Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре
– Ну что? – подскочила к Саклею торжествующая царица. – Получил по заслугам, гадкий старик? Теперь ты не будешь говорить, что отец мой несправедлив!
С этими словами она поднесла к носу изумленного лохага два кукиша.
– Что твой отец вовремя опомнился – это делает честь его уму, – ответил он, подумав, – Карзоаз понял, что затеял дело неправое, и решил исправить ошибку. Допустим, что это так. Однако этим самым он признал права девушки, в которых ранее отказал ей. О государь, одним решением дела дочери Пасиона не может удовлетвориться народ пантикапейский. Народ стоит на площади и ждет, когда ты, государь, восстановишь налоги на Фанагорию, а с Пантикапея излишнее бремя снимешь. И если Карзоаз почтительный подданный – пусть он признает право твое на взимание царской доли со всех грузов, что идут через пролив. Что же касается обвинения Карзоаза в умышлении против жизни Пасиона, то твое дело признать их или отвергнуть. Следует вызвать сейчас сюда девушку и всех представителей народа. Гликерию надо выслушать и передать ей содержание письма Карзоаза, а народу объявить твою волю о снижении налогов и восстановлении торговых пошлин.
Решительность, с которой действовал Саклей, смутила Алкмену. Она стушевалась под взором вельможи. Перисад безмолвно согласился с доводами последнего. Царь старался не замечать взглядов царицы, ее несколько растерянных улыбок. Саклей заметил эту перемену в лице Алкмены и в душе усмехнулся. Он победил! Только – надолго ли?..
6
Олтак, помятый при столкновении с Савмаком, сумел быстро подавить свою ярость и, сохраняя достойный вид, появился в коридоре дворца, где среди городских представителей увидел Гликерию. Он наклонился к ней и произнес шепотом:
– Ты все дуешься на меня за наши старые ссоры, Гликерия, напрасно! Однако скажу тебе, что твой приезд сюда – указание судьбы! Боги не хотят, чтобы мы жили вдали друг от друга. Ты должна понять это и не противиться их воле.
– Уж не для того ли боги погубили моего отца, отдали мое достояние ненавистному Карзоазу, чтобы я оказалась в Пантикапее рядом с тобой? Если это так, то боги слишком жестоки и слепы, или ты, Олтак, путаешь свои желания с велениями судьбы.
В ответе девушки прозвучала такая насмешка, что уже взвинченный до этого дандарий почувствовал себя дважды оскорбленным и, словно подхлестнутый, выпрямился. Плотно сжал губы, в выпуклых глазах сверкнула жестокость.
– Ты, как всегда, злоязыкая! Но я привык к этому. Придет и моя очередь посмеяться. Не над тобою, нет. А над моей капризной судьбой. Но то, чего я однажды пожелал, рано или поздно будет моим! Так же как и враг не уйдет от моей мести!
Их прервали. Представители двинулись в приемный зал.
Все взоры была обращены не героиню дня. Саклей сам не мог не признать, что девушка похорошела в последнее время. Она выглядела очень выгодно в греческом белоснежном одеянии, символизировавшем ее непорочность. Даже красавица Алкмена с ее смуглым румянцем и огненными смоляными глазами показалась ему какой-то грубой, словно обугленной, по сравнению с весенней свежестью и белизной лица Гликерии.
Перисаду стала очевидна вся нелепость тех грязных утверждений, которые пришлось ему услышать от супруги полчаса назад. Царь во все глаза смотрел на девушку, что не укрылось от внимательных взоров царицы и молчаливых придворных.
«Вот какая ты?» – мысленно встретила ее Алкмена жгучим вопросом.
Она пылала тройной ненавистью к золотоволосой красавице; а теперь к этому чувству примешалась еще мучительная ревность.
Перисад с важностью и достоинством обратился к представителям народа. Заявил, что утверждает выбранных лиц, в том числе и Саклея, на городских должностях и милостиво соглашается на некоторое снижение налогов. Отныне права пантикапейцев на беспошлинную торговлю во всех краях царства восстановлены, а пошлины со всех иных городов будут взиматься, как и в прошлом.
– Ибо это закон нашего царства, а Пантикапей – первый город среди городов Боспора! Ему льготы даны свыше, по откровению богов, и никто не смеет эти льготы отменить или уменьшить!..
Тут же Саклей получил приказ выслать дозорные суда в пролив и задерживать все корабли, что минуют Пантикапей. Весь торг с заморскими странами должен идти через стольный город, не иначе.
