Георг Эберс - Серапис
Наступил один из решительных моментов бега. Толпа притихла в напряженном ожидании. Дада не могла отвести глаз от обелиска и мчавшихся мимо него лошадей. Возница в голубой одежде следовал прямо за Гиппиасом, а за ним по пятам еще трое красных. Христианин хотел обогнать коней Ификрата и с этой целью сделал крутой поворот около ниссы, но левое колесо его экипажа ударилось о гранитный постамент, на котором возвышалась мета. Колесница опрокинулась; ближайшие лошади наткнулись на нее, и обе четверки, перепутавшись между собой, покатились на песок арены.
1 Нисса – финиш.
2 Тараксиппос в Олимпии имел вид круглого алтаря.
Кони следующего ездока испугались такого зрелища; вместо того чтобы обогнуть мету, повернули назад, несмотря на отчаянные усилия своего агитатора, и понеслись обратно к карцеру. Остальным возницам, и в том числе Марку, пришлось сделать огромный крюк при объезде опрокинутых колесниц.
Молодому человеку стоило теперь громадного труда сдерживать своих вороных, которые начали беситься от страха; когда же его колесница поравнялась с тараксиппосом, то Мегера действительно испугалась, как и предвидел Димитрий. Она рванулась в сторону, поддала крупом под передок колесницы и, взвившись на дыбы, приподняла экипаж. Дада в ужасе закрыла лицо руками; Мария побледнела, сдвигая черные брови. Марк потерял равновесие и упал. Его ноги коснулись земли, но он крепко ухватился рукой за край колесницы. У некоторых из сидевших на трибуне невольно замерло сердце, тогда как партия язычников не могла скрыть своего злорадства; однако, мгновение спустя, Марк уже вскочил в свой экипаж; сначала он встал в нем на колени, а потом опять выпрямился во весь рост, поправил вожжи и помчался далее. Между тем Гиппиас далеко опередил остальных соперников. Проезжая мимо карцера, он остановил на секунду своих лошадей, вырвав стакан лимонада из рук продавца, и осушил его среди восторженных криков одобрения. Потом он обвел толпу вызывающим взглядом и снова погнал лошадей. Громадное пространство отделяло его от прочих, и в том числе от Марка.
Когда лошади вторично приблизились к ниссе, служившие при ипподроме рабы уже успели убрать опрокинутые колесницы. Один из христианских агитаторов следовал за Гиппиасом, позади его ехал красный; Марк оказался уже четвертым. На третьем круге колесница красного, ехавшего впереди юноши, ударилась при крутом повороте о твердый гранит. Испуганные лошади понесли; экипаж был разбит вдребезги, а ездок с раскроенным черепом остался на песке арены. При пятом объезде ниссы та же участь постигла христианина, который, однако, остался жив. После того Марк проехал вторым мимо судейской трибуны.
Красавцу Гиппиасу было теперь не до шуток; несмотря на задержку колесницы Марка у тараксиппоса, расстояние, отделявшее берберийских вороных от золотистых коней Ификрата, быстро сокращалось, и с этой минуты внимание присутствующих сосредоточилось преимущественно на ловком языческом агитаторе и сыне Марии.
Старинный александрийский цирк еще никогда не был свидетелем такого упорного соревнования, и бешеная отвага обоих соперников невольно воодушевила толпу. В верхних ярусах зрители давно встали со своих мест. Мужчины и женщины оглашали арену громкими криками. Инструменты музыкальных хоров, казалось, замолкли, – так сильно заглушал их нестройный гул многотысячной толпы. Только благородные матроны, занимавшие почетные места над карцером, сохраняли невозмутимое спокойствие; но когда агитаторам предстояло в последний раз обогнуть ниссу, даже Мария подалась вперед, и ее руки крепче сжали распятие, лежавшее на коленях.
Всякий раз, когда Марк приближался к обелиску или тараксиппосу, Дада сжимала руками голову, привставала и закусывала губы, но как только ему удавалось миновать ужасный камень и бронзовую статую коня, девушка в изнеможении опускалась на стул и глубоко вздыхала с облегченным сердцем. Она жила теперь одной жизнью с этим отважным, пылким юношей, чувствуя, что его гибель убьет ее, а победа Марка принесет ей честь. На шестом круге Гиппиас находился все еще далеко впереди него, и расстояние между ними долгое время не уменьшалось. Оба агитатора давно уже не сдерживали, а, напротив, гнали, что было силы, своих коней. Подавшись вперед через борт колесницы, они понукали их словами и дикими, хриплыми возгласами, беспощадно щелкали бичом по крутым бедрам скакунов. Разгоряченные животные с отчаянной быстротой неслись по арене, покрытые потом и белой пеной. Конские копыта поднимали теперь облака золотистой пыли на высохшем взрытом песке.
