Джек Коуп - Прекрасный дом
Когда они, перейдя реку в другом месте, возвращались на заре в лагерь, Коломб чувствовал усталость. Однако он ни знаком, ни словом не обмолвился об этом и не отставал от рослого Бамбаты, который большими быстрыми шагами неутомимо двигался вперед с нечеловеческой выносливостью и решительностью. Вот он скрылся в кустарнике, вот его силуэт появился на вершине холма. На прощанье Бамбата решительно сказал:
— Будь осторожен, сын Офени.
В словах слышалась не угроза, а дружеское предупреждение человека, который знает больше, чем может сказать. Коломб стоял один и глядел в зимнее небо. Перевернутое созвездие Креста стояло у самого горизонта, и уже взошла «Инквенквези», великая звезда Канопус. Близился рассвет, и на земле было особенно темно: лес казался совсем черным и непроходимым. Впереди на холмах появился белый луч прожектора: широкими неровными полосами он шарил по низкому небу, остановился на холме, словно покрыв его инеем, и снова заметался вдали. Коломб почувствовал какую-то странную радость, и мысль, ставшая уже навязчивой, снова пришла ему на ум: у нас тоже все будет, и день, так же как и ночь, будет принадлежать нам.
Пока он смотрел, свет вспыхнул еще раз и погас. Даже бесноватые белые позволяли себе отдохнуть. Он пошел дальше, временами останавливаясь и прислушиваясь; лес молчал, и Коломб бесшумно шагал по мягкой рыхлой земле. Он различил шепот водопада в далеком ущелье. Через расселину среди скал он спустился к краю утеса, скрытого ползучими растениями и ветвями деревьев, подножия которых были на шестьдесят-семьдесят футов ниже. Там, на краю утеса, находился вход в пещеру, куда он и проник, раздвинув ползучие растения. В пещере было сухо и дымно от костра, расположенного в глубине ее на песке и освещавшего дрожащим светом закопченный свод. Возле огня спала Люси; по-видимому, ночной холод заставил ее улечься здесь и, согревшись, она заснула глубоким сном. Когда он вошел, она зашевелилась, но не проснулась. Пещера была небольшая — были здесь и такие, где могла разместиться целая рота, — но добраться до нее было нелегко, и Люси чувствовала себя в безопасности. Она приметила эту пещеру, переползая с места на место в тот первый день, когда орудия осыпали лес шрапнелью.
Он отыскал горшок, наполовину наполненный сьинги с кусочками мяса, и поставил его на огонь. Затем он сидел, не сводя глаз с огня и поворачиваясь лишь для того, чтобы взглянуть на жену. Он изучал каждую черту ее прекрасного лица, освещенного костром. Когда в огне хрустнула ветка, уголок ее рта дернулся, а ресницы затрепетали. Она не проснулась. Не его ли она видит во сне?
Сняв свою куртку, Коломб скользнул под одеяло к Люси и положил руку ей на грудь. Полусонная, она повернулась и обняла его. Он спал на циновке вопреки всем законам знахарей, он спал рядом со своей любимой, красивой женой.
— Исайя, — сонно бормотала она. — Исайя, Исайя.
Сквозь листву и ползучие растения, которые, словно колючая проволока, свисали со скал и из расселин к входу в пещеру, проникал дневной свет. Луч света упал на ветку с бледно-розовыми раструбами красивых цветов мбазуэта, подернутыми инеем, и она радостно зашелестела. Коломб внезапно сел, ему показалось, что у входа мелькнула какая-то тень. Он схватил винтовку и выстрелил. Люси с криком проснулась и спряталась с головой под одеяло. Коломб подошел к выходу и увидел, как кто-то прыгнул на ветви гигантского дерева и скрылся в густой листве.
Коломб вернулся к Люси и, смеясь, чтобы успокоить ее, начал шевелить уже побелевший пепел костра.
— Прицелься я чуть лучше, в этом горшке варился бы горный заяц, — сказал он.
Она пыталась разглядеть во мраке его лицо. В его тоне звучало что-то необычное.
— Зачем ты стреляешь здесь, Исайя? Наше убежище найдут.
— Нам все равно придется отказаться от него.
— Я счастлива здесь с тобой.
— Я тоже счастлив. Но срок приближается. Ты должна уйти, тебе скоро родить.
— Но у меня есть еще пять месяцев, я могу работать и многое сделать. Я могу говорить с женщинами, доставлять сведения.
— Нет. Слушай меня. Ты уйдешь сегодня. Дни твоего отца сочтены. Передай ему привет от его сына; скажи ему, что Исайя видел Африку. Он поймет, что я сражаюсь, а белые чиновники ничего не поймут. Пойди к нему с мисс Брокенша, тогда они не арестуют тебя и не будут мучить. Твой отец воспрянет духом, когда увидит тебя и узнает, что ты скоро подаришь ему внука.
Она заплакала и прильнула к нему.
— Ты должна уйти, должна уйти, — повторял он.
