирательство. Она уже не думала ни о себе, ни о своей судьбе — без любви Робина ей не нужна жизнь. Сохранит она жизнь или потеряет, не важно, потому что Робин для нее навсегда потерян. Он боготворил ее, она воплощала для него идеал женщины. И этот образ был запятнан ее собственными поступками, ее попытками стать для него идеалом. Какая жестокая ирония судьбы…
Не только руки ее были запятнаны кровью Овербери, но вся она, вся ее душа была отравлена общением со злыми силами, на которое она пошла по своей воле. В ту самую ночь в Хенли она ясно увидела в его лице презрение — перед тем, как жалость заставила его схватить ее в объятия. Теперь, когда она вспоминала эту его жалость, она содрогалась от ужаса — уж лучше бы он оттолкнул, ударил ее.
Все кончено. Игра завершена. И любовь — приз в игре — потеряна навсегда. Чем скорее закончится ее жизнь и чем скорее ее забудут, тем лучше. И, ожидая конца, она будет держаться твердо, она будет изображать достоинство, потому что настоящего достоинства в ней не осталось. Ее нагой выставили на всеобщее обозрение.
А граф Сомерсет писал страстное письмо королю, письмо, в котором он обвинял короля в предательстве, письмо, полное угроз: если и дальше так будет продолжаться, он раскроет все. Он слал ему послание за посланием, и в ответ получил лишь одно, написано оно было так, словно рассчитано на публикацию. Король сообщал, что до конца выполнит свой долг и не станет вмешиваться в отправление правосудия.
Правосудие не замедлило взяться за дело. 19 октября в здании ратуши началось слушание «Великого дела об отравителях», как окрестил его Кок. Первым на скамью подсудимых сел Ричард Вестон.
Уже по одному этому видно, что процесс велся бесчестно. Вестон был всего лишь соучастником. На основании его показаний и на основании показаний сэра Джерваса Илвиза — если даже не учитывать признания, сделанного во Флашинге помощником аптекаря, — было ясно, что сэр Томас Овербери умер в результате вливания, изготовленного Лобелем. Так что основным обвиняемым был Лобель, и только после того, как его признали бы виновным в убийстве, в процесс могли вовлечь Вестона и других. Но Лобеля вообще не допрашивали, даже как свидетеля, и это обстоятельство расценивается многими как «Тайна дела Овербери», хотя на самом деле оно является и разгадкой этой тайны. Не было проведено и официальное коронерское[64] следствие, значит, не было никаких официальных доказательств, что Овербери вообще умер в результате отравления.
