Александр Звягинцев - На веки вечные
Ребров жестами показал офицерам и Гросману, чтобы они оставались на месте, а сам поднялся и в два прыжка оказался на обочине. Залег. Потом, на мгновение высунувшись, оглядел кусты на той стороне шоссе, из которых вели огонь. И хотя ничего не было видно, он тут же прицельно полоснул по ним длинной очередью из шмайсера. В кустах как-будто кто-то вскрикнул… Если они еще там, надо дать им уйти, решил он, пусть уносят ноги, не до боев тут.
Чуть выждав, Ребров снова полоснул по кустам из второго автомата. А потом быстро отбежал метров на двадцать в сторону. С той стороны шоссе не доносилось ни звука. Судя по всему, нападавшие затевать позиционный бой не собирались. Сделав сильный выдох, он, пригнувшись, перебежал через дорогу. Все было тихо. До кустов было метров тридцать, и если бы там кто-то был, то давно бы уже обнаружил себя.
В кустах он наткнулся на два трупа в пятнистой форме без погон и петлиц.
В этот момент к нему подошли оба офицера с пистолетами в руках и держащийся за плечо, Гросман.
– Что с этими делать будем? – кивнул на трупы «Паулюс».
– А чего с ними делать? – удивился Ребров. – Пусть лежат, тут не наша зона оккупации, вот пусть американцы и разбираются. Сейчас наши подъедут – подберут нас и подбросят до Нюрнберга. Только вот что – про нападение ни слова. Не надо волновать клиентов. Говорим, что просто заглох мотор. Ну, а ты как, сержант с под Одессы? – повернулся он к Гросману. – Жить будешь?
– А-а, – отмахнулся тот и все-таки болезненно сморщился. – И не такие дырки терпели!
– Ну, терпи тогда… Только перевязать тебя надо.
Генерал Филин внимательно слушал Реброва, буквально полчаса назад доставившего Паулюса в Нюрнберг. Операция, к счастью, прошла успешно.
– Ну и что этот сержант, который Руденко охраняет? – поинтересовался он. – Сильно его зацепило?
– Да ничего страшного, крови только много потерял. Но он парень живучий. С под Одессы как никак, – устало пошутил Ребров.
– Ну, и хорошо. А то бы Руденко устроил нам с тобой!.. А гость? Он как реагировал на происходящее.
– По-моему, никак. Даже ничего не заметил. Он, как Александров говорит, все по сторонам смотрел. На родные поля и нивы… И предавался сентиментальным размышлениям.
– Ну что ж, его понять можно – три года он тут не был… А вообще, я тебе скажу, интрига закручивается. Гектор сообщил, что англичане предлагают американцам не очень давить на Шахта, потому что они не считают его военным преступником. Наш дорогой коллега Джексон регулярно получает анонимные послания, где его предупреждают, что осудить крупного банкира ему не удастся, потому что он принадлежит к касте неприкасаемых… Да что англичане! Среди американской делегации такая борьба идет! Джексон буквально враждовал с генералом Донованом из управления стратегических служб. Донован беседовал с Герингом с глазу на глаз, причем без всякого протокола! Договаривался с Шахтом, что тот получит возможность заслужить освобождение, если даст нужные показания… Вот такие вот брат обстоятельства.
Джексон, правда, добился, чтобы Донована отозвали. Тот уехал, но прихватил с собой важные документы и пообещал, что Джексон еще пожалеет о том, что с ним связался…
– Понятно. Джексону теперь не позавидуешь… Ну, а какие будут указания по Паулюсу.
– С Паулюсом, пока он в Нюнберге, тебе придется быть рядом. Не получилось на дороге, могут попробовать тут. Эсэсовцев у них для этого дела хватит. Комната в доме, где он будет жить, для тебя готова. Так что располагайся.
– Мы там одни будем?
– Ну вот еще! В доме наши люди живут – следователи, переводчики, эксперты. Так что незаметно туда пробраться трудно.
ПостскриптумМногочисленные источники подтверждают, что в 1946–1947 годах, несмотря на тяготы последствий войны, население советской зоны жило, в целом, существенно лучше, чем в западной части Германии.
Вот как описывал тогдашнюю ситуацию очевидец событий, известный английский исследователь Джордж Неттл: «Сравнение между Западной и Восточной Германией свидетельствует об относительном успехе русских. Значительные массы потребительских товаров, которые в Западной Германии появились лишь после денежной реформы 1948 года, гораздо раньше были выброшены на рынок в советской зоне. Общим состоянием в Восточной Германии в первой половине 1946 года были экономическая активность и надежда». Аналогичные оценки есть и в анализе других английских и американских исследователей.
