Дороти Даннет - Весна Византии
― Если подхватишь ее хоть раз, она будет то и дело возвращаться, ― пояснил лекарь.
― Все началось еще у церкви, и ты ничего не заметил? Или он вернулся из дворца ― и ты сразу поставил диагноз? Или он сразу сам тебе сказал, что с ним такое? ― настаивал стряпчий.
― Я его не видел, когда он вернулся из дворца. Лоппе пришел ко мне полчаса назад. Болезнь только начинается. Он справится…
В поисках поддержки Тоби оглянулся на Годскалка, который невозмутимо орудовал ложкой за обеденным столом. От Юлиуса, когда он в таком настроении, снисхождения ждать явно не приходилось. Через час компания Шаретти, представлявшая республику Флоренция, должна была объявиться на Мейдане, где в честь императора давали представления с музыкой, танцами и всевозможными показательными выступлениями. Наемники Шаретти должны были также принять участие в торжествах. Для представителей компании это был превосходный способ познакомиться с чиновниками и крупнейшими землевладельцами со всей округи, а также с собратьями-торговцами. Вероятнее всего, главе компании нужно будет обменяться знаками вежливости с императором и его семейством, а Николас тем временем вернулся из двора, весь взмокший от пота, со скачущим пульсом и всеми признаками проклятой заразы. Тоби, принявшись за еду, лихорадочно обдумывал, что предпринять.
Юлиус тем временем продолжал ворчать:
― Если он будет болеть всякий раз, как подойдет близко к императору, то чего нам ждать дальше? Кашля, насморка, или желудочных колик?
Лекарь наморщил лоб.
― Все без обмана, ― заметил он.
― Я и не спорю, ― отрезал стряпчий. ― Я просто хочу сказать, что не доверяю людям, которые ломаются от малейшего усилия.
― А лично я, ― заметил фламандец, стоявший в дверях, ― стараюсь избегать людей, которые огрызаются по поводу и без повода.
Тоби, который по опыту предполагал, что Николас может оказаться где-нибудь поблизости, молча уставился в свою тарелку. Бывший подмастерье прошел мимо и хлопнул его по плечу.
― С тобой мы поговорим позже. ― Он сел рядом с Легрантом. ― Ладно, я немного помолился, и думаю, что справлюсь, если все будут добры ко мне. Вы знаете, что мы получили согласие в ответ на все свои просьбы? Новые помещения для консульства и часовни. Два процента налога на импорт и никакого ― на экспорт. Охранные грамоты для всех флорентийских торговцев, кораблей и товаров, которые могут быть отозваны лишь с шестимесячным уведомлением. Из дворца завтра явятся за нашими шелками. Я прислал к вам Лоппе заранее, чтобы вы успели составить планы. Время у вас было. Рассказывайте. ― Он потянулся за вином, но, наткнувшись на взгляд лекаря, убрал руку.
Юлиус помолчал, а потом заговорил, подозрительно поглядывая на бывшего подмастерья. Тоби продолжил есть, также с интересом наблюдая за своим пациентом.
Тот вовсе не выглядел больным. В прошлом году он наконец перестал расти и превратился в рослого, хорошо сложенного мужчину. Бесконечные тренировки укрепили мышцы, и без того привычные к тяжелой работе. Детская припухлость спала с лица. Костяк остался тот же самый: высокий лоб, широкая нижняя челюсть с округлым подбородком… но теперь на нем выделялись запавшие скулы и тонкий хрящеватый нос. По этому лицу уже невозможно было ничего прочесть. На непосвященный взгляд могло показаться, что Николас вообще в полном порядке, ― разве что раскраснелся сильнее обычного да глаза как-то подозрительно блестят, но священник Годскалк не зря слыл опытным аптекарем и имел неплохой боевой опыт; кроме того, ему уже доводилось видеть фламандца в таком состоянии. Поэтому, переведя взгляд с пациента на лекаря, он невинным голосом поинтересовался:
― Что ты дал ему?
Тоби ухмыльнулся.
― То, что он сам просил. Лишь бы дотянуть до вечера… Он справится. Хотя, конечно, потом будет жалеть, что вообще появился на свет.
― Так он все же намерен идти на Мейдан? ― изумился Годскалк. ― Зачем? Это имеет отношение к Катерине?
― Не уверен, ― ответил Тоби. ― Она ведь без ума от своего мужа. Так что не знаю, почему Николас не мог спокойно остаться дома и позволить нам пойти туда вместо него. Может, он не доверяет Юлиусу и Асторре, если они окажутся рядом с Дориа. Или… нет, не знаю. Ни он, ни Лоппе толком так и не смогли объяснить, почему так долго задержались во дворце. Я только слышал о приеме в тронном зале и об очередной перепалке с генуэзским консулом. Похоже, ― как мы и подозревали, ― Дориа поспешил продать свой товар, пользуясь привилегиями генуэзцев. Юлиус был вне себя от злости, когда услышал об этом. Он ожидал, что Николас сцепится с Дориа в открытую.
