Алекс Ратерфорд - Владыка мира
– Нет, не знаешь. Может быть, отец беспокоится о твоей безопасности.
– Или, быть может, Абуль Фазл не хочет, чтобы я разделил их славу… Почти каждый день гонцы приносили сообщения об успешном продвижении наших войск, как они уже подчинили белуджийские племена, наводняющие горные перевалы, ведущие к Кандагару, и продвигались к самому городу. Прошлой ночью пришла весть от Абдул-Рахмана, хан-и‑ханан моего отца, о том, что персидский командующий Кандагара собирается сдаться.
– Добрые вести! Если они правдивы, то это означает, что твой отец все дальше и дальше отодвигает северные границы империи; он теперь владеет землями от Кандагара на севере до Декана на юге и от Бенгалии на востоке до Синда на западе… Наши силы непобедимы. Кто теперь сможет бросить вызов Моголам?
Но восторг на лице Сулейман-бека угас, когда он увидел холодный взгляд Салима.
– Это, безусловно, хорошие новости. Мой отец – великий человек, я знаю, и это твердят мне все вокруг. Он возвел нашу династию до высот, ранее никому не подвластных. Но было бы еще лучше, если бы я мог принимать участие в этом действии вместо того, чтобы всегда сидеть без дела, тщетно надеясь, что подвернется такая возможность.
При этих словах Салим так дернул поводья, что лошадь недовольно заржала. Затем, развернувшись на мелководье, он резко пришпорил лошадь пятками и, не ожидая Сулейман-бека, устремился обратно к Лахорской крепости, где его отец, без сомнения, уже начинал тщательно планировать грандиозные торжества в честь победы над Кандагаром. Как такой человек, как Акбар, который смолоду знал лишь успех и славу, мог понять зияющую пустоту и безнадежность, которую чувствовал его сын?
Стояли майские дни. Вот-вот должен был начаться сезон дождей, и воздух пропитал зной. Музыканты задули в длинные латунные трубы и стали выбивать дробь на подвешенных на шею барабанах, начиная торжественное шествие от покоев гарема в Лахорском дворце. За ними шли восемь стражников, назначенных охранять любимого внука Акбара, Хуррама, со дня его рождения. Затем верхом на светлом пони ехали восьмилетний Хусрав и шестилетний Парвиз, покачивая перьями белых цапель на плотно повязанных шелковых тюрбанах.
Стоя рядом со старейшими придворными Акбара и его военачальниками по левую сторону входа в имперскую школу, сооруженного из резного песчаника, Салим наблюдал, как серьезны сейчас были два его старших сына и как скованно сидели они в седле. Такая церемония была для них непривычна. При всей своей любви к ним, в их честь падишах не устраивал столь грандиозного зрелища, чтобы отметить начало их обучения, которое, в соответствии с могольскими традициями воспитания наследных принцев, начиналось в возрасте четырех лет, четырех месяцев и четырех дней, – именно столько исполнилось сегодня Хурраму.
Возле Хусрава и Парвиза Салим увидел слоненка, украшенного налобным щитом с драгоценными камнями, на котором ехал Хуррам. Сам Акбар вел его за собой, держа за пристегнутую к нему золотую цепь. Сразу позади них ехал начальник собственной стражи падишаха, который нес знамя, украшенное хвостом яка, – древний символ правления Моголов. Хуррам восседал в открытом седле-хауде из чеканного серебра, отделанном бирюзой – этот камень любил носить сам Тимур. Сопровождающий его слуга, который сидел возле него в паланкине, держал над ним зеленый шелковый балдахин, расшитый жемчугом, защищая его от палящего солнца, которое ярко сияло на синем небосводе без единого облачка. Салим чувствовал, как у него меж лопаток бежит пот, хотя он также был защищен шелковым навесом. Но когда процессия приблизилась, принц увидел, что, несмотря на жару, его младший сын явно наслаждается. В отличие от своих старших братьев ему, казалось, было вполне уютно в своем тщательно продуманном облачении – золотом курте из парчи и зеленых шароварах. Его шея и пальцы искрились драгоценными камнями, за пояс был заткнут крошечный церемониальный кинжал. Похожий на маленького усыпанного драгоценностями идола, он был явно доволен, улыбался и безмятежно махал рукой, приветствуя толпы людей, сдерживаемые воинами.
На ступенях школьного крыльца был раскинут большой красно-синий персидский ковер. Остановившись от него в двадцати шагах, музыканты затихли, и процессия распалась на две части, оставив Акбара и Хуррама верхом на слоненке перед входом. Падишах прошел в самую середину ковра, быстро взглянув на внука, чтобы убедиться, что мальчик надежно сидит в седле, и обратился к Салиму и остальным собравшимся здесь придворным.