Остальные колесницы все больше и больше отставали от Гиппиаса и Марка. Наконец, когда их лошади стали в седьмой и последний раз приближаться к ниссе, волнение зрителей достигло своего апогея. Толпа то замирала в тревожном ожидании, то разражалась неистовыми возгласами, чтобы снова стихнуть.
Казалось, будто бы утомленные легкие нуждались в усиленном напряжении после спазматического сжатия в горле, которое испытывали эти десятки тысяч людей, трепетавших между страхом и надеждой.
Дада перестала разговаривать с Димитрием. Она была бледна и судорожно дышала. Ее глаза впились в высокий каменный обелиск и золотистое облако пыли, окружавшее лошадей.
Не доезжая сотни шагов до меты, из этого пыльного столба вынырнула красная шапочка Гиппиаса, а вслед за ней голубая, принадлежавшая Марку. Несколько секунд спустя оглушительные крики огласили ипподром: что-то металлическое, яркое сверкнуло возле обелиска, как будто скользнув по самому камню, и тогда из серого облака пыли снова показалась сначала голубая шапочка христианского юноши, а уже вслед за ней красная. Марк обогнал своего соперника, рискуя собственной жизнью, на отчаянно смелом, крутом повороте вокруг гранитного постамента ниссы.
Димитрий заметил все это, как будто его взгляд имел способность пронизывать густые облака пыли. Он также не мог сдержать своего восторга.
– Мой несравненный мальчик! – крикнул старший брат, всплескивая руками, как будто Марк был в состоянии его услышать. – Пусти в дело хлыст! Гони лошадей! Не жалей вороных; пусть все пропадает. Хлещи их хорошенько!
Здесь Дада обернулась к нему и спросила, едва сознавая, что перед ней происходит.
– Он перегнал Гиппиаса? Он победил?
Ее голос от волнения срывался, губы дрожали.
Димитрий не ответил ни слова, только указал рукой на облако пыли, мчавшееся вперед с быстротой вихря, и на другое, догонявшее его.
– Смерть и ад! – воскликнул он в исступлении. – Гиппиас опять опередит брата. Собака! Негодяй! И зачем только Марк жалеет бич? Погоняй же их хорошенько! Не поддавайся! Напряги всю свою силу! Великий отец Посейдон... вот... вот... сейчас... но нет! У меня подламываются ноги... Марк все еще впереди и вдруг! Еще одна минута!.. Пусть поразит меня молния!.. О!.. Облака пыли опять слились между собой... а теперь, теперь... хоть бы ему задохнуться! Нет! Нет... слава богам! Впереди несутся мои вороные, вот они... Скорей, скорей! Молодец! Мы победили!
Кони остановились, пыль рассеялась: Марк, а вместе с ним и христианская партия оказались победителями в первом забеге.
Цинегий подал юноше венок, принятый им с изъявлениями благодарности.
Потом Марк раскланялся с матерью и направил колесницу в подиум, позади карцера. Гиппиас в бешенстве бросил на землю свой бич, между тем как восторженные крики христиан заглушили музыку, звуки труб и громкий ропот побежденных язычников. Владельцы лошадей и агитаторы из язычников яростно спорили и были готовы растерзать Гиппиаса, который из пустого тщеславия позволил восторжествовать над собой заклятым врагам.
Шум и волнение в цирке были невообразимыми, но Дада не замечала окружающего. Она опустила глаза, поглощенная чувством восторга, и светлые капли слез текли у нее по щекам. Димитрий был тронут ее горячим участием. Он указал девушке на Марию, сказав, что эта почтенная матрона – родная мать его младшего брата. Молодой человек, потрясенный всем происшедшим, тут же дал себе клятву во что бы то ни стало устроить свадьбу Дады с Марком.
Следующие два забега, как и первый, сопровождались неприятными случайностями, и в обоих состязаниях лавровый венок достался красным.
При четвертом, решительном состязании на арену выехали только двое языческих победителей и Марк.
Теперь Димитрий волновался значительно менее прежнего. Он был заранее уверен в успехе брата. Египетские жеребцы на ипподроме далеко уступали в выносливости его берберийским кобылицам, которые к тому же успели дольше отдохнуть. И в самом деле, окончательная победа досталась Марку без особых усилий.
Дада еще задолго до решительного момента поглядывала на свои венки, желая поскорее бросить их в колесницу триумфатора. Ей очень хотелось поговорить с ним после окончания бегов, послушать его ласковый голос, увидеть перед собой его добрые глаза. Если он опять будет предлагать ей оставить родных, то она охотно последует за ним, несмотря на неудовольствие Карниса и Герзы. Даде казалось, будто бы никто не мог так сильно радоваться победе Марка, как она, точно они давно принадлежали друг другу и были разлучены на время только по прихоти судьбы.
