Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра
13
Когда Агриппа возвратился после двухлетнего пребывания в Дальней Галлии, покрыв себя славой, он и два его легиона, которые он привел с собой, встали лагерем на Марсовом поле, за чертой померия. Сенат разрешил ему отметить триумф, а это значило, что по религиозным правилам ему запрещалось до триумфа вступать в Рим. Само собой разумеется, он думал, что Цезарь будет ждать его у входа в великолепную красную палатку, поставленную для генерала в его временном изгнании. Но Цезаря не было. И сенаторов не было. Может быть, это он сам рано пришел, подумал Агриппа, приказав своему денщику внести в палатку его вещи. Он очень хотел видеть Цезаря, поэтому не пошел в палатку. Его зоркие глаза могли заметить блеск металла в двух милях от себя, и он облегченно вздохнул, увидев большую вооруженную охрану германцев, появившуюся из ворот Фонтиналис и спускающуюся по холму к Задней улице. Потом он нахмурился. В середине отряда был паланкин. Цезарь в паланкине? Он болен?
Встревоженный, нетерпеливый, Агриппа взял себя в руки и остался на месте, не побежал к этому неуклюжему транспортному средству, которое в конце концов приблизилось под приветственные крики германцев.
Когда из паланкина выскочил Меценат, Агриппа даже рот открыл.
— Пошли, — резко бросил этот архиманипулятор, направляясь к палатке.
— Что такое? В чем дело? Цезарь болен?
— Нет, не болен, просто, как всегда, в гуще событий, — сказал Меценат. Вид у него был напряженный. — Его дом окружен охраной, и он не может выйти оттуда. Он вынужден был укрепить его, представляешь? Стена и канава на Палатине!
— Почему? — спросил ошарашенный Агриппа.
— А ты не знаешь? И догадаться не можешь? Что же еще, кроме запасов зерна, налогов, высоких цен?
Стиснув зубы, Агриппа уставился на штандарты с орлами, воткнутые в землю около его палатки и перевитые победными лаврами.
— Ты прав, мне следовало знать. Какова последняя глава в этой вечной эпической поэме? О боги, это начинает уже причинять такую же боль, как страдания в творениях Фукидида!
— Этот потворствующий слизняк Лепид — с шестнадцатью легионами под его командованием! — позволил Сексту Помпею забрать весь груз с африканским зерном. Затем этот предатель-дворняжка Менодор поскандалил с Сабином — не понравилось быть под его началом — и вернулся к Сексту. Особой он взял шесть военных кораблей и выдал Сексту путь, по которому пойдет груз с зерном с Сардинии. Так что этот груз тоже оказался у Секста. У сената не осталось выбора. Он вынужден покупать зерно у Секста, который берет по сорок сестерциев за модий. Это значит, государственная пшеница будет стоить пятьдесят сестерциев, а частные торговцы говорят о шестидесяти. Если государство сможет купить достаточно зерна для бесплатных пособий, оно должно брать по пятьдесят сестерциев с тех, кто должен платить. Когда низшие классы и неимущие собираются в толпу, они становятся неуправляемыми. Начинаются бесчинства, стычки между бандами. Цезарь вынужден был ввести легион из Капуи для охраны государственных хранилищ. Поэтому улица у ворот Тригемина запружена солдатами, а в порту никого нет. — Меценат вздохнул, простер дрожащие руки. — Это кризис, настоящий кризис.
— А как же трофеи Вентидия из его триумфа? — спросил Агриппа. — Разве они не помогут подвести баланс и удержать цену в сорок сестерциев для народа?
— Это можно было бы сделать, но Антоний потребовал отдать половину трофеев ему как главнокомандующему на Востоке. Поскольку сенат до сих пор полон его сторонников, он проголосовал, чтобы Антонию выдали пять тысяч талантов, — мрачно произнес Меценат. — Добавь еще долю легионов, и остается только две тысячи. Каких-то пять миллионов сестерциев против счета за зерно от Секста Помпея почти в пятьсот миллионов. Цезарь спросил, можно ли выплатить частями, но Секст сказал, что нет. Все сразу, или никакого зерна. Еще месяц — и хранилища опустеют.
— И нет денег на войну против этого mentula! — в ярости крикнул Агриппа. — Ну что ж, мои трофеи потянут тысячи на две — это сто миллионов по счету за зерно, когда их добавят к тому, что осталось у Вентидия. Нам нужно поставить сенаторов посреди Форума, и пусть толпа закидает их камнями до смерти! Но конечно, они все убежали из Рима, да?
— Конечно. Попрятались на своих виллах. Бурлит не только Рим, вся Италия бунтует. Они говорят, что это не их вина виновато плохое правление Цезаря. Проклятье!
Агриппа двинулся к выходу из палатки.