Не переставая горько плакать, она собирала свои немногочисленные пожитки; оловянное зеркальце, небольшой нож и кусок мыла. Все это она связала в узел вместе с одеялами и циновкой. В ухо она вдела на счастье медную винтовочную гильзу из ружья Коломба. Затем, опустив голову на грудь, она остановилась перед ним. Он сжал ее руки на прощанье, погладил залитые слезами щеки и сказал:
— Иди с миром, жена моя, да будет безопасен твой путь.
Она не могла вымолвить ни слова. Он помог ей подняться по расселине и отдал ей узел. Она положила его на голову, как прежде носила винтовки, и скрылась в лесу.
Коломб засыпал костер и, собрав пепел, разбросал его по зарослям. Он закопал горшок в землю, ветками подмел пол и засыпал его листьями и заячьим пометом. Теперь пещера казалась необитаемой с сотворения мира. Он надел патронташ и винтовку и пробрался через скалы по своим собственным следам. В лесу стоял густой туман; моросил дождь.
Он вошел в лагерь с самой отдаленной стороны; часовые узнали его и пропустили. К центру, где в вечер после сражения Бамбата предстал перед народом, сбегались со всех сторон воины. Сейчас никакого сборища не предполагалось, ибо вождей не было видно. Но люди все прибывали и прибывали. Он слышал, как назвали его имя, поэтому, помня предупреждение Бамбаты, снял с плеча винтовку и спустил предохранитель. Он обошел задами кольцо шалашей и подошел к толпе.
— Я Коломб, сын Офени! — крикнул он.
Люди расступились, и он вошел в круг. В центре между двумя своими помощниками, скорчившись, сидел знахарь Малаза. Увидев Коломба, он с трудом заставил себя подняться, ибо раны его только что затянулись, и высунул язык шириной в ладонь. Омерзительно страшный, похожий на дикого зверя, он быстро насыпал в рот щепотку собственного снадобья и плюнул в сторону Коломба.
— Вот он… злодей, колдун!
Люди отпрянули, а Коломб медленно поднял винтовку.
— Кто обвиняет меня?
— Он… Малаза… больше никто, — осторожно ответили люди.
— Говори, что ты хочешь сказать, но если ты солжешь, еще одна пуля продырявит твою шкуру.
— Не угрожай ему, — сказал один индуна. — Давайте выслушаем его.
— Это сожжет ваши уши, — крикнул Малаза, желая напугать своих слушателей.
— Говори.
— Этот человек, Коломб, развращен белыми. Он христианин, он презирает наши обычаи, наше оружие, наши снадобья. Вы слышали условия заговора, вы слышали, как сам Сигананда называл их. Воин должен спать на голой земле, а не на циновке; воин не должен иметь сношений с женщиной. Нарушение этих условий приносит смерть и поражение нашим импи. Этот человек, этот простолюдин, этот колдун не желает повиноваться нашим вождям, нашим обычаям, воле нашего народа. Где он спал прошлой ночью? Не в лагере. У него есть пещера, и он спит там, в то время как вы лежите на голой земле. В этой пещере он держит обезьяну, которая у него на посылках. Я говорю вам правду, люди. Я рассказываю вам то, что видел собственными глазами. Я следил за пещерой и видел, как эта обезьяна вышла оттуда. На спине она несла какой-то темный предмет…
— Ха-а-а-а! — перевели дыхание воины.
— Мне удалось спастись от этой обезьяны. Я выплюнул сильное снадобье, и тогда она оставила меня и отправилась в лес выкапывать черные корешки для своего хозяина.
Малаза с трудом согнулся, опираясь на свою палку, и попытался изобразить страшную обезьяну.
— Убей его! Он сам обезьяна! — крикнул Коломбу Мбазо, потемнев от гнева и сняв с плеча винтовку с длинным стволом.
— Замолчи ты! — заворчали старики.
— Я спустился к входу в пещеру, — продолжал нараспев Малаза. — Колени мои дрожали. Колдун был внутри. Он спал с женщиной.
Он употребил грубое слово, каким люди пользуются только для выражения презрения и ненависти. Его налитые кровью глаза шныряли по лицам, пытаясь увидеть, какое впечатление произвели его слова. Коломб стоял, высоко подняв голову, увенчанную остроконечной шапкой, и нахмурив лоб. Но Малаза считал, что его обвинения уже пронзили сердце молодого человека.
— Женщина ли лежала под ним?
— Какая женщина? — спросил индуна. — Назови ее имя, и мы сможем проверить твои слова.
— Это была совсем не женщина, — задыхаясь, произнес Малаза и скорчил гримасу. — Это был труп. У этого трупа был ласковый голос, ласковый и в то же время убийственный — ни у одной женщины нет такого голоса. Он заставил петь этот труп, этот умкову, вытащенный из могилы. Одна половина его, начиная с середины головы и кончая большим (пальцем на ноге, была женщиной, а вторая его половина была травой, красной травой.
