Джеймс Клавелл - Тайпан
– Нет. И я не умею плавать.
– Если ты моряк, лучше и не учиться. Это способно лишь ненадолго отсрочить неизбежное – если море захотело тебя и твое время пришло. – О́рлов дернул за цепочку, проверяя замок. – Тридцать лет я провел в море, а плавать не умею. Я тонул больше десятка раз, от китайских морей до Берингова пролива, но всегда находил рею или лодку. Когда-нибудь море возьмет меня. Оно само решит когда. – Он поправил боевой цеп на руке. – Я был бы рад вернуться сегодня в порт.
Кулум благодарно последовал за ним вверх по трапу:
– Вы доверяете команде?
– Капитан доверяет своему кораблю, только своему кораблю. И только себе из всех людей.
– А моему отцу вы доверяете?
– Он капитан.
– Я не понимаю.
О́рлов не ответил. Очутившись на юте, он проверил паруса и нахмурился. Слишком уж их много в такой близости от берега. Слишком много неизвестных рифов в этих водах, и в воздухе пахнет бурей. Линия преградивших им путь джонок протянулась в двух милях прямо по курсу; маленькие суда молча и неумолимо надвигались на них.
Корабль шел под всеми парусами, фок и грот по-прежнему зарифлены, и радостно подрагивал всем корпусом. Эта радость передалась команде. Когда Струан приказал убрать рифы, матросы прыгнули к снастям и с песней взялись за дело, забыв про серебро, отравившее их души алчностью. Ветер посвежел, и паруса начали покряхтывать. Клипер накренился, набирая скорость, морская пена, как дрожжи, поднималась в шпигатах.
– Мистер Кьюдахи! Возьмите вахтенных по трюму и вынесите оружие на палубу!
– Есть, так точно, сэр-р! – Кьюдахи, первый помощник капитана, черноволосый ирландец с прыгающими глазами, носил в ухе золотую серьгу.
– Так держать! Палубная вахта! Пушки к бою! Заряжать картечью!
Люди облепили пушки, выкатили их из пушечных портов, зарядили картечью и закатили обратно.
– Расчету третьей пушки по чарке рома сверх нормы! Расчету восемнадцатой чистить льяла!
Крики радости перемешались с громкими проклятиями.
Это был обычай, который Струан ввел на своих судах много лет назад. Расчет, приготовившийся первым перед сражением, получал награду, а отстающим доставалась самая грязная работа на корабле.
Струан окинул взглядом небо, тугие паруса и направил бинокль на огромную боевую джонку. Он заметил много пушечных амбразур, носовую фигуру в виде дракона и флаг, который пока не мог распознать на таком расстоянии. Увидел десятки китайцев, толпящихся на палубе, и горящие факелы.
– Приготовить бочки с водой! – прокричал О́рлов.
– Зачем нужны бочки, отец? – спросил Кулум.
– Чтобы тушить огонь, парень. На джонках горят факелы. Китайцы, должно быть, в избытке запаслись зажигательными ракетами и дымовыми бомбами. Дымовые бомбы делают из дегтя и серы, они испускают страшную вонь, очень едкую, и могут превратить клипер в сущий Бедлам, если вовремя не приготовиться. – Он посмотрел за корму: другая флотилия входила в пролив позади них.
– Мы отрезаны, не так ли? – спросил Кулум, чувствуя, как сжалось сердце у него в груди.
– Да. Но только дурак повернул бы в ту сторону. Посмотри на ветер, парень. Если бы мы развернулись, нам бы пришлось лавировать против ветра, а что-то подсказывает мне, что он встанет еще круче против нас. Но, двигаясь вперед, как сейчас, мы дадим фору любой джонке. Ты только взгляни, как они неповоротливы, дружок! Словно тяжеловозы в сравнении с нами – легконогой борзой. У нас десятикратный перевес в огневой мощи, если брать корабль на корабль.
Одна из снастей наверху грот-мачты неожиданно лопнула, рея завизжала, ударившись о стеньгу, и парус заплескался на ветру.
– Вахтенные с левого борта, наверх! – прорычал Струан. – Топенант к бом-брам-рее быстро!
Кулум смотрел, как матросы взобрались на рею почти у самой верхушки грот-мачты и боролись с ветром, вцепившись в нее ногтями и пальцами ног, и он знал, что сам никогда не смог бы так. Он ощутил в желудке желчь, которую пригнал туда страх; из головы не шли слова О́рлова про кровь на его руках. Чью кровь? Пошатываясь, он подошел к фальшборту, и его вырвало.
– Вот, возьми, сынок, – сказал Струан, протягивая ему фляжку с водой, висевшую на кофель-нагеле.
Кулум оттолкнул ее, ненавидя отца в этот миг за то, что тот заметил его слабость.
– Ополосни рот, клянусь Богом! – Голос Струана звучал сурово.
Кулум с несчастным видом подчинился и даже не заметил, что это была не вода, а холодный чай. Он сделал несколько глотков, и это вызвало новый приступ рвоты. Затем он сполоснул рот и стал осторожно цедить напиток сквозь зубы, чувствуя себя ужасно.