Потом было объявлено, что Карзоаз возвращает Гликерии все имущество покойного отца, а царь утверждает ее законной наследницей всего достояния Пасиона.
Гликерия стала на колени и со слезами благодарила царя.
– Довольна ли ты? – спросил царь.
– Великий и мудрый государь, – вдруг заговорила она, к великому испугу Саклея и Алцима, – доверши свою справедливость!
– Говори, – милостиво разрешил Перисад.
– Разреши мне остаться в Пантикапее до того времени, когда будут найдены и наказаны истинные убийцы моего отца. Все ценности и вещи его повели переправить из Фанагории сюда. А на мои участки земли и в мои эргастерии назначь сам управителей. Я не смею ступить на тот берег пролива, ибо боюсь Карзоаза и не верю ни одному слову его.
Саклей вздохнул облегченно. Благосклонно взглянул на девушку, которая с такой ясностью выразила его сокровенные желания. Такое решение поставило бы Карзоаза перед необходимостью выполнить свои обещания на деле. Кроме того, перевод ценностей Пасиона из Фанагории в Пантикапей вливал в истощенную городскую казну тот золотой нектар, в котором она так нуждалась.
Даже лицо Перисада чуть смягчилось. Хотя такая просьба означала серьезные трения с фанагорийским полисом, он согласился ее удовлетворить. Алкмена поняла, какой удар готовится против ее отца, и побледнела, смотря на Гликерию с внезапным страхом. Ей было ясно, что Карзоаз так просто не уступит и предстоят дальнейшие осложнения.
Саклей поглаживал рукой с крашеными ногтями острую бородку и составлял в голове разные смелые планы. «Девчонка совсем не так проста, как это казалось вначале, – думал он, – она самостоятельна, хороша собою и имеет голову на плечах!..»
7
Савмак, связанный веревками, лежал в темном подвале на сыром полу. Мысли быстрыми птицами неслись в его голове. Ему было стыдно перед Фалдарном. Он даже не вздумал обидеться, когда сотник ткнул его рукавицей прямо в лицо и назвал болваном. В нем говорила, более того – кричала солдатская верность долгу, который он нарушил сгоряча. И, конечно, заслужил наказание.
Обезоруженный, помятый Савмак прислушивался к звенящей тишине и слепо смотрел в кромешную тьму, различая лишь зеленые разбегающиеся круги. Он попал в помещение, расположенное рядом с застенком. Здесь держали и допрашивали провинившихся слуг и рабов. Сколько времени продержат его в этой яме? Подвергнут ли пытке? Что решат? Вместе с этими вопросами в голову лезли сцены не столь далекого прошлого, вдруг оживленного сегодняшней встречей с золотоволосой красавицей. Ее зовут Гликерия. Теперь он знает ее имя. Девушка хороша, настоящая богиня, но тем более она далека от него, как и та жизнь, которой она живет. Гораздо ближе казалась ненависть, что кипела в сердце против Олтака. Почему он не ударил надменного дандария копьем?
Их взаимная неприязнь возникла еще в Фанагории. Теперь прошлое проходило перед глазами во всех подробностях.
* * *
Это было в те дни, когда царь Перисад с пышной свитой, в сопровождении целого отряда бородатых аристопилитов и сверкающей фаланги золотой молодежи Боспора, окруженный воинами, писцами, гадателями и разодетыми слугами, прибыл на кораблях в Фанагорию.
Целью столь торжественной поездки была встреча царя с дочерью спесивого Карзоаза и их брак, который вызвал много разногласий в царском совете и породил кучу толков в народе.
И вот великолепная флотилия пересекла пролив, и царь Перисад с подобающими почестями ступил на камни пристани второго по величине и силе города его царства.
Направляясь в Фанагорию, царь хотел показать себя с лучшей стороны, поразить «азиатов» своим богатством и людьми. А так как золотая молодежь Пантикапея уже не блистала особыми добродетелями, в ее пеструю толпу влили лучших из молодых воинов, даже наемников и рабов, видных собою и отличившихся силой и ловкостью. Попали сюда и Савмак – один из блестящих бойцов на всех видах оружия, и Лайонак, признанный мастер наездничества, и много других безвестных доселе юношей.
Дни сплошного веселья, увлекательных состязаний и встреч навсегда остались в памяти Савмака как одна из ярких страниц его жизни. Вместе с другими молодыми людьми он расхаживал по улицам Фанагории, чувствуя себя не временно отпущенным из казармы несвободным воином, но человеком независимым, наподобие сынков богатых пантикапейцев, одним из которых он и должен был казаться.
