Булат Жандарбеков - Томирис
— Я связал свою судьбу с массагетами и не смогу равнодушно смотреть, как погибает родной народ. И напрасно в твоем голосе звучит жалость ко мне, я счастлив, что познал любовь к самой необыкновенной женщине, за один взгляд которой я готов отдать и жизнь, и любовь всех женщин мира.
Глаза Амаги вспыхнули и тут же погасли.
— Нет, тебе не понять меня, царица!
— Я понимаю,— тихо сказала Амага.— Но зачем мучиться и мучить ее? Ее тоже, Рустам. Разве не лучше остаться здесь?
— Не лучше!— буркнул Рустам.
Амага грустно улыбнулась и пододвинула фиалу с вином Рустаму: "Этот медведь даже не заметил моего наряда, а я так Старалась".
— Упомянув о Кире, ты забыл Зогака и... меня. Разве не заманчиво, по твоему выражению, ударом с трех сторон разом покончить: Зогаку с тобой, постоянной опасностью его трону, мне с опасной соседкой, а Кир получит дань и землю массагетов? Разве не будет с моей стороны величайшей глупостью упустить такую возможность?
— Я ничего не забываю. Зогак не в счет, пока я жив, он на массагетов не пойдет. Конечно, не из-за братских чувств, а из страха потерять трон. В случае войны, пусть не вся, но большая часть его армии перейдет ко мне.
— Но я не рискую этим, славный Рустам.
— Да, ты не Зогак, и страх перед аланами...
— Напрасно ты пытаешься уязвить меня аланами,— гневно перебила Амага.— Савроматы уважают своих новых соплеменников, широко раздвинувших своими мечами пределы наших владений. И разве их гнев на массагетов — не правый гнев? Отец твоей Томирис изгнал аланов. Томирис убила мою предшественницу и покровительницу изгнанников царицу Ларкиан. И никто другой, как ты, Рустам, муж ненавистной им царицы массагетов, убил свято чтимого вождя и прямого потомка родона чальника аланов Батразда! Признаюсь, только окружив свой стан дружинами аорсов и сираков, я обеспечила свою безопасность. И мне ли, их царице, удерживать аланов, когда само небов лице Кира дает возможность утолить их ненасытную жажду мести? Если бы даже хотела, несмогла бы, а я не хочу. Если мужчины-цари грызутся между собой, то что говорить о соседках — царицах, нам тесно вдвоем с Томирис!
— А не думаешь ли ты, царица, что тебе будет гораздо спокойнее, если между Киром и тобой будут стоять сильные массагеты и своей грудью защищать тебя от персидского нашествия?
— Киру до меня далеко, а попробует сунуться, узнает силу савроматских мечей!
— Потому далеко, что на пути массагеты. Поможешь победить массагетов, получишь приятное соседство и останешься один на один с Киром. Если он, еще не завоевав, раздает твои владения, то, оказавшись рядом, немедля пойдет на савроматов, и тогда не помогут тебе острые мечи — неприступный Вавилон пал к его ногам, как перезревшиий гнилой плод.
— Что же, прикажешь помогать твоей рыжеволосой Томирис? — возмутилась Амага.
— Нет, такой жертвы я от тебя не прошу,— улыбнулся Рустам.— Направь гнев аланов на закат.
— На сколотов?
Рустам, в противоположность Арпаку, был чужд сентиментальных воспоминаний о родственных связях саков. Он сколотов-скифов, как и аланов, считал отрезанным ломтем.
— Зачем тебе, царица, надевать эллинское платье, побывавшее во многих руках? За Танаисом <Танаис - Дон> лежат распухшие от богатства города эллинов, где шьются эти платья и делают много других очень красивых вещей.
"Заметил все-таки!"— радостно вспыхнула Амага и подхватила:
— Которые ослепят глаза савроматов на кочевья массагетов?
— Твоя мудрость равна твоей красоте, царица!
* * *На соколиной охоте, устроенной для Рустама, Амага была очень возбуждена. Она нервно смеялась без всякой причины. Горячила коня, то пуская его вскачь, то заставляя плясать на месте. Преувеличенно восторгалась каждым метким ударом сокола, бившего фазана на лету.
Подъехавшему Рустаму кокетливо пропела:
— А я все думаю, батыр, отпустить тебя или нет,— она как-то невесело засмеялась и вдруг сникла.
Заторопилась с окончанием охоты, которую сама же затеяла. К стану Амага мчалась впереди всех, нахлестывая и нахлестывая лошадь, словно за ней гнались злые духи.
Ноющие раны не давали сомкнуть глаз Фарнаку. Уловив чутким ухом сквозь могучий храп Рустама шорох, он насторожился и, морщась от острой боли, придвинул к себе обнаженный клинок. Увидя одинокую фигуру, тихо вошедшую в юрту, он приготовился грозно окликнуть и вдруг понял что это женщина. Фарнак затаился.
Женщина подошла к ложу Рустама. Долго стояла недвижно, словно прислушиваясь к дыханию спящего. Резким движением сбросила широкое покрывало, и Фарнак на мгновенье увидел ослепительно прекрасное женское тело, но Амага (это была она!) уже ящерицей юркнула под одеяло Рустама.