– Я созвал вас сюда, чтобы вы все стали свидетелями важного события. Мой любимый внук принц Хуррам сегодня приступает к учебе. Я собрал лучших ученых из своей империи и земель за ее пределами. Они будут давать ему наставления по всем наукам, от литературы и математики до астрономии и истории его предков, и будут вести его по пути от детства к зрелости.
Да, думал Салим, и среди них – отец Абуль Фазла шейх Мубарак, который должен будет просвещать Хуррама в вопросах вероисповедания… Сам Абуль Фазл находился поодаль, всего в нескольких шагах от них, держа свою книгу в кожаном переплете, готовый облечь происходящее в свои несравненные сочинения. Как будто почувствовав взгляд Салима, летописец внимательно взглянул на него, но тот отвернулся и снова устремил все внимание на отца.
– Принц уже проявил исключительные способности, – продолжал Акбар. – Мои звездочеты сулят ему большое будущее. Давай, Хуррам, уже пора.
Он отстегнул застежки полога у входа в паланкин и помог Хурраму спуститься на землю. Затем, взяв мальчика за руку, медленно пошел с ним к высокому полукруглому входу. Когда они поравнялись с Салимом, оказавшись совсем близко от него, Хуррам слегка улыбнулся ему, а Акбар так и смотрел прямо перед собой. Вскоре они исчезли внутри. Салим попытался справиться с собой. Это – обязанность отца. Это он, а не Акбар должен был вести Хуррама в школу в его первый день, как это и было с Хусравом и Парвизом. И наставников для своего сына должен был выбирать он, а не Акбар. Но тот отнял у него все это…
При мысли о Хурраме на сердце легла привычная тяжесть. Салим любил его, но совсем его не знал и, возможно, никогда и не узнает. Когда связь между родителем и ребенком рвется так рано, может статься, ей не суждено будет возникнуть вновь… Хамида когда-то рассказала ему, что великая любовь его прадеда Бабура к одной жене заставила отдать ей ребенка от другой. Акбар лишил его и Джод-бай их сына совершенно так же, как Бабур отнял у той матери ее дитя… Салим бросил взгляд на сводчатый вход в школу, раздумывая, не войти ли и ему туда, но какой в этом смысл? Можно быть вполне уверенным, что Акбар не хочет его там видеть. И Хуррам его не ждет…
– Светлейший, твои сыновья и остальная часть процессии должны возвратиться во дворец. Здесь остается лишь стража твоего отца. Идем обратно?
Голос Сулейман-бека прервал раздумья Салима. Его друг, как и он сам, обливался потом. Жара становилась невыносимой. Салим кивнул. Было бы приятно сейчас вернуться под прохладную сень дворцовых стен, да и Джод-бай ждет его, чтобы послушать, как себя вел Хуррам…
– Твой отец, конечно, умеет все обставить как надо. Толпа пришла почти в исступление, – говорил Сулейман-бек, когда они медленно возвращались той же дорогой назад; их сопровождал стражник Салима, а слуги обвевали их огромным веером из павлиньих перьев.
– Ему нравится являть людям свое богатство и великолепие. Он полагает, что тогда они с гордостью будут называть себя жителями империи Моголов – и его подданными.
– Он прав. Разве ты не слышал, как они кричали «Аллах акбар»? Люди любят его.
– Да.
Голова у Салима раскалывалась, а яркий солнечный свет – совершенно невыносимый – слепил глаза. Акбара все любят… Он ускорил шаг, внезапно отчаянно желая вернуться в свои собственные покои, чтобы остаться наедине со своими мыслями.
Со стороны отца благоразумно было дождаться, когда схлынет жара, прежде чем возвратиться на юг из Лахора, и по пути осмотреть недавно восстановленную крепость в Агре, думал Салим, когда шесть месяцев спустя падишах и его свита спускались верхом на слонах с крутого склона по извилистой тропе, чьи крутые повороты должны будут задержать войска нападающих и сбить вражескую атаку с темпа, и далее – туда, где возвышались крепостные ворота, двери которых были усеяны шипами, чтобы ранить идущих на таран слонов. Акбар восседал на головном слоне; рядом с ним, как всегда, сидел Хуррам.
– Повелитель, ты превзошел сам себя, – сказал Абуль Фазл, когда они спустились с паланкинов, внимательно рассматривая крепостные стены из песчаника в семьдесят футов высотой, протянувшиеся на полторы мили вокруг восстановленной крепости.
