Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра
— Мне тоже, Ирас, мне тоже!
Спустя два или три дня я познакомился с Николаем и полностью согласился с тем, как его оценила моя возлюбленная. Это действительно был педантичный кабинетный ученый средних лет, очень умный и уверенный в своих знаниях и заслугах. Как и Алекс, он был прирожденным придворным, правда, не обладал гибкостью последнего. Он любил щегольнуть своими познаниями и был упрям, но сразу же отступал, если кто-нибудь вышестоящий настаивал на своем мнении.
Правда, некоторые из этих его черт я заметил только с течением времени. Очевидно, учителем он был все же неплохим и пользовался авторитетом у Птолемея Цезари-она — сына Цезаря. Высокий худой юноша был похож на своего отца только фигурой, а черты лица он взял у матери, и в них сквозило еще что-то детское — это было еще заметнее, оттого что Цезарион придавал такое большое значение своей только что пробившейся бородке.
Теперь это был сын Юлия Цезаря, который, будучи Птолемеем XV, делил трон со своей матерью, не принимая ни малейшего участия в управлении страной — даже позже, когда он стал взрослым, все оставалось так же. На монетах Египта и многих других восточных государств была отчеканена голова Клеопатры — вместе с Антонием, — а ее соправитель был обойден. Позднейшие историки и вовсе не узнали бы о его существовании, если бы не обнаружили на важных документах рядом с печатью его матери и его царскую печать.
Этой весной я, как никогда прежде, тосковал по моему родному городу с его библиотеками, мусейоном, роскошными садами, храмами и дворцами. Я соскучился по моей врачебной практике, мне надоело лечить раны. Я заметил за собой и еще одну странность. В походе я быстро свыкся с различными неудобствами в отношении чистоты и гигиены. Все мы воняли, как козлы, и иногда бывали в таком состоянии, что могли обратить в бегство даже стадо свиней.
Теперь, когда все это было позади, меня вдруг стали раздражать отхожие места на берегу, отсутствие бани и ужасная теснота в этом разрастающемся день ото дня палаточном городке.
Однако Клеопатра хотела подождать, пока не будут получены деньги, которые она обещала для выплаты премии легионерам. Насколько я знаю, премия составляла около ста сорока сестерциев для простого легковооруженного солдата и более тысячи сестерциев для офицеров. Сам я получил две тысячи, Салмо — восемьсот.
Весной вернулись также солдаты, остававшиеся на зиму в Армении. Вместе с ними войско оказалось настолько многочисленным, что денег Клеопатры не хватило.
Марк Антоний был полководцем, который чувствовал себя отцом своих солдат. Он скорее умер бы, чем нарушил свое обещание, и он не успокоился до тех пор, пока последний солдат не получил свои сто сорок сестерциев.
Клеопатра, которая все больше опасалась, что Октавий отнимет у нее Антония и схватит его, сделала все, чтобы отговорить его от поездки в Рим. Она пообещала Алексу большую сумму, если ему удастся в этом отношении повлиять на императора. Этому неожиданно помогло известие, пришедшее из Рима. Октавий устроил там грандиозный триумф в честь своей недавней победы над Секстом Помпеем на суше и на море. Правда, при этом не упоминалось о том, что победа была одержана в основном сухопутными войсками и что победой на море он обязан только смелым нововведениям Агриппы[54].
Это известие как раз позволило Клеопатре найти нужные доводы. Она намекнула императору, в каком свете предстанет он перед сенатом со своим неудавшимся парфянским походом, — ведь его невольно будут сравнивать с удачливым Октавием. Сила его на Востоке, и он найдет поддержку здесь, а не где-либо еще.
Антоний наконец увидел, что поездка в Рим таит в себе опасности, которые отсюда невозможно предусмотреть, и отказался от нее. Он сам собрал недостающую сумму, обложив налогами ряд подчиненных ему городов.
Теперь, когда, казалось, все было позади и к царице вновь вернулось ее обычное счастливое настроение, Антоний получил письмо от своей супруги Октавии, которая сообщала о том, что собирается приехать к нему на помощь.
Я узнал об этом от Алекса, у которого император попросил совета.
Октавия считала, что она как верная супруга — конечно, в этом ее поддерживал Октавий — должна отправиться на Восток с золотом и двумя тысячами отборных солдат.
От такого печального известия у царицы внезапно открылась лихорадка, сопровождавшаяся постоянной дурнотой и болями в желудке. Поскольку здесь, в лагере, не было еще ни одного случая малярии, я не сомневался, что это недомогание вызвано страхом и беспокойством.
