Эдуард Успенский - Лжедмитрий Второй, настоящий
Из всех углов побежали толпами сотни тысяч человек кто с дубинами, кто с ружьями, кто с обнаженными саблями, кто с копьями. Люди кричали:
– Поляки убивают царя!
Встревоженный полусонный Дмитрий вскочил с кровати, заметался и бросился к спящему неподалеку Басманову:
– Что происходит?
К своему удивлению, Басманов увидел перед дворцом в Кремле и снаружи на всех крыльцах и лестницах бесчисленное количество людей с копьями и кольями.
Он кинулся назад в спальню к царю:
– Измена, государь! Тебя предупреждали!
Дмитрий стал спешно одеваться, искать оружие.
– В чем дело? – спросила сонная Марина.
– Измена, душа моя! – отвечал Дмитрий. Пока Басманов тоже одевался и вооружался, в спальню ворвался пьяный боярин и заорал:
– Что, еще не проснулся, недоношенный царь?! А ну выйди, дай отчет народу!
Басманов одним ударом отсек говорильщику голову:
– Беги, царь, я тебя спасу.
– Марина, душа моя! – снова крикнул Дмитрий. – Измена! Уходи как можешь!
Он бросился тайным ходом вызывать Маржеретову охрану, потому что «москва» уже начала стрелять по дверям покоев из мушкетов, и немцы-ландскнехты с их алебардами оказались в палатах беспомощными.
Дмитрий не знал, что весь отряд Альберта Скотницкого распустил по домам Дмитрий Шуйский: «Не могут люди работать сутками. Пусть отдыхают. Ничего государю не грозит. Так он сам велел».
Басманов решил задержать толпу, пока Дмитрий сумеет поднять на оборону стрельцов, и вышел на крыльцо.
Увидев знаменитого и грозного воеводу, толпа отошла назад. От Басманова всегда веяло опасностью.
Перед ним оказался только старый друг его Михаил Татищев, которого за день перед этим Басманов спас от гнева Дмитриева, а может быть, и от смерти.
– Ага, Михаил, – сказал Басманов. – В чем дело?
– А вот в чем!
И вместо ответа Татищев острым кинжалом прямо в сердце убил Петра Федоровича.
«Наш господин», который, как трусливый пес, боялся Басманова, с торжественным ревом ринулся во дворец.
Толпа, возглавляемая князьями и боярами, вломилась в спальню царя. Там к этому времени оказалось много испуганных женщин из окружения Марины.
– Ах вы, потаскухи! – закричала толпа. – Где царь? Где Марина?
Марина, будучи маленького роста, в ужасе спряталась под юбку гофмейстерины Казановской.
– Где царь, мы не знаем. А царицу сегодня в первом часу мы отправили к отцу, – отвечали женщины.
Князья тут же велели своим клевретам растащить красивых полячек – дочерей и жен польских вельмож – по своим дворам и имениям. Очень приятно было поиметь силой этих утонченных и спесивых аристократочек.
Гофмейстерину Казановскую из-за ее позднего возраста и некрасивости оставили в покое. Таким образом Марина была спасена от насилия и позора.
Дмитрий почти ушел от толпы. Но, поверив в свою постоянную удачу, прыгнул с третьего этажа дворца на каменную площадь.
– О, Боже! – Он вывернул ногу. На его счастье, внизу стоял отряд незавербованных изменщиками стрельцов.
– Измена! – сказал им Дмитрий. – Спасите меня, и я сделаю вас боярами!
Стрельцы окружили Дмитрия и встали в каре.
К этому времени один за одним их самих стали окружать негодяи Шуйского. Явился Петр Шереметьев со свитой вооруженной челяди. Прибежал Дмитрий Шуйский с обнаженным мечом.
– Сдайте нам царя! – требовали они. – Не сдадите, пойдем в вашу слободу и из пушек расстреляем ваши семьи.
– Идите и стреляйте, – отвечали стрельцы из наружной охраны. – Это наш царь, и мы умрем вместе с ним.
Стрельцы сами стали стрелять по нападавшим.
– Стойте, стойте! – закричал князь Василий Голицын, явившийся со свитой вооруженных и хорошо организованных людей после осмотра царской спальни. – А если мы мать царицу Марфу спросим? Если она от него откажется?
– Если она от него откажется, тогда другое дело, – отвечали стрельцы.
Все они видели, как по два раза в день царь навещал свою мать. Они выделили одного из своих доверенных стрелков для похода к царице и снова заняли круговую оборону.
«Я спасен, – решил Дмитрий. – Еще полчаса – и Москва встанет за меня».
Понурый стрелец вернулся с Голицыным:
– Она говорит: не ее сын!
Дмитрия как громом ударило по голове. Он на секунду растерялся.
– Зовите Нагих! – крикнул он. – Ее запугали!
