Александр Чаковский - Победа. Книга 1
– По мнению правительства США, – по-прежнему стараясь не встречаться со Сталиным глазами, продолжал Трумэн, – невыполнение этих обязательств мир воспримет как отсутствие единства между нашими державами. Это будет подрывать веру в искренность и единство целей недавно созданной Организации Объединенных Наций…
Слово «единство» Трумэн не случайно повторил дважды. Из бесед с Гопкинсом он знал, что именно проблема единства больше всего беспокоит Сталина. Следовательно, то, что он, Трумэн, сказал сейчас, не может не вызвать сочувственного внимания с его стороны.
Теперь Трумэн сделал над собой усилие и взглянул на Сталина. Но советский лидер закуривал очередную папиросу. Определить выражение его лица было трудно.
«Что ж, – с вынужденной решимостью человека, которому предстоит прыгнуть в холодную воду, подумал Трумэн, – рано или поздно все равно придется раскрыть карты. В конце концов, для этого мы сюда и приехали».
– Я предлагаю, – решительным тоном как бы подбодряя себя, сказал он, – чтобы выполнение ялтинских обязательств было бы полностью согласовано на этой Конференции. Три великих союзных государства должны согласиться с необходимостью немедленной реорганизации теперешних правительств Румынии и Болгарии…
Бирнс над его ухом прошептал: «…Пункт „d“ параграфа „3“…»
– …в соответствии с пунктом «d» параграфа «3» «Декларации об освобожденной Европе», – громко произнес Трумэн.
Итак, борьба за будущее Европы началась! Английский премьер, а вслед за ним и американский президент считали необходимым сохранить Румынию и Болгарию как звенья довоенного «санитарного кордона», который отделял бы Советский Союз от западного мира и являлся постоянной угрозой Советам. Главные вопросы – будущее Германии, западные границы послевоенной Польши – были еще впереди, но первый выстрел за столом Конференции уже прозвучал.
Это поняли все. За исключением Сталина.
Да, да, именно так показалось Трумэну. Заставив себя еще раз взглянуть на Сталина, Трумэн не заметил в нем никаких перемен. Сталин сидел с видом почетного гостя, приглашенного в театр на заведомо скучную премьеру.
Вежливое внимание – и ничего больше!
Трумэн был обескуражен. Не мог же Сталин не понимать, что кроется за «немедленной реорганизацией теперешних правительств Румынии и Болгарии»…
Но Сталин сидел с вежливо-скучающим видом. Он как бы говорил: «Что же вы умолкли? Продолжайте. Раз я здесь, то уж придется слушать…»
Трумэну пришло в голову, что у Сталина есть некий план, который он до поры до времени держит в секрете.
Но Трумэн тут же подумал: «А может быть, все обстоит гораздо проще? Может быть, Сталин просто смирился со своим поражением? Понял, что с американцами и англичанами ему не совладать, что его возражения ни к чему не приведут?!»
Ощущая на себе сочувственный, заинтересованно-ободряющий взгляд Черчилля, Трумэн с подъемом говорил о выработке процедуры, необходимой для реорганизации румынского и болгарского правительств и включения в их состав представителей всех значительных демократических групп…
Трумэн ни одним словом не обмолвился о том, что нынешние правительства Румынии и Болгарии не устраивают ни Черчилля, ни его самого. Ведь эти дружественные Советскому Союзу правительства возникли после его победы над гитлеровской Германией, разгрома ее войск в Европе в результате антифашистских восстаний против тех сил румынской и болгарской реакции, которые сотрудничали с Гитлером.
Эти прогитлеровские и одновременно прозападные силы имел в виду Трумэн, когда говорил о «демократических группах».
Он ясно дал понять, что признание со стороны США и Великобритании получат только те правительства, которые будут «реорганизованы» подобным образом.
Как заменить нынешние временные правительства другими? Конечно же путем «свободных и беспристрастных выборов». США и Англия, разумеется, помогут провести такие выборы. В Румынии, в Болгарии. «Возможно – заметил Трумэн, – и в других странах».
Из «других стран» он назвал Италию, но по иному поводу: поскольку эта страна недавно объявила войну Японии, он предложил поддержать вступление Италии в Организацию Объединенных Наций.
Неожиданно прервав самого себя, Трумэн спросил:
– Надо ли читать весь этот документ? Есть ли у вас время?
Все молчали.
– Тогда я прошу вручить текст нашего меморандума советской и английской делегациям, – сказал Трумэн.
