Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)
— Взгляните на это, — показал он, вытащив из-за пазухи какую-то бумагу. — Она подписана губернатором и предписывает вам под страхом королевской немилости вернуть этого человека в Квебек. А, сударь, когда вы в то утро высадили меня на остров, вы и не воображали, что я вернусь в Квебек, чтобы получить эту бумагу, и проплыву за вами столько сотен миль по реке. Но теперь вы в мои руках и я не покину вас до тех пор, пока не увижу вас с женой на корабле, отвозящем нас всех во Францию.
Несмотря на злобную мстительность, горевшую в глазах монаха, де Катина не мог не восхищаться энергией и настойчивостью этого человека.
— Мне кажется, святой отец, вы более прославились бы в качестве воина, чем служителя Христа, — сказал он, — но так как вы все же пробрались за нами сюда, откуда нет выхода, то мы обсудим этот вопрос попозднее, на досуге.
Но американцы были менее склонны к такому мирному разрешению вопроса. Борода Эфраима Сэведжа топорщилась от злобы, он шепнул что-то на ухо Амосу Грину.
— Мы с капитаном можем легко прикончить этого сумасшедшего, — прошептал молодой житель лесов, отводя в сторону де Катина. — Раз он так настойчиво становится на нашем пути, он должен поплатиться.
— Нет, нет, ни за что на свете. Амос. Оставьте его в покое. Он исполняет, по своему разумению, долг веры, хотя, по-видимому, последняя в нем сильнее милосердия. Но вот и дождь. Теперь достаточно темно для отправки лодок.
Большая темная туча заволокла небо, и темнота наступила почти мгновенно. Защитники едва могли различить полосу реки, лежавшую перед ними. Ирокезы в лесах и за взятою оградою сидели смирно, лишь изредка только давая знать о себе отдельными выстрелами, но визг и крики в коттеджах оброчных указывали на то, что победители предавались грабежу. Внезапно над одной из крыш появилось мутное красное зарево.
— Они поджигают дома! — крикнул дю Лю. — Надо живее отправлять челноки, а то скоро на реке станет светло как днем. В лодки! В лодки! Нельзя терять ни минуты.
Прощаться было некогда. Один страстный поцелуй — и Адель увели, усадив в самую маленькую лодку, в которой она очутилась с Онегой, тремя детьми и еще какой-то девушкой. Остальные кинулись к своим местам и через несколько минут отчалили, исчезнув в дожде и мраке. Большая туча разразилась дождем, падавшим крупными каплями на крышу и брызгавшим в лица защитников дома, напрягавших зрение вслед пропавшим лодкам.
— Благодарение Богу за эту грозу, — пробормотал дю Лю. — Она лишает огонь возможности слишком быстро охватить постройки.
Но он упустил из виду, что хотя крыши и намокли, но внутренность коттеджей была суха, как трут. Еле успели прозвучать эти слова, как длинный желтый язык пламени показался из одного окна, затем другой, третий… внезапно провалилась половина крыши, и коттедж запылал, как смоляная бочка. Огонь шипел и трещал под потоками дождя, но, поддерживаемый снизу, разгорался все сильнее и сильнее, подымаясь все выше и бросая красный отблеск на гигантские деревья, придавая их стволам вид полированной меди. От этого огромного факела вокруг дома и на большом протяжении вдаль реки стало ясно как днем. По неистовым крикам из лесу можно было заключить, что дикари увидели-таки лодки, успевшие — как отлично было видно из окна — проплыть не более четверти мили.
— Они бегут по лесу. Мчатся к реке! — в испуге крикнул де Катина.
— Вон там у них несколько челноков, — указал дю Лю.
— Но ведь они не могут миновать нас! — воскликнул владелец "Св. Марии". — Спуститесь поживее к пушкам и попытайтесь остановить их.
Едва защитники успели добежать до пушек, как две большие пироги, наполненные воинами, вылетели из тростников, росших пониже замка, выплыли на середину и бешено погнались за беглецами.
— Жан, ты у нас лучший стрелок, — волновался де ла Ну. — Жарь в нее, когда она пойдет мимо большой сосны. Ламбер, стреляй-ка из другой пушки. Жизнь всех, кого вы любите, зависит от этих выстрелов.
Оба сморщенных старых артиллериста выглянули из-за своих пушек и стали ожидать челноки. Пламя пожара подымалось все выше и выше, а широкая река казалась листом темного металла с двумя черными точками — стремительно несшимися челноками. Один скользил за другим на расстоянии пятидесяти ярдов, но в обоих индейцы одинаково яростно налегали на весла, а товарищи с берега громкими криками поощряли их. Беглянки уже исчезли за поворотом реки.
Когда первый челнок поравнялся с пушкой, канадец перекрестил запал и выстрелил. Крики радости, а затем стоны вырвались из груди напряженно смотревших зрителей. Заряд попал в реку у самой лодки, залив ее таким потоком воды, что одно мгновение осажденным показалось, будто он пустил пирогу на дно. Но минуту спустя волнение улеглось, и челнок уже летел вперед; только один из пловцов, выронив весло, ткнулся головой в спину сидевшего перед ним товарища. Второй пушкарь нацелился на этот же челнок, но в тот миг, как он подносил запал, из-за ограды вылетела со свистом нуля, и он без стона повалился замертво.
