Эдуард Успенский - Лжедмитрий Второй, настоящий
– Господи, стрела грязная!
Изнеможенный, он лишился сознания. Тогда москвичи изрубили его и нагнали собак, которые тут же сожрали его труп. Затем они ранили выстрелом старую придворную даму Хмелевскую, от чего она через несколько дней умерла. Они могли бы всех убить и зарезать, но в эту минуту подоспели бояре, которые перевели царицу со всеми женщинами в другой покой с уверениями, что им не грозит никакой опасности.
Но у царицы отобрали все драгоценности, деньги, богатства и лучшие украшения, подаренные ей мужем, а также ее собственные, привезенные из Польши. Отобрали не только драгоценные ткани, парчу, но и все платья, все женские наряды, оставив ее и придворных дам в одних исподницах и накидках. Чернь они разогнали, поставили стражу. Слава Богу, что оставили женщин в живых.
Высокочтимый ясновельможный пан Казимир, что „москва“ сделала с поляками, говорить страшно. В этот день было убито 1700 поляков. Причем и детей, и женщин взрослых. Все дворы были пограблены и пожжены.
Все музыканты, певцы и инструменталисты, мальчики, юноши и взрослые мужчины, помещенные на монастырском дворе, были убиты.
Многих прятавшихся в погребах и чердаках поляков забили насмерть дубинами, саблями перерубили шеи, девиц и женщин забрали. Вся Никитская улица покрылась трупами и кровью.
Брат царицы, пан староста Юрий Мнишек, и пан Константин Вишневецкий со своими людьми и находившимися близ него польскими дворянами держались в доме против Литейного двора и храбро оборонялись.
Всего там было 700 человек, и они угрожали, что будут бросать огонь в город, подожгут свой дом, сядут на коней и будут защищаться до последнего человека.
Так же поступали старые польские конники Дмитрия на своем дворе. Они держались так крепко, что ни один московит не смог к ним прорваться.
Старый предатель Шуйский со своими приспешниками наконец разогнал чернь и поклялся нам, что полякам не причинят никакой обиды, пусть только несколько дней спокойно посидят дома.
Такая же милость выпала всем полякам, сплотившимся на больших дворах. Там же, где поляков было мало – 10–12 человек – все были перебиты, как собаки, без всякой жалости.
Из слуг царских, из отряда Дмитриева долго держались Склиньский, Станислав Липницкий, Борша, Чановицкий, Храпковский, Вонсович, Гарабурда и Головня.
С ними обошлись исключительно жестоко. Они находились в одном месте, сильно оборонялись, но согласились сдаться, не защищаясь, так как им присягнули, что они останутся в безопасности. А когда они сдались, спросили их сперва, который старший пан между ними? Отозвались „Склиньский“. Схватив его, они положили его крестом на стол и, отрубив ему руки и ноги и распоров брюхо, посадили во дворе на кол.
Других по-разному истязали, кроме Борши, который умело защищался, пока не наткнулся на засаду в сенях, где его подстрелили, а потом долго кололи ножами и над бездыханным трупом всячески издевались.
На улицах трупы людей пожирали собаки. А русские знахари вырезали жир из трупов.
Один благородный, достойный дворянин как выскочил в рубашке из постели, так и зарылся в погребе в песок, взяв с собой в кошельке 100 дукатов.
Русские нашли его, когда искали, не зарыли ли чего поляки. Он добровольно отдал им 100 дукатов, прося сохранить ему жизнь. Он говорил, что ни перед кем не грешен, ни перед царем, ни перед вельможами. Как он сокрушался, увидев, что все его слуги, зверски порубленные, валяются перед воротами! Когда его повели по их телам, я видел собственными глазами.
Какой-то московит, увидев, что ведут связанного польского дворянина, закричал: „Руби! Руби его, глаголя, сукина сына!“ Тот склонился чуть не до земли и стал молить его так, что даже камень в земле смягчился бы, Бога ради сохранить ему жизнь. Он стал просить Христа ради, ради Угодника Николая и Пречистой Девы Марии, но мольбы его все равно не были услышаны.
Убийца замахнулся на него. Он вырвался от тех, кто его вел, низко склонился и сказал: „Ах! Вы, московиты, именуете себя христианами, где же ваше христианское сострадание и милосердие? Пощадите же меня ради жены моей и детей, покинутых в Польше“.
Но его просьбы и мольбы были тщетны. Убийца рассек ему предплечье, так что из раны длиною в пядь полилась кровь. На шум прибежали другие убийцы. Они так обласкали его саблями, что он упал на землю и испустил дух. Тогда негодяи стали ссориться из-за его окровавленной рубашки и портков.
