Сергей Львов - Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле
Бароны являются в Неаполь ко двору, расточают там все, что имеют, а вернувшись домой с пустыми руками, начинают сызнова грабить всяческими способами тех, кто беден и подвластен им. Здесь уже нужно спрашивать не «почему?», а «доколе?».
Корень всех зол — неравенство. Но как устранить его? Вот мысль, к которой постоянно возвращается Кампанелла. Долгими днями и бессонными ночами. Он еще не нашел ответа. Ответ возникает перед его умственным взором, как блуждающий огонек во тьме. Возникает и манит, чтобы снова исчезнуть во мгле.
Глава LXII
На очные ставки с теми, кто сломался и начал давать показания, вызывали и Дионисия. Тот, верный клятве, которую они дали друг другу, упорно все отрицал. Дионисий в жалких тюремных отрепьях еще больше сходствовал с апостолом древних времен. Говорил медленно, спокойно, уверенно. Только огромные руки комкали край одежды. Кампанелла догадывался, что Дионисий ни в чем не признается. Вместе их на допрос не вызывали ни разу. Зачем судьям очная ставка двух заговорщиков, которые все отрицают? Крамольники только укрепятся в упорстве, вдохновляя друг друга своим примером.
Однако тут произошли важные события. Доменико Петроло, который в Калабрии первым сознался, что принимал участие в заговоре и рассказал все, что знал, теперь понял, какую беду навлек на друзей, терзался муками раскаяния, рыдал, говорил, что наложит на себя руки. Дионисий убедил его, что если он хочет исправить содеянное им зло, то не самоубийством, а отказом от прежних показаний. Кампанелла, ни единым словом не укоряя его за прежнее, обращался к нему в стихах как к другу, говорил, что верит его мужеству. И слабый сломленный человек вдруг объявил трибуналу, что все сказанное им в Калабрии — ложь. Его показания вырваны у него обманом, посулами, угрозами. Узники, видевшие его в тот день, когда он отрекся от прежних показаний, едва узнали Петроло: скорбная складка, прорезавшая его лоб, исчезла, он улыбался! Кампанелла передал, чтобы никто не вздумал попрекнуть Петроло прошлым: все забыто, все прощено, он снова вошел в их чистое братство.
Однако судьи услышали в голосе Петроло, когда он отказывался от показаний, чуть заметную трещину. Он говорил громко и напористо, словно сам себя подхлестывал. Не было в его голосе непоколебимого спокойствия, которое приводило судей в исступление, когда они допрашивали Кампанеллу и Дионисия. Они знали — тот, кто так отрицает их обвинения, часто пытается заглушить свой собственный страх. Пытать? Успеется. Пока что Петроло отправили в карцер.
Карцер находился под землей. Здесь было нестерпимо холодно. Каменный пол заливала ледяная вода, в которой плавали нечистоты. По стенам ползали мокрицы. Петроло оставили в исподнем, приковали к стене короткой цепью, так что он мог сделать только несколько шагов, и заперли. Спать можно было только на осклизлых ступенях, опершись головой о стену. В карцере темно. Ему казалось, если он сделает шаг, он куда-то провалится, повиснув на цепях. Петроло боялся двигаться и не мог оставаться неподвижным — все тело затекало. Скоро он потерял ощущение времени. Пробовал молиться. Помогут ли молитвы? Там, наверху, на тюремном дворе, светило солнце, там его встречали изумленные взгляды тех, кто сдался, дружеские улыбки тех, кто твердо стоит на своем. Там легко чувствовать себя гордым и честным. Но как заставить себя испытывать это чувство, когда ты унизительно полунаг, прикован цепью к стене, окружен вонючей тьмой, когда твои босые ноги стоят в холодной жиже, когда до тебя не доносится ни одного звука, кроме собственного загнанного дыхания и тяжелого звона цепей. Тюремщик, который оборудовал в Кастель Нуово этот карцер, человек изобретательный и забавник, назвал его «ямой для крокодилов». Название он объяснял так: «Тут даже крокодил либо заговорит, либо сдохнет!»
Судьи подобрали ключ к Петроло. Бесценная вещь опыт! Петроло мог быть смелым, когда рядом друзья. Он не умел оставаться смелым наедине с самим собой. У его мужества было короткое дыхание. Когда не с кем было поделиться своими страхами, не от кого получить поддержку, он сдавался. Темнота и одиночество ввергли его в ужас.
Спустя некоторое время Кампанелла и Дионисий узнали — Петроло отрекся от своего отречения и подтверждает прежние показания. Если бы только это! Петроло не просто вернулся к тому, в чем недавно горько каялся, но обвинил Дионисия и Кампанеллу, что они заставили его отказаться от показаний, данных прежде, они предписали ему, как вводить трибунал в заблуждение. Дионисий недоумевал и негодовал. Своими руками убил бы труса и негодяя! Кампанелла не удивлялся. Он знал — тот, кто делает одну уступку судьям, превращается в каплю воды на крутой крыше — не может удержаться, катится по наклону дальше и дальше, пока не разобьется в последнем падении.