— Это дело я немножко знаю, парень! — крикнул Эфраим Сэведж, внезапно выскакивая вперед. — Но когда я палю из пушки, то люблю направлять ее сам. Помоги-ка мне двинуть ее и наводи прямо вон на тот. Вот так. Пониже. Ну, готово! — Он спустил фитиль и выстрелил.
Удар был превосходный. Весь заряд попал в пирогу в шести футах ниже носа и перекувырнул ее, как яичную скорлупу. Прежде чем рассеялся дым, она затонула, а вторая лодка остановилась подбирать раненых. Остальные индейцы, чувствовавшие себя в воде не хуже, чем на суше, уже плыли к берегу.
— Скорей! Скорей! — горячился де ла Ну. — Заряжай еще пушку. Можем опрокинуть и другую.
Но этой надежде не суждено было осуществиться. Задолго до того, как удалось зарядить пушку, ирокезы успели подобрать своих раненых и теперь снова бешено неслись по реке. Внезапно пожар потух, и все вокруг исчезло в дожде и мраке.
— Боже мой1 — кричал де Катина вне себя. — Их догонят. Бросим этот дом, возьмем лодку и поплывем за ними. Скорее, скорее! Нельзя терять ни минуты.
— Милостивый государь, вы заходите слишком далеко в вашей вполне естественной тревоге, — холодно проговорил вельможа. — Я не склонен так легко покидать мой пост.
— Ах, что нам в этом доме? Только дерево и камень; дом можно снова построить. Но подумать — женщины в руках этих дьяволов! О, я с ума схожу! Скорей, скорей! Едем, ради Христа, едем!
Лицо де Катина было смертельно бледным, и он отчаянно махал руками.
— Не думаю, чтоб их догнали, — успокаивал дю Лю, кладя ему на плечо руку. — Не бойтесь. Они отплыли гораздо раньше, а здешние женщины умеют грести не хуже мужчин. К тому же пирога ирокезов была и так переполнена, а теперь им пришлось добавить еще к тому же и раненых. Да и дубовые лодки могавков не так быстроходны, как наши берестяные, алгонкинские. В итоге мы все же не можем ехать за неимением у нас лодки.
— Вот там лежит одна.
— Ах, в нее может поместиться только один человек. Это челнок приехавшего монаха.
— Ну так я помчусь в нем. Мое место там, где Адель.
Он распахнул дверь, выскочил и уже хотел оттолкнуть утлый челнок, как вдруг кто-то бросился перед ним и ударом топора проломил бок лодки.
— Это мой челнок, — произнес монах, бросая топор и складывая руки на груди. — Я могу поступить с ним по своему желанию.
— Ах, дьявол! Вы погубили нас.
— Я нашел вас, и вам не скрыться от церкви. Горячая кровь бросилась в голову офицера, и он, подняв топор, угрожающе шагнул вперед. Свет из открытой двери падал на застывшее, суровое лицо монаха, но ни один мускул не дрогнул на этом лице при виде взвившегося над ним топора в руке взбешенного человека. Он только перекрестился, прошептав по-латыни отходную молитву. Это спокойствие спасло ему жизнь. Де Катина с страшным ругательством отбросил топор, отвернувшись от разбитой лодки, как вдруг главная входная дверь неожиданно с треском повалилась внутрь и толпа дикарей с победным боевым кличем ворвалась в дом.
XXXVIII
СТОЛОВАЯ В ЗАМКЕ "СВ. МАРИЯ"
Легко объяснить, как это случилось. Часовые у окон, выходивших во двор, не в силах были безучастно оставаться на своих местах, когда по другую сторону дома решалась участь их жен и детей. В ограде было тихо; казалось, индейцы так же были заняты происходившим на реке, как и канадцы. Поэтому часовые один за другим покидали свои посты и вместе с остальными осажденными радостно приветствовали выстрел капитана, а затем также пришли в отчаяние при виде оставшейся невредимой лодки, бросившейся, словно гончая, по следу беглянок. Но во главе Дикарей стоял человек столь же находчивый и изобретательный, как и дю Лю. Фламандский Метис стерег дом из-за ограды, как такса подстерегает крысу у норы, и тотчас же учел момент, когда часовые покинули свои посты. Захватив двадцать человек, он притащил с опушки леса громадный чурбан. Дикари беспрепятственно пробежали открытое пространство и во главе со своим вождем ударили чурбаном в дверь с такой силой, что деревянная поперечина лопнула, а двери слетели с петель. Первое известие об этом событии долетело до защитников, лишь только они услышали треск двери и крики двоих из небрежных часовых, схваченных и оскальпированных в сенях же. Весь нижний этаж теперь был в руках индейцев, а де Катина и его Браг — монах — оказались отрезанными от лестницы.
