Рихард Вейфер - Данте
Кан Гранде внимательно вгляделся в худощавую фигуру Данте. Глаза поэта светились.
— Вы сами, мессер Данте, производите впечатление человека, которому постоянно видится далекая блестящая цель, скрытая, впрочем, от других людей. Вы не поделитесь со мной вашей тайной?
Поэт печально улыбнулся:
— У меня нет никакой тайны, как вы себе представляете, синьор. Но я стремлюсь к прекрасной, грандиозной цели, в этом вы не ошиблись. Это не та цель, к которой хотел бы стремиться какой-нибудь государственный деятель или полководец, это всего лишь… песнь!
— Но великая, священная песнь, которая наверняка переживет многие славные деяния и свершения государственных мужей и военачальников. Данте Алигьери, позвольте мне обратиться к вам с одной просьбой?
— Зачем вы спрашиваете, уважаемый хозяин?
— Когда ваш труд будет закончен… посвятите его мне!
— Ваше участие в моих творческих делах радует меня, дорогой синьор. Две первые части своей «Комедии» я уже подарил своим благосклонным покровителям. Как только будет закончена последняя часть — «Рай», — она будет иметь посвящение Кан Гранде.
— Я уже заранее благодарен вам за это, великий маэстро, и прошу вас всегда оставаться моим другом. Что касается меня самого — я ваш верный друг навек… Вот вам моя рука!
Когда Данте перебрался в Равенну, где был окружен заботами дочери Беатриче, сыновей и своего покровителя — синьора города, Гвидо Новелло, какое-то время он наслаждался тихим, спокойным счастьем. Неистовые бури, некогда бушевавшие в его душе, улеглись, из непримиримого, страстного борца он превратился в усталого и мягкого человека, отказывавшего себе во всем. Лишь порой, когда его мысли возвращались к прежним временам, его просветленная доброта сменялась неистовым гневом, подобно тому как потухший вулкан неожиданно просыпается и начинает извергаться. Даже когда он трудился над своим «Раем», пребывая в мире святости и блаженства, случалось, что в покорном воле Неба поэте просыпался бывший государственный муж Флоренции и в гневе на несправедливое изгнание Данте извлекал из арсенала своего духовного мира оружие, чтобы, пусть с запозданием, довести до конца борьбу со своими земными противниками. Кто первым навлек несчастье на борца, вступившегося за свое отечество? Папа Бонифаций, который, когда протянул руки к Тоскане, совершил преступление симонии, злоупотребив своей духовной властью ради земных выгод, подобно тому как некогда Симон-волхв пытался предложить апостолам деньги в обмен на овладение таинством возложения рук. Горе тебе, Бонифаций, князь новых фарисеев, тебя ждет суровое наказание. Вместе с прочими симонистами, обесчестившими папский престол, его сунули вниз головой в ледяное отверстие, а над его ступнями, торчащими наружу, струился огонь, доставляющий ему дополнительные муки. Были ли люди в земной жизни некогда великими и могущественными, мудрыми и знаменитыми — в аду подобными мелочами никто не интересуется! Все-все, кто совершил тяжкие грехи перед Богом и своими согражданами, подвергаются всем мыслимым мучениям: Каин, братоубийца, Аттила, бич Божий, Иуда Искариот, предатель, сластолюбивая царица Клеопатра — одних жалят злые насекомые, другие горят в огне, третьи страдают от ужасного холода. — Небеса и фантазия поэта измысливают более чем достаточно средств и путей, чтобы покарать каждый вид греха соразмерным наказанием!
В то время как в аду властвует мрак и ужас, рыдания и вопли отчаяния сотрясают воздух, поднимаясь вверх, к беззвездному небу, на озаренную солнцем гору Чистилище, стремящуюся к небу, падает теплый луч Божественной милости. Туда стремятся кающиеся души, готовые перейти от вины и страданий к милости и счастью, пока глоток воды из Леты не заставит забыть все прежние прегрешения и души чувствуют себя достаточно созревшими, чтобы подняться в высшие сферы небес.
Но у поэта почти не находится слов, когда он намеревается воспеть радости небесного рая, и вновь ему не дает покоя вопрос: «Достаточно ли времени отпущено мне, чтобы завершить свою песнь?» Еще несколько дней назад озабоченная дочь попросила его больше беречь себя, однако отец ответил:
— Дорогая Беатриче, это моя судьба, я должен съедать себя как зажженная свеча. Чего жалеть, если ее существование вскоре закончится — она дала немного света и тепла!