Рустам вскинулся, что-то хотел сказать, но рот ему закры ли чьи-то губы, и чужая, прохладная нога с гладкой кожей скользнула по его ногам...
Всю ночь, стиснув зубы и до боли сомкнув веки, страдал в углу юрты Фарнак...
* * *Забрезжил рассвет. Наклонившись над лежащим навзничь с закинутыми за голову руками Рустамом, Амага, жадно разглядывая его лицо огромными глазами с черными, траурными ободьями от бессонной ночи, говорила, прерывая свои слова короткими, как укус, поцелуями:
— Это как сказка, мой милый. Ты богатырь, ты настоящий муж! Дура твоя рыжеволосая Томирис. Ну, ну, не вскидывайся, я больше не буду, родной. Я не пойду на массагетов, раз этого не хочешь ты! Но я перехитрила тебя, любимый. Ты навсегда останешься со мной... не хмурься, не хмурься, я отпускаю тебя, и все-таки ты будешь всегда рядом, потому что у миш будет от тебя ребенок. Твой ребенок! Сын! Такой же богатырь, как и ты! О-о-о всемогущие боги!— страстно воззвала Амага.— Сделайте его похожим на моего любимого, на мое чудо, до единой черточки и до последнего волоска на теле, а мои жертвоприношения поразят мир своей щедростью!
Сегодня ты уедешь, и померкнет все вокруг. Прощай моя радость, мое счастье, моя единственная любовь! Ведь, отпуская тебя, я обрекаю на страшные муки ревности и себя, и те-бяГОба мы несчастны в любви! Прощай, мое солнце! Прощай!
Амага выскользнула из постели, схватила покрывало и, содрогаясь от рыданий, бросилась прочь из юрты.
"Ужалила все-таки, змея!"— подумал в углу юрты вконец измученный Фарнак.
* * *Амага стояла на вершине кургана. Она не плакала — не было уже слез. Все ее существо было устремлено вслед дорогому человеку. Безотрывно, не мигая, глядела она ему в спину и умоляла: "Обернись! Хоть раз обернись!" Но Рустам не обернулся, все удаляясь и удаляясь, пока не потерялся за горизонтом.
Долго стояла на вершине кургана царица савроматов.
* * *Кони, почувствовав нетерпение всадников, летели, едва касаясь копытами земли, фыркая и роняя хлопья пены с удил. Саки обезумели от радости. Они мчались, бросив поводья и широко раскинув руки, словно желая обнять необъятную степь, слизывая с губ сладкую пыль родной земли и вдыхая всей грудью аромат степного разнотравья. Суровые воины плакали как дети, и не стыдились своих слез, потому что они и были детьми, которые прошли сквозь муки и страдания, кровь и смерть, совершили невозможное и пришли к ней, к своей матери — Родине!
Часть пятая
Тучи над степью
Заговор
Земля гудела от топота копыт. Захваченные азартом, всадники не жалели плетей. Стрелы застигали джейранов в прыжке, и животные, кувыркаясь, падали на землю.
Вспугнутое шумом, криками, улюлюканьем, стадо сайгаков сорвалось с места и пересекло путь охотников, гнавшихся за джейранами. Новая жертва, известная своей быстротой, привлекла внимание всадников, разожгла до предела охотничий азарт, и они, бросив джейранов, устремились за сайгаками. Но быстроногие сайгаки уверенно отрывались от лучших сакских скакунов.
Группа загонщиков, стоявшая на пригорке и внимательно наблюдавшая за охотой, ринулась наперерез животным, заворачивая стадо назад. Другая группа бросилась отрезать путь сайгакам в открытую степь.
Возбужденная охотой, Томирис проскочила мимо внезапно свернувшего стада сайгаков и потеряла его из виду. Она досадливо поморщилась и закружила коня на месте. Высокие холмы и пригорки закрывали горизонт, и она не знала, в какую сторону направить коня.
— Царица, поскачем к Черным Камням, оттуда увидим охоту!— крикнул срывающимся голосом задохнувшийся от бешеной скачки Бахтияр.
Томирис рванула коня с места. Бахтияр последовал за ней. Когда царица, обогнав Бахтияра, подскакала к высокому холму, утыканному глыбами базальта, намереваясь одним махом Взлететь на его вершину, из-за большого камня выскочили Двое и нацелили свои луки на Томирис. Царица моментально вздыбила коня, и первая стрела вонзилась ему в грудь. Соскользнув с коня, Томирис упала ничком на землю, и вторая стрела просвистела над ней. Вскочив на ноги, Томирис выхватила из колчана стрелу и, не целясь, выстрелила. Один из нападавших, издав душераздирающий вопль, схватился руками за грудь, откуда торчала оперенная стрела, и повалился на землю, а другой бросился бежать.. Он бежал в прибрежные камыши степного озера, находившегося неподалеку от холма Черные камни. Томирис потянулась за стрелой — колчан был пуст.
