Саймон Скэрроу - Братья по крови
– Если бы это было так легко, римлянин… Сказать по правде, его нежданное прибытие в Изуриум поставило меня в затруднительное положение. Насколько я поняла по рассказам, ему удалось бежать из вашего лагеря сразу в ночь после битвы, когда вы его разбили и взяли в плен?
– Да, это так, – кивнул Отон и указал на Катона: – Вот этот офицер как раз отвечал за содержание пленников под стражей.
– А, ты и есть тот самый олух, который это допустил?
Эти обидные слова обожгли самолюбие так, что внутри стало горячо; чувствовалось, что рядом ощетинился и Макрон. Катон, стараясь успокоиться, сделал вдох и лишь затем ответил:
– Вначале я взял его в плен на поле боя, а затем полководец в виде награды поручил мне его стеречь.
– И, тем не менее, он ушел… Какая беспечность. Такого опасного противника надо опекать более тщательно, – с мрачной язвительностью заметила Картимандуя. – Значит, вы поймете мое разочарование вашим полководцем: ко мне на двор, нежданно-негаданно вдруг заявляется Каратак и требует защиты и поддержки, а там и вовсе начинает призывать мой народ примкнуть к нему в новой войне против Рима.
Отон неуютно заерзал на стуле.
– Уйти ему помогли. Нас кто-то предал.
– А это уже ваша забота, не моя. Только вот разрешать ее приходится теперь мне. Особенно учитывая то, что Каратак уговорил моего консорта поддержать его призыв к бригантам вступить в войну… Хорошо, что у моего народа натура откровенно деляческая. Выжиги еще те: воевать пойдут только за посулы злата и серебра. Той же причиной объясняется и их верность мне. В итоге я истощила почти всю казну, которую мне авансом выплатил ваш император за мир с Римом. Это единственная причина, благодаря которой меня не спихнул с трона Венуций со своими приверженцами. Так что если Рим хочет, чтобы у нас все было тихо-мирно, монет мне в казну придется добавить.
Катон ухватил намек с полуслова:
– Вы хотите за Каратака награду, королева?
Картимандуя повела на римлянина взглядом проницательно сощуренных глаз.
– Ну, а ты как думал? Союз, префект, вещь обоюдная: накладывает обязательства на обе стороны.
– Насколько я понимаю, Рим платит вам за то, чтобы вы оставались нейтральны. И передача Каратака только удовлетворяет такую позицию.
– Наш нейтралитет вы купили. Действовать за вас в качестве тюремщиков мы не подвизались. За это положена определенная мзда. Так что за Каратака с вас причитается.
– Нет, постойте, – влезла Поппея, – уговор есть уговор. Почему вы считаете, что вправе его менять? Кто вы такая? Зарвавшаяся варварка, только и всего. Да как вы смеете?
Картимандуя не удостоила ее даже взгляда, а обратилась к ее мужу:
– Женщины, особенно воспитанные – в отличие от некоторых, – в нашем народе почитаются. Потому я и королева. Я понимаю, сама мысль о властительнице женского пола вызывает у римлян острое неприятие. У вас им проникнуты даже женщины. Но мы не в Риме. Мы в Изуриуме. И я была бы признательна за уважение к нашим обычаям.
Поппея открыла было рот возобновить прекословие, но Отон шикнул на нее, и она, поджав губы, вперилась взглядом в носки своих сапожек. А ее супруг мягко обратился к королеве:
– Ваше Величество, вашу просьбу о платеже я передам полководцу Осторию. При всем почтении к вам, это все, что я могу сделать.
– Этого мало, – тяжелым взглядом посмотрела Картимандуя. – За Каратака я требую сто тысяч динариев. Нужно, чтобы ты, римлянин, поставил печать на документе, скрепляющем эту сделку, и затем вы уже можете покинуть Изуриум вместе со своим пленником.
– Сто тысяч динариев? – Трибун Отон ошеломленно покачал головой. – Именем богов, могу вам сказать уже сейчас, что полководец с этим никогда не согласится.
– Почему же? Разве так уж велика эта цена за мир в вашей провинции? Да это еще дешево, если прикинуть возможность нового нападения Каратака с тысячами моих воинов за спиной.
Видя, что начальник на момент лишился дара речи, Катон, кашлянув, вступил в разговор:
– Королева, присутствие Каратака при вашем дворе для вас такое же тягостное неудобство, как и для нас. Вы сами это сказали. В таком случае можно еще поспорить, кто кому делает услугу: вы нам или мы вам – тем, что берем его под стражу и увозим от вас. Оставь мы его здесь, как долго и благополучно, вы считаете, может продлиться ваше владычество?