– Хорошо, позовем!
Люди Голицына притащили Михаила Нагого.
– Это настоящий Дмитрий? – спросил Василий Голицын.
– Нет! – ответил Михаила Нагой.
Дмитрий не понимал, что происходит. Или он, или мать, или Нагой сошли с ума. И что это за кровавый бред происходит вокруг него? Почему эти люди, вчера с таким восторгом и подобострастием смотревшие на него и ждавшие от него милости или кары, сейчас глядят на него озверевшими собаками?
Ему казалось, что это происходит не с ним. Что сейчас он проснется, встряхнет головой и весь этот ужас исчезнет.
В это время откуда-то из внутренних палат к Дмитрию пробился немец из отряда Вальтера Розена. Тот самый знаменосец из дворян, алебардщик Вильгельм Шварцкопф из Лифляндии.
Он встал рядом с царем в оборонительной позе бердышом вперед:
– Осади!
Один из бояр зашел со спины и спокойно заколол его копьем со словами:
– Вот какие верные собаки эти немцы. Они все еще не хотят покинуть царя своего. Давайте уничтожим их всех.
– А вот я благословлю этого польского свистуна! – вдруг заорал один из нападавших на Дмитрия, боярин Григорий Валуев.
И чтобы разрешить наконец эту жуткую, острую ситуацию, выстрелил Дмитрию прямо в сердце.
Дмитрий упал, вдруг страшно задергался и на глазах у всех умер.
– Вот и сдох этот царь всей Русии! – сказал один из Шуйской своры, купец по прозвищу Мыльник.
– Да у меня на конюшне и сейчас полно таких царей, – брезгливо сказал Дмитрий Шуйский, повернулся и ушел с этого внутреннего двора.
Тут же труп Дмитрия вытащили на площадь и кинули на труп Басманова. На лицо царя надели шутовскую маску, а в рот Басманова вставили польскую скоморошью дудку.
И не было никого из клана Дмитриева, кто бы мог за него отомстить.
* * *«Город Гоша.
Ясновельможный пан Меховецкий.
Позволь описать тебе события последней недели. Это очень печальные события, переменившие и погубившие всю нашу жизнь в этой проклятой Москве.
В пятницу 16 мая пришли жолнеры к пану воеводе сандомирскому Мнишеку, заявляя ему, что становится явно небезопасно. Пан воевода сразу доложил царю. Царь на это посмеялся, удивляясь и говоря, что поляки весьма малодушны.
Все-таки он приказал Басманову ночью по всем улицам поставить стражу пешую с копьями и конную с плетьми и саблями, чтобы стерегли поляков, ибо „москва“ явно начала бунтовать и явные признаки возмущения нашим давала.
Уже в ту ночь впустили изменники в город разными воротами вооруженную толпу, бывшую только в миле от Москвы. Это было восемнадцать тысяч военных, о которых царь знал. Только думал, что эти люди должны идти в Крым, ибо ежедневно высылал туда войска.
Эти войска выставили против той части „москвы“, которая могла стать на сторону Дмитрия.
Всеми двенадцатью воротами уже завладели изменники и уже ни в крепость (в Кремль), ни из крепости никого не хотели пускать, а особенно ночью.
Однако ж верно говорят, что если кого Господь Бог хочет наказать, сперва у него разум отнимет. Видели уже наши явную опасность, но не сознавали ее и, не заботясь о себе, совсем беспечны были, будто бы у себя дома спали, ни о чем не думая.
Предводителем в этом деле был нынешний царь – Василий Иванович Шуйский, обещавший поделить между изменниками крепости многие государства и назначить их на высокие должности.
Сперва утром в субботу подавали друг другу на улицах такой сигнал: „В город! В город! Горит город!“
А делалось это для наших, чтобы подумали, что в крепости загорелось. Сразу же войска и толпа окружили все польские квартиры, чтобы находившееся там рыцарство не могло дать отпор.
Очень быстро взяли крепость. Потом ударили во все колокола, отовсюду неисчислимая толпа стекалась к крепости. Сперва рассеяли алебардщиков, потом ворвались во дворец. Сам Шуйский с помощниками вошел в первые покои, в которых сперва убили Басманова, обычно спавшего возле царя.
Государь Дмитрий сумел уйти тайным ходом, и как его убили, мне неизвестно. После этого толпа бросилась в палаты царицы.
При царице состоял камердинером Ян Осмольский. Когда мятежники стали приближаться сюда, он выскочил, загородил им путь, стал рубить направо и налево и долго защищался, потому что они не могли справиться с ним в тесном углу. Удивительно, что он один без всякой помощи, защищенный только стеной и двумя боковыми колоннами, изранил пятьдесят москвичей и двадцать убил.
Наконец он был смертельно ранен стрелой. Он успел только сказать:
– Господи, стрела грязная!