– В первый раз, когда я участвовал в сражении, меня рвало, как упившегося егеря. Ты такого даже вообразить себе не можешь. И я был перепуган до смерти.
– Я в это не верю, – чуть слышно произнес Кулум. – Ты никогда в жизни не знал, что такое страх или тошнота.
– Что ж, можешь мне поверить, – хмыкнул Струан. – Это было у Трафальгара.
– Я и не знал, что ты был там! – От удивления Кулум даже на время забыл о своем желудке.
– Я был подносчиком пороха, пороховой мартышкой. Военно-морской флот набирает детей на линейные корабли, чтобы подтаскивать порох из зарядного погреба на пушечные палубы. Проход должен быть узким, насколько это возможно, чтобы уменьшить опасность проникновения туда огня во время боя, иначе весь корабль взлетит на воздух. – Струану вспомнились рев пушек и крики раненых, оторванные конечности, разбросанные по палубе, скользкой от крови, багровый цвет шпигатов – и запах крови. И вонь в нескончаемом черном туннельчике, осклизлом от детской блевотины. Он вспомнил, как ощупью пробирался к пушкам с бочонками пороха, потом нырял назад в эту страшную темноту, а сердце колотилось как сумасшедшее, и нечем было дышать, и слезы ужаса катились по закопченному лицу – и так час за часом. – Я едва не умер от страха.
– Ты действительно участвовал в Трафальгарской битве?
– Да. Мне было тогда семь лет. Я был самым старшим в моей группе, но боялся больше всех. – Струан тепло потрепал сына по плечу. – Так что не переживай. В этом нет ничего зазорного.
– Мне сейчас не страшно, отец. Это просто запахи в трюме.
– Не обманывай себя. Это запах крови, который ты будто бы уже чувствуешь, и страх, что она окажется твоей собственной.
Кулум быстро перегнулся через борт, и его вырвало снова. Свежий морской ветер никак не мог выветрить тошнотворный сладковатый запах из его ноздрей и зловещее пророчество О́рлова из его памяти.
Струан подошел к бочонку с бренди, нацедил чарку и протянул ее Кулуму, наблюдая за ним, пока он пил.
– Прошу прощения, сэр. Ванна готова, как вы приказывали, сэр-р, – доложил стюард.
– Благодарю. – Струан подождал, пока стюард присоединится к своему орудийному расчету, и повернулся к Кулуму. – Ступай вниз, парень.
Кулум весь вспыхнул от унижения:
– Нет! Я останусь здесь. Мне уже лучше.
– Ступай вниз! – Хотя это был приказ, он был отдан мягким тоном, и Кулум понял, что ему дают возможность сойти вниз, сохраняя лицо.
– Пожалуйста, отец, – начал он, чуть не плача, – позволь мне остаться. Прости меня.
– Извиняться не за что. Я подвергался такой опасности, как сейчас, тысячу раз, поэтому мне легко. Я знаю, чего ожидать. Ступай вниз, парень. Ты еще успеешь вымыться и вернуться на палубу. И принять участие в схватке, если все это закончится схваткой. Пожалуйста, иди вниз.
Кулум подчинился.
Струан повернулся к Роббу, который с посеревшим лицом прислонился к фальшборту. Струан задумался на мгновение, потом подошел к нему:
– Могу я попросить тебя об одолжении, Робб? Составь парню компанию. Ему что-то совсем скверно.
Робб выдавил на лице улыбку:
– Спасибо, Дирк. Но на этот раз мне нужно остаться. Как бы я себя ни чувствовал. Они собираются напасть на остров?
– Нет, дружище. Но не волнуйся. Мы сможем пробиться сквозь них, если понадобится.
– Я знаю. Я знаю.
– Как Сара? Срок у нее, кажется, уже очень близко, нет? Извини, что не спросил сразу.
– Она чувствует себя хорошо, насколько хорошо вообще чувствует себя большинство женщин, когда ждать остается несколько недель. Скорее бы ожидание закончилось. Скорее бы!
– Да. – Струан отвернулся и чуть-чуть поправил курс.
Робб заставил себя не думать о джонках, которые, казалось, покрыли собой все море впереди. Надеюсь, это будет еще одна девочка, подумал он. Девочек гораздо легче растить, чем мальчиков. Надеюсь, она будет похожа на Карен. Дорогая моя крошка Карен!..
Робб опять возненавидел себя за то, что накричал на нее сегодня утром – неужели еще сегодня утром они все вместе были на «Грозовом облаке»? Карен куда-то пропала, и они с Сарой решили, что девочка свалилась в воду. Они с ума сходили от беспокойства, а потом, когда начались поиски, Карен со счастливым видом появилась на палубе из трюма, где играла все это время. Робб испытал такое облегчение, что тут же наорал на нее, и Карен, заходясь в плаче, бросилась искать утешения у матери. Робб напустился на жену за то, что она не смотрит за Карен как следует, зная, что Сара тут ни при чем, но не в силах сдержать себя. Потом, через несколько минут, Карен уже была как все дети: она весело смеялась, обо всем забыв. А они с Сарой были как все родители: их еще душила злоба друг на друга, и они не забыли ничего…