Картимандуя пригвоздила его стальным взглядом, а сама с легким смешком повернулась к трибуну:
– Каков умник этот ваш префект… Зря я его олухом назвала. И в какой-то мере он прав. Мне нужно, чтобы Каратак убрался отсюда как можно скорее. Он и так уже подсиживает меня с самого своего прибытия. На сегодня мне ох как недешево обошлась покупка преданности моих людей! И мне по меньшей мере надо возместить то, что я уже отдала в уплату за сохранение мира с Римом.
Макрон хмыкнул.
– Или, если говорить точнее, за сохранение вашего места на троне?
Картимандуя ожгла его испепеляющим взором.
– А вот это мне не нравится, трибун. У вашего солдата нет чувства благозвучности. Прикажи-ка ему впредь не обращаться ко мне.
Макрон сердито зарделся и подался было вперед что-то возразить, но Катон поднял руку и умоляюще на него поглядел. Центурион, сердито цыкнув, сжал губы.
– Вот так-то лучше, – возобновила разговор Картимандуя. – Мы, кажется, обсуждали цену за Каратака. Так вот, в известных пределах я готова проявить гибкость. Почему бы нам не остановиться, скажем, на девяноста тысячах?
Отон, чуть подумав, качнул головой:
– Шестьдесят.
Катон внутренне зажмурился: нет, не делец он, этот трибун. Сейчас бы сюда мать Макрона Порцию – вот она бы от имени Рима поторговалась достойно… Пожилая бойкая торговка – не чета молодому аристократу.
– Хорошо: восемьдесят.
Отон пожевал губу.
– Семьдесят пять.
– Быть посему: семьдесят пять, – ответила Картимандуя. – Деньги должны поступить в течение двух месяцев, а ты до отъезда из Изуриума дашь в этом письменное заверение, скрепленное печатью. Согласен?
Отон беспомощно кивнул.
– Тогда сделка заключена, и мы с легким сердцем можем предаваться веселью на сегодняшнем пиру.
– А пир непременно должен быть в честь Каратака? – все-таки переспросил Катон.
– Да, непременно. Для видимости. Он – король, во всяком случае, до завтра. Из моей знати и воинов многие относятся к нему с глубочайшим уважением. Их разгневает, если я просто вручу его вам, закованного в цепи. Вместо этого к нему отнесутся как к почетному гостю. Пир позволит нам поддержать эту иллюзию. Хотя правда в том, что он уже был пленником с того самого момента, как объявился у меня при дворе.
– А вы уверены, госпожа королева, что вам не грозит никакой опасности от тех, кто поддерживает его дело?
– Опасности никакой. В какой бы чести они ни держали Каратака, монеты из моей казны все равно ставятся ими выше. А пир – это лишь формальность. Что-то вроде ритуала. Я представлюсь на нем радушной хозяйкой и заручусь поддержкой и уважением моих людей. Они же смогут поднять здравицы и за Каратака, и за его славные деяния, но без пугающей перспективы проливать за него кровь. Честь будет удовлетворена всеми и для всех. – Картимандуя, сделав паузу, скрестила на груди руки. – Разумеется, вопрос цены, назначенной за Каратака, между мною и Римом останется в секрете. Так будет лучше и нам, и вам.
– Я понимаю, Ваше Величество.
– Тогда что, по рукам?
– Ну да, – нехотя кивнул Отон.
– Ну, вот и славно. Пока не начался пир, предлагаю вам насладиться гостеприимством Изуриума.
– Спасибо. Но мне сперва надо дать знать моему заместителю, что мы вернемся в лагерь позднее, чем предполагали.
– Да будет так, – Картимандуя милостиво указала головой на выход из хижины. – Вы можете идти.
Все встали со своих стульев и направились к дверному проему. Королева что-то негромко произнесла на своем языке, и к ней, остановившись, повернулся Веллокат. Они обменялись быстрыми фразами, и он повернулся обратно к римлянам:
– Я должен остаться. Королева во мне нуждается.
Макрон изо всех сил сохранял неподвижность лица. Катон кивнул Веллокату:
– Конечно. Тогда, наверное, увидимся на пиру?
– Да. На пиру.
Префект вышел из хижины последним, и Веллокат задернул за ним кожаную шторку входа. Идя за трибуном и его женой обратно к чертогу, Макрон скабрезно хохотнул и хотел что-то сказать, но Катон его осек:
– Дружище, осторожнее со словами.
– Да я просто насчет того, как обременительно бывает исполнение долга. Иной раз, может, и не хочешь, а надо… Повезло же нашему парню!
– Иной раз такое везение может быть чревато. Вон, глянь, – Катон исподтишка указал на пятачок перед чертогом.
