Инна Сударева - Ловите принца! (Щепки на воде)
— Ваша милость, успокойтесь! — зашептал оруженосец в ухо юноши.
— Он убил! Убил моего брата! — в голос закричал Мелин, и рыдание вырвалось из его груди.
— Тихо! Никто не должен видеть вас таким! — голос Коприя стал жестким, он уже требовал, а не просил, и сопровождал требование чувствительным стискиванием плеча кронпринца. — Не забывайте. Ни о чем не забывайте… А этот парень, этот убийца, он ничего не скажет при всем народе. Его надо допросить… Его кинжал — не простой кинжал. Такое не купишь за пару монет в оружейной лавке; даже в столичной лавке таково вам просто так не продадут. Кинжал ему дали. И надо узнать, кто это сделал.
— Кто это сделал? Ха! Неужели ты думаешь: это сложно узнать? — горько усмехнулся Мелин. — Даже мой отец способен на такое!
Он оттолкнул Коприя, но что делать дальше, не знал. От бессилья зарычал, запустил пальцы в волосы, будто желая вырвать их всех сразу. Потом спохватился, повернулся к Ларику. Парень теперь сидел на скамье у колодца и словно малого ребенка баюкал свое предплечье, глядя куда-то в брусчатку. Ему уже заботливо перевязали раненую руку, набросили на плечи теплый плащ. Горничная Никола, вытирая платком свои заплаканные глаза, стояла рядом с ним с кружкой молока в руках.
— Кто-нибудь! Позовите доктора! — приказал Мелин. — Все еще можно исправить. Рану можно вылечить!
Ларик вдруг скривился и не сдержал стона, потом забормотал, как бы оправдываясь:
— Болит, зараза. Жутко болит. Все плечо болит.
Его лицо как-то сразу осунулось, приобрело жуткий синеватый оттенок, особенно под скулами, в означившихся впадинах, и вокруг глаз.
— Доктора! — отчаянно вскрикнул Мелин, опускаясь на колени рядом с другом. — Братец, родной, посмотри на меня…
— Плохо мне, — хрипло ответил Ларик и откинулся назад, прислонился слабеющей спиной к каменной стенке колодца. — Хуже не бывает. А ведь я почти никогда не хворал… Я не вижу тебя, братишка. Я ничего не вижу, — он закрыл неподвижные мутные глаза, а губы его стали белыми.
— В дом, в постель его, — быстро приказал слугам Коприй. — Где ж доктор, в самом деле?
— Замковый лекарь — мастер Трот — еще вчера уехал в село Верхушки, — отозвалась Никола. — Там хворь объявилась, детишек косит…
— Все ясно, — оруженосец озабоченно покачал головой. — Ничего не поделаешь… Я сам посмотрю парня.
Ларика подняли, понесли в крепость. Коприй поспешил за ними, Мелин кинулся следом, ухватил воина за руку:
— Ты сможешь? Ты спасешь его? Если сможешь — проси у меня потом все, что пожелаешь!..
— Ваша милость, — покачал головой тот, — я не мастер находить противоядия. Я даже не знаю, каким ядом был сдобрен стилет. Все, что я могу — это сделать меньшими страдания вашего друга. И только…
— То есть? Ларик? Он умрет? — Мелин не сразу осмелился сказать это ужасное слово.
— Да, ваша милость. Очень жаль, но Ларик уже умирает. Как бы он ни был крепок, а яд делает свое дело. Вы сами видели… Кто-то очень постарался, выбирая для вас отраву. Мне думается: и малая царапина от этого ножика смертельна.
Мелин бросил ненавидящий взгляд на Тита.
— Я убью его! Дай мне стилет! Пусть умрет от своего же яда!
Коприй покачал головой и осторожно сунул отравленное оружие за свой пояс, а молодому лорду сказал:
— Сперва — допросите его. Вполне возможно, без лишних глаз и ушей Тит многое вам расскажет… Ну, а я пойду — не хочу, чтоб Ларик мучился, — и взошел на первую ступень.
— Постой! — Мелина даже дернуло от жуткой догадки, и он опять схватил Коприя за руку, крепко-крепко, словно клещи сомкнул. — Но ты ведь не…
— Нет, ваша милость, только если вы того пожелаете, или он сам попросит, — тускло ответил оруженосец. — Я просто дам ему средство, которое сделает боль глуше. Но я знаю травы, от которых, заснув, не просыпаются. Быстро и совершенно не больно. Что скажете?
— Нет-нет, нет-нет, — пробормотал Мелин, закрывая лицо руками — опять просились слезы, опять рвалось рыдание. — Может, все обойдется? — и покачал головой, сам не веря своим словам.