Все дальнейшее я передаю со слов Алекса, которые кажутся мне достойными доверия. В случае, если бы Антоний потерпел неудачу, Алексу также пришлось бы проститься со всеми надеждами, поэтому он делал все, чтобы уговорить его развестись с Октавией.
Таким- образом бедный Антоний был поставлен перед необходимостью сделать выбор: или Рим и Октавия, или Египет и Клеопатра. При этом наша царица имела преимущества, поскольку она была рядом и склонила целый ряд своих и его друзей к тому, чтобы они повлияли на Антония.
К этому добавлялось и еще одно: непонятные отношения с Арменией. Чтобы окончательно склонить царя Артавасда на свою сторону, Антоний предложил устроить помолвку его дочери с шестилетним Александром Гелиосом и по этому поводу пригласил его в Александрию, чтобы тут вместе отпраздновать это событие. Он отправил своего доверенного Квинта Деллия в столицу Армении Артаксату. Однако тому не удалось добиться от царя ясного ответа. Когда затем Антоний узнал от шпионов, что Артавасд поддерживал связь с Октавием, император решил захватить Армению, чтобы предотвратить нежелательный поворот событий. Возможно, тем самым он хотел также исправить свою ошибку в прошлой неудачной кампании, и потом, уже с «присоединенной» Арменией в тылу, вновь выступить против парфян.
Он собирался начать поход весной и поэтому теперь был занят реорганизацией своей армии. Относительно Октавии он тоже принял решение и написал ей в Афины, чтобы она отправила солдат и деньги, сама же возвращалась в Рим, потому что он собирается в новый поход.
После этого Клеопатра тут же выздоровела, и Ирас снова стала регулярно навещать меня в моей палатке.
Я уже давно заметил правило: если между Клеопатрой и Антонием царили мир и гармония, — Ирас была послушной и страстной возлюбленной. Однако если что-то мешало их согласию, она превращалась в нимфу Эхо, как воплощенный отзвук своей госпожи.
Однажды вечером мы сидели за ужином в тесном дружеском кругу. Снаружи завывал зимний ветер, непрестанно сотрясая стены нашей большой палатки.
Император, как всегда изрядно хлебнувший вина, был полон уверенности и воодушевления.
— Этот поход будет совсем не таким, как прошлый. Мы выступим весной и пересечем горы в мае или июне — безо всякого льда и снега, мы будем лучше вооружены и у нас будут исключительно дружеские намерения. Как только мы подойдем к столице, я предъявлю царю ультиматум: полное повиновение, выдача царской казны и прочный союз с Римом или я возьму всех членов царской семьи в заложники. Так задумано, и так будет! В этот раз, дорогой Олимп, это будет не военный поход, а увеселительная прогулка, это я тебе обещаю!
Тут меня чуть удар не хватил, и я только пробормотал:
— Но… но, император, я думал, я должен только в парфянской кампании… а теперь…
Антоний оглушительно рассмеялся.
— Но ведь теперешний поход является частью парфянского. Без союза с Арменией — как бы он ни был заключен — мы никогда не сможем одолеть парфян. Ты снова будешь главным врачом и трибуном…
Дальнейшего я не слышал, потому что мне стало дурно и я поскорее выбежал вон. Я отправился в свою палатку и попросил Салмо извиниться за меня и сказать, что я заболел. Я твердо решил не участвовать в этом новом военном походе и для начала обратился через Ирас к царице. То, что сообщила мне моя возлюбленная, звучало обнадеживающе.
— Наша царица настроена благосклонно, поскольку она точно узнала, что Октавия находится на пути в Рим. Правда, ей не особенно нравится мысль об этом походе: в данный момент она считает его излишним. С другой стороны, она рада, что Антоний нашел занятие, которое удержит его вдали от Рима. Ну а теперь то, что должно остаться между нами: именем всех римских, греческих и египетских богов он пообещал ей отпраздновать триумф в Александрии.
Я удивленно поднялся на постели.
— Что? Какой триумф?
— Он убежден, что завоюет Армению. По римскому обычаю, победитель может публично отпраздновать свой триумф — тебе ведь это должно быть известно!
Ее черные глаза нетерпеливо сверкнули.
— Конечно, Ирас, только я что-то стал медленно соображать. Но если намерение императора действительно таково, значит, он окончательно выбрал Египет: после этого возвращение в Рим для него было бы равнозначно самоубийству. Но какое все это имеет отношение ко мне?