— Это надо остановить, Меценат. Вставай, пойдем к Цезарю.
Меценат в ужасе уставился на него.
— Агриппа! Пересечешь померий — лишишься триумфа!
— Да что значит триумф, когда я нужен Цезарю? Еще будет у меня триумф за какую-нибудь другую войну.
И Агриппа ушел, без сопровождения, не сняв доспехов. Его длинные ноги легко поглощали расстояние. В голове роились мысли, не находящие ответа. Но душа его требовала ответа, уверенная, что он есть. «Цезарь, Цезарь, ты не можешь позволить, чтобы обычный пират держал тебя и весь римский народ в заложниках. Я проклинаю тебя, Секст Помпей, но больше всего я проклинаю Антония».
А Меценат мог только залезть в свой паланкин и надеяться, что в сопровождении вооруженной охраны ему удастся добраться до дома Ливии Друзиллы. Агриппа, один! Толпа разорвет его на куски!
Город бурлил, окна во всех магазинах были закрыты ставнями и заперты на замок. Стены домов исписаны протестами против цен на зерно, но большинство надписей поносили Цезаря, как сразу заметил Агриппа, спускаясь по холму Банкиров. Повсюду бродили банды, вооруженные камнями, дубинками, иногда мечами, но никто не пристал к нему — это шел воин. Даже самый агрессивный из них понимал это с первого взгляда. На стенах уважаемых банков и портиков видны были потеки гнилых яиц и овощей, в воздухе висел запах от ночных горшков, потому что никто не отваживался донести горшок до ближайшей уборной. Никогда, даже в самых кошмарных снах не думал Агриппа увидеть Рим таким деградирующим, таким грязным, таким обезображенным. Единственное, чего не было, — это дыма. Значит, безумие до этого не дошло, не думая о своей безопасности, Агриппа прошел сквозь кричащие толпы на Форуме, где статуи были повержены, а яркие краски храмов почти скрылись под надписями и грязью. Подойдя к лестнице Кольчужников, он быстро поднялся, шагая через четыре ступени, расталкивая стоявших на его пути. Он прошел Палатин и очутился перед высокой, наскоро воздвигнутой стеной, наверху которой выстроились германские охранники.
— Марк Агриппа! — крикнул кто-то, когда он поднял руку.
Висячий мост через широкую траншею опустился, решетка за ним поднялась. К этому времени уже все радостно кричали: «Марк Агриппа!» Он прошел по мосту, окруженный ликующими убиями.
— Будьте бдительными, ребята! — крикнул он через плечо, широко улыбнувшись им, и пошел к заросшим прудам, где водилась рыба, к сорнякам, к запущенному саду, превращенному в лагерь для германцев, как всегда нетребовательных.
Внутри дома Ливии Друзиллы он сразу заметил следы, оставленные новой женой. Дом изменился до неузнаваемости. Агриппа прошел в изысканно обставленную комнату. Стены ее сияли фресками, плинтусы и гермы были сделаны из красивых сортов мрамора. Тут же появился разгневанный Бургунд. Но лицо его озарилось улыбкой, как только он увидел, кто это портит бесценный пол сапогами, подбитыми гвоздями.
— Где он, Бургунд?
— В кабинете. Ох, Марк Агриппа, как я рад тебя видеть!
Да, он был в своем кабинете, но не за старым столом, окруженным корзинами для книг и стойками с переполненными отделениями. Этот стол, сделанный из полосатого зеленого малахита, был огромным. Архивный беспорядок превратился в аккуратность, которой всегда отличался стол Цезаря. За столами попроще, но тоже презентабельными, сидели два Писца, а секретарь был занят свитками.
Лицо, поднятое в раздражении посмотреть, кто помешал ему, состарилось, выглядело лет на сорок — не из-за морщин, а из-за черных кругов вокруг усталых глаз, из-за глубоких борозд на широком лбу, из-за плотно сжатых губ.
— Цезарь!
Упала малахитовая чернильница, бумаги разлетелись по комнате. Октавиан судорожно обнял Агриппу. Затем, словно очнувшись, в ужасе отступил.
— О нет! Твой триумф!
Агриппа крепко обнял его, расцеловал в обе щеки.
— Будут другие триумфы, Цезарь. Неужели ты думаешь, что я останусь на Марсовом поле, когда в Риме такие беспорядки, что ты не можешь выйти из дома? Гражданские не узнали бы меня в лицо, и вот я пришел к тебе.
— Где Меценат?
— Возвращается в паланкине, — с усмешкой ответил Агриппа.
— Ты хочешь сказать, что пришел один, без сопровождения?
— Ни одна толпа не может запугать полностью вооруженного центуриона, а они приняли меня именно за центуриона. Меценату охрана была нужнее.