Глава LXIII
Вслед за Маврицием де Ринальдисом и Петроло стал давать показания Чезаре Пизано. Его должны были казнить вместе с Маврицием и вместе с ним увели живым с эшафота. Переживший предсмертный ужас, он теперь покорно отвечал на все вопросы судей. Вся тактика защиты, которой придерживался Кампанелла и которую он советовал друзьям, рушилась. Кампанелла отчаянно старался вдохнуть мужество в тех немногих, кто еще не сдался. Он написал стихи о муках, выпавших на их долю, как о великом благе. Муки эти, утверждал он, превращают их в пророков и подтверждают святость их дела. Тот, кто хочет улучшить жизнь человеческую, должен быть готов погибнуть, его гибель — цена за освобождение человечества. Ради счастья рода людского стоит заплатить такую цену! Надо внушить им, да и себе самому, презрение к телесным страданиям. Пусть исчезнут наши тела, пишет Кампанелла, зато наши души сольются и станут подножием нового креста. Так будьте же благословенны, виселица, костер, крюки и пилы палачей!
Но утешатся ли его друзья тем, что их мучительная гибель — залог освобождения мира? Ведь и его самого терзают сомнения. Он не прошел и половины земного пути, отмеренного ему, если верить древним и Данте. Ему еще нет тридцати пяти. Он пишет еще одно стихотворение, и в нем прорывается тревожный вопрос, который уже не раз задавали до него и будут задавать себе мятежники, восставшие против несправедливого строя: может ли утешить человека посмертная слава, торжество его дела в будущем, или ей стоит предпочесть мирное счастье в земной жизни?
Среди этих раздумий за Кампанеллой пришли стражники. Обычно на прежние допросы его вели. И стражники нередко по дороге переговаривались с ним. Он научился отличать вопросы, таящие в себе крючок, от безобидной болтовни людей, которых занимает человек, непохожий на других узников. На вопросы-крючки он отмалчивался или даже отшучивался, на другие отвечал. Добрые отношения с некоторыми из стражников для него бесценны. Но на сей раз стражники не вели его, а тащили, грубо заломив руки за спину, шагали молча, мрачно, заставляя его почти бежать. Кампанелла спросил:
— Куда вы меня ведете?
Ему не ответили.
Мелькали лица заключенных, которые гуляли во дворе, надзирателей, карауливших их, прочего люда, которого хватало в Кастель Нуово. Он ловил на себе взгляды испуганные, любопытствующие, встревоженные. Решился крикнуть, в надежде, что его слова передадут Дионисию:
— Меня уводят!
Но куда? Этого он не знал. И все-таки крикнул. Один из стражников резко заткнул ему рот грязной потной ладонью.
Кампанелла пришел в себя от холода. Тело ныло. То ли его избили, то ли он упал. Где он? Смутно он вспомнил крутую лестницу, наверху которой его остановили. Видно, его с нее столкнули. Вокруг черная темнота, сырость, пронизывающий холод. Вонючая жижа покрывала каменный пол, доходя до щиколоток. Он бос и полураздет. Ноги закованы в кандалы. От них цепь к стене. Они позволяют сделать лишь несколько шагов.
«Яма для крокодилов»! Вот где он. Там, где сломался Петроло. Сколько времени? Что происходило до этого? Кампанелла не мог вспомнить. Может быть, сюда донесется колокольный звон, по которому можно определить время? Нет, колоколов не слышно. Ничего не слышно, кроме капель, размеренно падающих с потолка. Сказали ли ему — надолго ли он брошен сюда? Скорее всего, не сказали. Это не в обычаях тех, кто придумал «яму для крокодилов», чтобы укрощать в ней людей. Они могут продержать его здесь несколько часов. Сутки. Неделю. А могут вообще забыть здесь. Нужно быть готовым ко всему. Нужно быть готовым к худшему. В Неаполе, да и во всей Италии много подземных темниц. Пребывание в них называется — «в мире». Злобная насмешка, подлое лицемерие!
Непроглядная тьма. Холод. Сырость. Боль во всем теле. Зловоние. Не на что лечь. Не на что сесть. Кандалы натирают ноги. Невидимый потолок сейчас обрушится на голову. Голод. Тьма. Холод. Они все сильнее и сильнее. Сырость въедается в кожу. Тело бьет озноб. Голова кружится. Сердце сжимает острая боль. Заполняет грудь. Мешает сделать вздох. Отдает в руку. Мысли путаются. Нечем дышать. Увидеть бы хоть что-нибудь. Согреться бы хоть чуть-чуть. Прилечь бы. Хотя бы присесть. Передохнуть. Разве можно так мучить человека? Разве можно?..