Высокочтимый пан Казимир! В этот день иноземцы все теряли, а коренные жители приобретали. Каждый голодранец тащил в свой дом добычу: бархатные и шелковые платья, иногда в крови, золотые цепи, ковры, собольи и лисьи меха, чего ни он, ни его предки никогда не имели.
В этот день слышно было неимоверно много хвастовства и хвальбы. „Наш московитский народ очень могуч. Весь мир его не одолеет. Не счесть у нас народу. Все должны перед нами склоняться“.
Да, любимые московиты, когда вас сто против одного безоружного, то вы отважные, да когда вы к тому же нападаете на спящих, а не то, пожалуй, плохо бы обстояло с вашим могуществом, сколько бы сот тысяч вас не было.
Со слезами на глазах заканчиваю свое письмо. Уходит оказия. Не знаю, сумеет ли она до Вас добраться, ясновельможный пан Казимир.
Преданный Вам
Андрей Щепа».
* * *Из Москвы в сторону Литвы вот уже несколько дней с большой, всей возможной скоростью, меняя лошадей, скакали два всадника.
В каждом возможном случае, на каждом перевозе и постоялом дворе они сообщали, что один из них – царевич Дмитрий, спасавшийся от изменников, другой – его главный правитель.
Например, в городе Серпухове они дали одной немецкой вдове, у которой обедали, пригоршню золота и сказали:
– Ты, немка, приготовь нам хороший обед и водку.
Когда они уезжали, они объявили:
– Мы, Бог даст, скоро вернемся с большой ратной силой. Но вам, немцам, от этого вреда не будет.
Испуганная женщина спросила старшего:
– Господин, что вы за люди? Вы говорите странные вещи.
Старший ответил:
– Я – князь из Москвы. А сейчас у тебя ел и пил царь Дмитрий, которого московиты во время своего мятежа хотели убить. С Божьей помощью он тайно ушел от них и оставил вместо себя другого. Того они схватили и лишили жизни. Мы скоро будем у вас.
Это были князь Григорий Петрович Шаховский и боярин Михаил Молчанов.
С чьего ведома они так говорили, чего хотели достигнуть и какие были планы их или людей их пославших, только Бог ведал.
На огромной святой Русии все и всегда только в руках Божьих. Люди здесь ни при чем.
Часть шестая
ДМИТРИЙ ВТОРОЙ
«От командира пехотной роты Жака Маржерета библиотекарю королевской библиотеки милорду Жаку Огюсту де Ту.
Париж
Уважаемый Жак Огюст!
Уже большое количество времени прошло со времени моего последнего письма, отправленного Вам. Надеюсь, что оно все-таки достигло Парижа, и поэтому опишу вкратце только последние события, имевшие место в Московии.
После бунта, устроенного московскою чернью против императора Дмитрия, и его гибели, царем Русии был объявлен первый по знатности русский князь Василий Иванович Шуйский, который и был главным организатором и вдохновителем бунта.
Многие поляки, находившиеся в Москве, были безжалостно ограблены и убиты. Новая царица Марина и ее отец польский магнат и сенатор Юрий Мнишек были высланы в Ярославль. Литовские послы Николай Олесницкий и Александр Гонсевский были арестованы в своих домах со всеми лошадьми и прислугою.
Многие убежденные сторонники Дмитрия из великих фамилий были разосланы по разным городам. И чтобы их как-то успокоить, им были назначены высокие должности. Известный боярин Богдан Бельский был сослан воеводою в Казань, ближайший друг Дмитрия князь Рубец-Мосальский, воеводою в Корелу и подобное.
Воеводой Путивля поставили оказавшегося там князя Григория Петровича Шаховского, что явилось роковой ошибкой нового московского правителя.
Конечно, князь Шаховский воспользовался случаем и сразу поднял знамя царя Дмитрия, про которого ходили упорные слухи, что он спасся от гибели и ускакал из Москвы.
Много разных толков породили слова матери царицы Марфы о ее сыне. Когда ее спросили про труп императора, который лежал на Лобном месте: „Твой ли это сын?“, она ответила: „Вы бы раньше спрашивали, прежде чем убить. Сейчас это не мой“. То есть можно было понять, что убит был не ее сын.
Также злую шутку сыграла с Шуйским и другими изменниками шутовская маска, надетая на лицо убитого государя. Люди стали думать, что маска закрывала другого человека, которого убили вместо Дмитрия. И к Шаховскому в Путивль стали стекаться толпы вооруженных людей. Вдобавок у князя Шаховского в руках оказалась государственная печать.
Новый царь для упрочения своего положения велел перевезти в Москву из Углича труп убиенного там младенца-царевича. Он послал туда большую группу епископов во главе с митрополитом Филаретом Романовым.