Гвидо да Полента, синьор Равенны, попросил Данте дать ему рукопись еще не законченного большого произведения и был глубоко потрясен, прочитав пятую песнь «Ада». Синьор Гвидо приходился племянником той самой Франческе да Римини, чью несчастную судьбу Данте поведал потомкам. Эта прекрасная женщина в юном возрасте была выдана замуж за безобразного Джанчотто из рода Малатеста. Но ее сердце принадлежало брату ненавистного супруга, красавцу Паоло. Однажды, когда Джанчотто был в отсутствии, преступная страсть овладела обоими влюбленными. Супруг, то ли побуждаемый недремлющей ревностью, то ли спровоцированный коварным предательством, обратил свое оружие против брата, а когда Франческа бросилась между ними, пытаясь предотвратить кровопролитие, оба влюбленных приняли смерть.
Эти события, отнюдь не украшавшие семейство синьора Равенны, Данте со всем талантом великого поэта увековечил в своей «Комедии». Он описал, как в аду, стеная и жалуясь, череда грешников оказывается влекомой ужасным вихрем. Вергилий поясняет, что эти кающиеся души некогда были охвачены плотской любовью: Семирамида, Клеопатра, Елена, Ахилл, Парис и Тристан и более тысячи их собратьев по несчастью. Двое из этих душ тесно связаны друг с другом, ветер влечет их слабым дуновением. Данте, полный сострадания, восклицает:
— Остановитесь, измученные души, и поведайте свою историю!
Тени прерывают свое движение, и одна из них — Франческа — рассказывает:
— Именно любовь распалила мое сердце к другу и вызвала ответное чувство. Любовь соединила нас, пока земля не пропиталась нашей кровью, любовь и теперь, в аду, удерживает нас вместе на веки вечные.
Потрясенный поэт спрашивает, как и из-за чего влюбленные познали свое сокровенное желание. И Франческа грустно отвечает:
— Нет большего несчастья, нежели вспоминать о минувшем счастье в этом жалком состоянии! Однажды, чтобы скоротать время, мы читали историю Ланселота, рыцаря, который, как мы узнали, сорвал поцелуй с уст своей любимой. Мой друг, весь дрожа, поцеловал меня. В тот день мы дальше не читали.
Слова Франчески так подействовали на Данте, что он упал, словно мертвый.
Гвидо да Полента нахмурился. Конечно, Данте не назвал имени убитого прелюбодея, но многие совершенно точно знают, кто имеется в виду, потому что со времени этого случая не прошло и двадцати лет! Однако можно ли упрекать поэта, который сумел так живо изобразить счастье и страдания людей?!
Слуга принес Данте приглашение явиться к синьору города. Поэту стало немного не по себе. Если властителю Равенны не понравится, что кровавая страница семейной истории окажется раскрытой перед всем миром, тогда прощай гостеприимство, и изгнаннику придется искать себе новое пристанище!
Властитель принял поэта торжественно и серьезно.
— Вы никогда не задумывались над тем, милый Данте, что многие места в вашем творении способны вызвать гнев и возмущение?
Данте спокойно ответил:
— Я отдавал себе отчет, синьор, что мои поэтические творения не каждому придутся по вкусу. Вы можете убедиться в этом, прочтя семнадцатую песнь моего «Рая». Там я обращаюсь к своему предку с сомнением, все ли я могу говорить о том, что видел в царстве духов. Ибо, хотя я хочу считаться другом правды, я не хотел бы, потеряв одну родину, из-за своей песни лишиться второй.
— А какой ответ дал вам ваш предок?
— Он призвал меня спокойно поведать о том, что я видел. А если у кого зудит, тот пусть и чешется!
Синьор Гвидо рассмеялся:
— Это совет, вполне соответствующий храброму духу Данте Алигьери! Я думаю, время будет все больше подтверждать вашу правоту. Вы предостерегали Карла Валуа — вашим согражданам придется понять, что ваши предостережения оправдались! На многое сегодня приходится смотреть иными глазами, чем десять или двадцать лет назад. Папа Бонифаций под угрозой величайшего церковного наказания запретил расчленять трупы, чтобы использовать их для обучения студентов. Прошло не так много времени — и один профессор в Болонье препарировал два женских трупа, обогатив тем самым анатомическую науку и включив результаты в университетские учебники. Такой прогресс меня радует. Я радуюсь и вашему великому искусству, которое помогло появиться на свет такому произведению, как «Комедия».
— А вы не обиделись, — спросил Данте, — что я… что мое перо обрисовало вашу родственницу в столь резких тонах?
Гвидо Новелло удивленно поднял глаза.
