Ален Бюизин - Казанова
Когда он вышел от нее около полуночи, на него напали двое мужчин. Одного он проткнул шпагой и убежал. На следующее утро его арестовали, не из-за давешней стычки, а для проверки документов, и заперли в крепость. Какая мрачная и таинственная история! Месть Риклы, обманутого любовника? Месть Пассано, потому что венецианец не уплатил ему карточный долг? По меньшей мере, так впоследствии сообщат Казанове: его заключили в тюрьму по доносу Пассано.
После сорока двух дней заключения – довольно-таки долгого – у него проверили документы, освободили и поспешили его изгнать. Не пытаясь увидеться с Ниной, Казанова из осторожности уезжает из Барселоны в последний день 1768 года и как можно скорее отправляется во Францию. Возможно, он прав, не задерживаясь в Испании, ибо на обратной дороге за ним следуют по пятам три вооруженных человека с рожами висельников, которые, судя по всему, имеют самые дурные намерения в его отношении. По счастью, вознице Казановы хитростью удалось от них оторваться, срезая дорогу.
Позднее Казанова встретится в Марселе с матерью Нины, которую он принял за ее сестру. По ее словам, Нина – ужасное чудовище, из-за которого он мог бы лишиться жизни в Валенсии. Ошеломленный Казанова узнает, что ее мать зачала ее со своим собственным отцом, так что Нина одновременно и дочь, и сестра собственной матери. Поначалу ужаснувшись такому кровосмешению, Казанова в конце концов рассмеялся, узнав, что этот шарлатан Пеланди не только обрюхатил свою дочь, но и лишил девственности свою внучку Нину. «Этот человек имел несчастье влюбляться в своих дочерей и внучек. Я находил, что в природе это не должно внушать ужас и что страх перед этим явлением происходит лишь от воспитания и привычки» (III, 729). Однако ему стало уже не так смешно, когда он узнал, что Нина взяла себе Джакомо в любовники на короткое время, лишь чтобы побесить графа де Риклу, опозорить его перед всей Барселоной. В общем, Джакомо, одураченный, ведомый на поводке, был лишь ее игрушкой, чтобы она утвердила свою безраздельную власть над графом де Риклой. Все, чего она желала, уточняет ее мать-сестра, – это «чтобы вся Испания говорила о ней и знала, что она стала хозяйкой его тела, его имущества, его души и воли».
Вот и съездил в Испанию! Два тюремных заключения и два изгнания. Ссоры со знатнейшими аристократами. Сорвавшиеся великолепные проекты. Связь, резко оборванная против его желания, другая, нелепая и унизительная. Великие времена Джакомо Казановы решительно прошли.
XXIII. Пировать
Хороший стол всегда приводил меня в упоение.
«Я всегда любил вкусные блюда: макаронную запеканку, приготовленную хорошим неаполитанским поваром, Ogliapotrida, ньюфаундлендскую треску с липким соусом, дичь, запеченную в собственном соку, и сыры, совершенство которых проявляется, когда маленькие обитающие в них существа становятся видны. В том, что касается женщин, я всегда находил, что та, кого я люблю, хорошо пахнет, и чем сильнее она потела, тем слаще мне казалась» (I, 7) – пишет Казанова в предисловии к своим «Мемуарам», удивительным образом соединяя кулинарию и женщин, тонкие соусы и телесные выделения. Надо сказать, что в плане пищи для Джакомо Казановы все начиналось плохо, в то печальное время, когда он жил в Падуе в пансионе. Его первый обед был самым простым: очень дурной суп, маленькая порция сушеной трески, яблоко, а в качестве напитка – «граспия», то есть вода, слегка подкрашенная виноградными выжимками, какую еще можно порой встретить в самых бедных областях Италии. Вскоре его начал мучить страшный голод, и долгими ночами ему снился один и тот же сон: что он сидит за большим столом и утоляет свой зверский аппетит. Он был настолько голоден, что воровал и жадно поглощал все, что попадалось на глаза. Голод не тетка. Правя тетрадки своих однокашников, Джакомо соглашался ставить лучшие оценки за отвратительно выполненные домашние задания в обмен на цыпленка и котлетки.
Значительную часть своей долгой жизни Казанова будет вознаграждать себя за столь неудачный гастрономический дебют. Такое впечатление, что ему так и не удалось насытиться после мук голода, испытанных в ранней юности. Едва вернувшись в Венецию и получив приглашение к старому сенатору Малипьеро, он разработал чудесную стратегию, чтобы обеспечить себе как можно лучшее угощение. Этот богатый патриций, оставшийся лакомкой и гурманом, несмотря на свои семьдесят лет и подагру, был вынужден есть один, несмотря на обильный стол, настолько медленно он жевал, лишившись всех зубов. Казанова тотчас почуял, какой великолепный подарок может на него свалиться. Посколько Малипьеро тратит на еду вдвое больше времени, чем все остальные, ему нужен товарищ по застолью, который ест за двоих, то есть в два раза больше, чем он сам. При таких условиях они потратят одинаковое количество времени на поедание обеда. Но где сыскать эту редкую птицу? – спрашивает себя старый сенатор, заинтересованный идеей Казановы.