Коприй открыл рот, чтоб очередной раз просить кронпринца держать себя в руках, но это не понадобилось. Юноша справился: пару раз вздохнул глубоко, прерывисто, убрал ладони от лица и сказал, глухо, твердо, не позволяя голосу дрожать:
— Я знаю, я помню, я выдержу. Это я тоже выдержу…
Глава девятая
Для кого ночью все тихо и спокойно? Наверное, для того, кто мало жил на белом свете. Наверное, для детей, для безмятежных ясноглазых малышей, чье бытие заключено в крохотном хрустальном мире из трех звезд 'мама-папа-я', ночь — пора светлых и безмятежных снов, отдыха от проказ и открытий, наполняющих радужные дни.
Для тех же, кто пожил, и не просто тратил дневные часы на однообразие и привычность, а царапался с судьбой, выбивал себе немного больше того, чего она решила дать, ночь бывает разной. Счастливцам, которые достигают цели после многих усилий, она дарит покой и отдых — почти как в детстве. Но для многих заход солнца открывает шлюзы потоку разъедающих сознание мыслей, которые готовы мучить человека все то время, что отведено целебному сну. Но сон выбит из своих бастионов, он уступил место многочисленным отрядам вопросов, на которые часто нет ответов…
Солнце, скользнув по зимнему небосклону, рано опрокинулось за горизонт — как ему и положено в феврале. Вместе с мрачными восточными тучами и волнами мороза приплыла ночь. Она обещала жителям Двуглавой Крепости тяжелую бессонницу.
В одной из комнат старого замка лежал в горячке и скрежетал зубами от боли, ломающей тело, полностью ослепший молодой человек. Еще утром он сиял здоровьем, мечтал о невесте и радовался новому дню, но закатившееся солнце, казалось, и его решило забрать на дальний запад. Туда — по старинному поверью — за дневной звездой упархивали из мира живых души умерших.
В просторном кабинете Двуглавой Крепости не по годам суровый и нахмуренный юноша со статью лорда высшей крови задавал вопросы своему бывшему приятелю — рыжему парню лет семнадцати, невысокому, нескладному.
— Кто приказал тебе меня убить? — голос Мелина был голосом смертельно уставшего человека: его, похоже, и ответ не волновал — он спрашивал лишь за тем, чтоб подтвердить собственные подозрения.
Тит молчал: сидел в кресле, низко опустив голову, поджав под себя ноги и обхватив руками плечи. Скрючился, будто в кокон завернулся, и походил на побитую собаку.
— Говори. Как видишь, кроме меня и тебя здесь никого нет, — вздохнул Мелин.
— Что толку с того, что ты узнаешь? — вдруг спросил Тит, поднимая на кронпринца раскосые, мерцающие потерянностью глаза.
— Да я и так знаю, кто это, — махнул рукой Мелин и потянул к себе графин из зеленого стекла с тягучей березовой настойкой, наполнил две рюмки с небрежным всплеском; одну из них толкнул Титу, вторую осушил сам, и ни одного мускула не дрогнуло на его белом лице — словно воды простой хлебнул. — Мне просто надо… надо знать, что я прав.
Тит немного помедлил с ответом, потом взял свою рюмку, выпил, тонко ахнул — настойка оказалось немилосердно крепкой — и кивнул в первый раз:
— Согласен.
— Королева, — назвал Мелин первого подозреваемого и опрокинул в себя еще рюмку.
— Она, — кивнул Тит во второй раз и выпил во второй раз.
Кронпринц горько скривил губы:
— Надо же, с первого раза — и в яблочко попал… Давай уж, говори дальше.
— Ну, вот, дело было так, — тряхнул рыжей головой Лис: настойка, упавшая в пустой живот, быстро ударила в голову, расслабила и парня, и его язык. — По приказу короля меня освободили, велели убираться из столицы куда подальше. Я и рад был этому — страху ж натерпелся, пока под замком сидел, — тут у него самопроизвольно дернулся угол рта, и Тит зло прошипел. — Вот так теперь часто дергает. Словно лесой рыболовной меня кто-то зацепил и вываживает…
— Не отвлекайся, — заметил кронпринц. — У меня тоже руки дергаются. И знаешь почему? Потому что хотят они тебя еще раз за горло ухватить.
Тит дернулся уже всем телом, потом овладел собой и заговорил злее и быстрее:
— Она просила меня. Не приказывала, а просила. Вот! Называла милым! Милым мальчиком! Никто меня так не называл, даже мать родная. Все слабаком рыжим обзывали. А королева — нет. Я ей понравился. Она мне так и сказала: 'Ты такой славный, ты на сына моего похож, на сына, которого Мелин убил'. И дала мне особый стилет, и пообещала большую награду за твою кровь на его лезвии. А мне не нужна никакая награда. Я попросил лишь поцелуя. Поцелуй королевы! За такое и за ее доброе слово умереть можно… Она такая красивая, такая несчастная. И она поцеловала меня, а из глаз своих роняла слезы. И я ей обещал, своей прекрасной королеве, что сделаю все, чтоб она не плакала, и самое главное — тебя убью! — с последними словами Тит, издав какое-то волчье рычание, вырвался из своего необъятного кресла, перелетел через стол и впился узловатыми пальцами в шею Мелина.