― А этого не случилось?
― Тебя это удивляет? Разве не ты проповедовал Николасу христианское смирение? Нет, похоже, генуэзец изо всех сил пытался спровоцировать его, но наш мальчик удержался. Он вообще большой мастер по этой части, насколько мне помнится. Терпит до последнего, а затем…
― Что ― затем? ― взволнованно уточнил Годскалк.
― Все, что угодно. Но это было прежде, чем у нас появился ты со своими бесценными проповедями.
Капеллан ничего не ответил. Тоби, который терпеть не мог, когда на него вот так смотрели в упор, был вынужден пояснить:
― Разумеется, я уважаю христианские заповеди, но иногда мне кажется, что лучше просто убить врага или, в худшем случае, подать на него в суд. Наверняка против Пагано Дориа мы смогли бы найти улики. Взять хоть пожар на корабле, или эту его женитьбу. Несомненно, в его бумагах, учетных книгах и так далее нашлось бы, за что зацепиться.
Он полагал, что священник и на сей раз не удостоит его ответом, однако Годскалк произнес:
― Я вижу две причины воздержаться от подобных действий. Тот, кто попытается причинить вред или дискредитировать Дориа, станет для Катерины главным врагом и, вполне возможно, окажет ей медвежью услугу. Во-вторых, я полагаю, что Николасу пока еще просто не под силу разделаться с подобным человеком. Он слишком молод.
― Слишком молод? ― изумился Тоби.
― Я понимаю, что тебе известно нечто такое, чего не знаю я. Но из своих мальчишеских ошибок зрелый мужчина должен черпать здравый смысл и скромность. Главное ― их больше не повторять.
Стало быть, Николас так и не посвятил Годскалка в свои тайны, и священник готов был это признать. Все же ему нельзя было отказать в проницательности. Тоби во многом с ним соглашался: никакие судебные преследования им явно не помогут. Что касается капеллана, то его больше всего заботили не прибыли и не дела компании, а сами люди: Катерина, Николас и все остальные.
Тоби это настолько впечатлило, что он принял решение. После Мейдана, если Юлиус согласится, он решил посвятить отца Годскалка во все тайны бывшего подмастерья. Им явно нужен был еще один сторожевой пес. Под присмотром лекаря, священника и юриста Николас больше никому не сможет причинить вреда.
* * *Мейдан, где проходили пасхальные торжества, представлял собой ровный овальный участок земли, протянувшийся с запада на восток и расположенный за пределами городских стен. К западу на другой стороне ущелья высился дворец. Еще дальше, за вторым ущельем, находилась территория, еще более обширная, нежели Мейдан, именуемая Цуканистерионом, где придворные предавались странным играм с мячом, с участием всадников, вооруженных клюшками. Кроме этого, имелась небольшая арена к югу от дворца, где проходили скачки верблюдов, иные состязания, а также различные казни: обезглавливание, удушение и четвертование. Многие поколения династии Комненов весь досуг посвящали поискам всевозможных развлечений…
Восточный Мейдан издавна использовался для пасхальных торжеств, но в обычное время здесь располагались торговые ряды. Чуть ниже лежали кварталы, где обитали торговцы. Улочки, выходившие к Мейдану, сперва вились меж особняков, конюшен, складов, церквей и посольств западных купцов. Мейдан располагался по диагонали от венецианского дворца; прямо над Леонкастелло, принадлежащим генуэзцам.
Все сводилось к одному: ведь Восток вечно жаждал поразить Запад своим великолепием. Византия, некогда именовавшая себя вторым Римом, теперь полагала, что превзошла и римлян тоже.
Весь мир должен был поражаться величию и мощи императоров, подхвативших факел, оброненный ослабевшим Константинополем. Ну, и разумеется, это был важный праздник для народа, который имел возможность лицезреть своего богоподобного правителя с его супругой-императрицей и наследниками. Поэтому каждый год на пасхальные торжества тратились немалые деньги.
Было принято, чтобы зрители являлись на празднество пешком, по узким боковым улочкам, оставляя главную дорогу свободной для процессий. Там, по мостовой, выстланной циновками и усыпанной ароматной листвой, меж рядов зрителей и гвардейцев в сверкающих доспехах, должна будет проехать императорская семья, которая затем рассядется на балконах, украшенных золотым атласом и весенними гирляндами. На боковых галереях расположится двор патриарха с иконами, а также все придворные. Ниже, на скамьях с мягкими подушками рассядутся чужеземные торговцы, греческие князья и младший клир.