Процедура повторилась. На этот раз генеральный секретарь советской делегации член коллегии Наркоминдела СССР Новиков, получив документ, передал его своему помощнику Трухановскому, который быстро вышел из зала.
…Черчилль слушал Трумэна с молчаливым одобрением. Раздражение и злоба, которые терзали его сердце с тех пор, как советские войска вступили в Европу, на время затихли. Даже исход британских выборов, казалось, тревожил его меньше, чем раньше.
И все же он еще жаждал невозможного: восстановления прежнего британского влияния в Европе. Но если альтернативой ему становилось советское влияние, то он готов был отдать первую скрипку американцам. Черчилль давно мечтал о Соединенных Штатах Европы. В мечтах он видел себя президентом этой антисоветской и, конечно, проанглийской федерации. Все, что говорил Трумэн, пока не противоречило ее созданию.
Но после того, как президент упомянул об Италии, Черчилль почувствовал раздражение.
Италия всегда соперничала с Англией на Средиземном море, не говоря уже о юге Европы. Кроме того, она была активным союзником Гитлера в недавней войне. «На кой черт, – подумал Черчилль, – Трумэну понадобилось благотворительствовать Италии и соваться в чисто британские дела?..»
Черчилль воспользовался паузой и, не скрывая раздражения, сказал:
– Господин президент, это очень важные вопросы, и мы должны иметь время для их обсуждения. Дело в том, что наши позиции в этих вопросах неодинаковы. На нас Италия напала в самый тяжелый момент, когда она нанесла удар в спину Франции…
Все более распаляясь воспоминаниями о минувшей войне, он продолжал:
– Мы бились против Италии в Африке в течение двух лет, прежде чем Америка вступила в войну…
Закусив удила, Черчилль не заметил, что сидевший рядом с ним Иден торопливо написал что-то на листке бумаги и положил этот листок прямо перед ним.
«Спокойнее, сэр!» – прочел Черчилль. Резким движением отодвинув листок, он с нескрываемой обидой стал говорить о том, какие жертвы понесла Англия в морских сражениях с Италией. Послав свои войска в Африку, Англия поставила под угрозу собственную безопасность…
Иден осторожно подвинул листок, чтобы он снова оказался перед глазами Черчилля. Тот недовольно посмотрел на своего министра, но все же сделал короткую паузу.
– Мы имеем наилучшие намерения в отношении Италии, – уже успокаиваясь, сказал он, – и мы это доказали тем, что оставили им корабли.
Черчилль замолчал. Мягкие погоны военного мундира топорщились на его плечах. Он напоминал огромного старого орла, обессиленно прервавшего полет, но еще не успевшего сложить крылья.
В полной тишине раздался спокойный, умиротворяющий голос Сталина:
– Все это очень хорошо, но я понимаю дело так, что мы сегодня должны ограничиться составлением порядка дня… Когда он будет установлен, можно будет перейти к обсуждению любого вопроса по существу.
– Я совершенно согласен, – поспешно сказал Трумэн.
Выходка Черчилля рассердила его. Этой репликой он благодарил Сталина за восстановление порядка.
Черчилль с досадой отметил, что своим выступлением как бы объединил Трумэна со Сталиным.
Уже другим, спокойно-дружелюбным тоном он сказал:
– Я очень благодарен президенту за то, что он открыл эту дискуссию и этим сделал большой вклад в нашу работу. Но я думаю, что мы должны иметь время для обсуждения любых вопросов, которые кому-либо из нас кажутся важными… Я не хочу сказать, что не могу согласиться с высказанными предложениями, но надо иметь время для того, чтобы их обсудить. Я предлагаю, чтобы президент закончил свои предложения, а уж затем составить порядок дня.
– Хорошо, – коротко сказал Сталин.
Казалось, что неожиданно раздавшийся далекий удар грома еще более неожиданно затих и над замком Цецилиенхоф снова сияет спокойное, голубое небо.
Трумэн, словно оправдываясь перед Черчиллем, стал многословно объяснять, почему он затронул вопрос об Италии. Эта страна являлась «совоюющим» государством.
С другой стороны, она безоговорочно капитулировала. Ее положение требует нормализации. Затем, как будто забыв об Италии, он вдруг сказал:
– Так как меня неожиданно избрали председателем этой Конференции, то я не мог сразу выразить свои чувства. – Однако момент для выражения чувств был выбран не слишком удачно: перед глазами Трумэна, отвратительно жужжа, вился комар. Вступать с ним в борьбу президент не решился: это могло бы выглядеть комично. Оставалось ждать укуса и продолжать торжественную речь.