«Дело щекотливое. Вашей светлости следует подвергнуть гостей испытанию, и найдя таких, каких вам угодно, суметь сохранить их при себе, не говоря им о причине; ибо ни один воспитанный человек на свете не захочет, чтобы о нем говорили, что он имеет честь есть за одним столом с вашей светлостью лишь потому, что ест вдвое больше остальных» (I, 57). Сразу поняв, что Казанова таким образом предлагает свои услуги, сенатор просит его отужинать у него завтра, и вскоре делает его своим товарищем, убедившись, что Казанова в самом деле ест достаточно, чтобы выдерживать время. Тем не менее пребывание у Малипьеро не сводится лишь к безудержному поеданию. Оно преображает Казанову: из чистого обжоры он постепенно становится гурманом, знакомясь с великолепными изысканными блюдами, которые подает превосходный повар Алвизе Малипьеро.
Чревоугодию в «Истории моей жизни» отводится важное место, а все потому, что наслаждение едой совершенно неразрывно с наслаждением сексуальным. Казанова сам утверждает, что «поцелуй – всего лишь выражение желания поесть». Начиная с истинного и любезного сексуального посвящения с двумя хорошенькими сестричками Сарвоньян – Нанеттой и Мартон, в пище недостатка не было: две добрые бутылки киприотского вина и превосходный копченый язык стали необходимым гастрономическим довеском к двойной дефлорации. Просто, точь-в-точь как у маркиза де Сада, надо есть, чтобы восстановить силы после огромных физических затрат на наслаждение и быть готовым снова ринуться в бой.
Вот почему на протяжении всей любовной истории с монахинями Мурано яства будут иметь такое значение, о чем свидетельствует великолепный ужин, поданный М.М. «В четыре часа (я все еще считаю на итальянский манер) она сказала мне, что у нее разгорелся аппетит и что ей хотелось бы, чтобы и я испытывал то же… Сервиз был из севрского фарфора. Ужин состоял из восьми блюд; они лежали на серебряных ящичках, наполненных горячей водой, чтобы яства не остывали. Это был утонченный и изысканный ужин. Я воскликнул, что повар, должно быть, француз. И она мне это подтвердила. Мы пили только бургундское и осушили одну бутылку розового шампанского и еще одну другого шипучего, для смеха. Она сама делала салат: ее аппетит мог сравняться с моим. Она позвонила, лишь чтобы подавали десерт и все необходимое для пунша» (I, 736). Кстати, мы знаем, что повара звали Дюрозье. Г-н де Берни, титулованный любовник М.М., привез с собой в Венецию своего пекаря, поварят, прославленного мастера жаркого и шеф-повара – Дюрозье. В будущем дипломат вошел в число кавалеров престижного ордена Святого Духа – братства ста рыцарей, славящихся пышностью и достоинствами своего стола, знаком которого была голубая лента – ту же награду вручают выдающимся кулинарам.
Когда Казанова решил, в свою очередь, угостить М.М. и снял чудесный домик на острове Святого Моисея, он нанял лучшего местного повара и из предосторожности устроил накануне генеральную репетицию, отведав блюд в компании самого кулинара.
Никакого распутства без превосходного питания. В первую очередь нужны если не плотные, то, по меньшей мере, горячащие и возбуждающие блюда: «Живу холостяком уже восемь дней, однако мне нужно есть, ибо в желудке у меня лишь чашка шоколада и белок шести свежих яиц, которые я съел в салате, сдобренном растительным маслом и уксусом “четырех воров”[94] (I, 757). Вот продукты, от которых «гвоздь» должен налиться силой и встать торчком. Теперь любовь, когда М.М. «имела любезность завершить дело своей красивой ручкой, собрав в ладонь белок первого яйца» (снова ассимиляция съедобного и эротического), а затем – насыщенный ужин для пополнения сил: «Она ела за двоих; но я – за четверых».
Чтобы лучше себе представить, до какой степени качество и свободный выбор еды важны для Казановы, достаточно напомнить, что, когда он был принят в Риме Папой Бенедиктом V, главной его просьбой, в которой не было ничего христианского, было избавить его от обязанности поститься. Поскольку нужно было как-то ее обосновать, он заявил, что «от этого у него воспаляются глаза»! К счастью, подобная просьба рассмешила его святейшество, не отличавшегося строгим следованием канонам: он благословил обжору и даровал ему просимое. Со стороны Казановы это вовсе не было шуткой, поскольку, прибыв несколько позднее в Анкону, в Папской области, во время Великого поста, он заказал скоромное блюдо – телячьи polpettine. Ужасный скандал! Возмущенный трактирщик пригрозил донести на него в полицию. Свое разрешение понтифик дал лишь на словах, и у венецианца не было никакого официального документа в свою защиту. К счастью, в спор вмешался один великодушный кастилец, который успокоил Казанову, предложив ему разделить с ним его превосходный ужин, постный, но невероятно изысканный, состоящий из лучшей рыбы Адриатики и белых трюфелей.