Глава III
Розы ему подавай!
Паулюсу отвели комнату на третьем этаже в самом конце коридора направо от лестницы. Напротив поселились прилетевшие с ним из Москвы офицеры охраны. Реброва устроили в первой комнате налево от лестницы. Предчувствуя очередную бессонную ночь, он хотел вздремнуть пару часов, но тут объявился нежданно Гаврик. Причем вид у него был не непривычно встревоженный, а встревоженный чрезмерно, с избытком.
– Случилось что, Гаврюха? – не стал дожидаться, когда Гаврик соберется с духом и выложит все сам, Ребров.
– Случилось. Ты представляешь, как работают наши синхронные переводчики?
– Ну, примерно… У каждого в зале наушники и он может, переключая кнопки, слушать по выбору одновременный перевод с четырех языков.
– Я не про тех, кто в зале! – нервно взвился Гаврик. – Я про наших переводчиков. Они сидят в кабинке прямо над скамьей подсудимых за стеклянной перегородкой и переводят с немецкого, французского и английского на русский, причем на троих у них один микрофон. Знаешь как трудно переводить на слух живую речь? Да еще разных людей! Да еще переводить максимально точно юридические термины! Напряжение страшное. Да еще надо не отстать от говорящего!..
Ребров, глядя на разволновавшегося Гаврика, подумал, что уж больно глубоко он вник в трудности работы синхронных переводчиков. И это неспроста. И вполне вероятно, что дело в том, что переводчицы были молодые симпатичные женщины.
– Ну вот сегодня, когда выступал немецкий адвокат, наш переводчик перевел его слова так: «Это было тогда, когда советские войска оккупировали такие-то немецкие области…» К трибуне буквально бросился Руденко и гневно сказал судье Лоуренсу: «Ваша честь, я протестую! Советские войска не оккупировали немецкие земли!» Адвокат тут же заявил: «Ваша честь, я не говорил оккупировали – okkupierten, я сказал заняли – besetzten…» Лоуренс тогда говорит: «Очевидно, надо было сказать освободили – liberated.. Это была ошибка переводчика».
– Ну, и?
– А ты что – не понимаешь? Ты представляешь себе, что было с переводчиком!?. Это же политическая ошибка! Да полковник Косачев за такое мог сразу под арест! Приписал бы вредительство. А человек просто устал, вымотался!
– Ну, Косачева теперь с нами нет, – попытался успокоить разволновавшегося друга Ребров.
– Она чуть в обморок не упала, побледнела, руки дрожат… Хорошо, что перерыв объявили.
– И звали ее… – улыбнулся Ребров.
– Соня Ряжская ее зовут, а то ты не знаешь!
О трепетном отношении Гаврика к худенькой с мальчишеской стрижкой Соне Ряжской, которая была готова работать сутками, в выходные, никогда не отказывалась помочь письменным переводчикам, буквально погибавшим под грудами документов, действительно знала вся советская делегация.
– Ну а что ты так переживаешь, Гаврюха? Ну, ошиблась, с кем не бывает? Никто ее за такую ерунду не тронет.
– Думаешь?
– Уверен. Руденко нормальный мужик, думаю, он уже забыл про все.
– А вот Хасис, это заместитель руководителя группы перевода, не забыл! И написал докладную на имя Руденко, в которой утверждает, что это была не случайная оговорка или ошибка, за ней – политический облик переводчицы Ряжской, которая позволяет себе чуть ли не антисоветские высказывания…
– Вот гад! Откуда такие берутся? Выслуживается, что ли?
– Он не гад, Денис, он просто сломленный, раздавленный страхом и ужасом человек.
– В смысле?
– Он до войны был арестован как член какой-то контрреволюционной организации… Сидел. Потом его выпустили. Он там много чего пережил. Интенсивные допросы, сам понимаешь… Тут уже, в Нюрнберге, однажды, выпив, вдруг сказал ни к кому не обращаясь, как бы про себя: «А вам на голову мочились во время допроса?» Соня случайно оказалась рядом, и он понял, что она услышала… Ну и возненавидел ее. От страха, понимаешь, что она теперь знает и может рассказать. Он до смерти боится снова оказаться там… И поэтому готов заложить кого угодно, без всякого повода, лишь бы самому не попасть под подозрение. И жалко его, но Соня-то тут при чем?
– Ну и какие предложения?
– Поговори с Филиным, а? Может, они с Руденко этого Хасиса как-то остановят. Ведь он завтра на кого угодно донос напишет. На меня, на тебя, да на того же Руденко… Просто от страха. А уж если какой-нибудь новый Косачев на него насядет и начнет веревки вить…
