Валентин Пикуль - Каторга
Ляпишеву было стыдно перед моряками. Когда новиковцы отплыли в Николаевск на той же «Мухе», он немедля посадил в «сушилку» иеромонаха с его псаломщиком, а насчет сестер милосердия распорядился жестоко:
– Оставлю только красивую Катю Катину, которая любит слушать мои анекдоты. Остальные пусть убираются в Дуэ, в Дербинское или Рыковское, там им станет не до хиханек…
Российское телеграфное агентство скоро известило империю, что на Дальний Восток тронулась из Балтийского моря могучая эскадра адмирала Рожественского, и среди чиновников Сахалина сразу началось ничем не оправданное ликование:
– Теперь и Порт-Артур будет в целости, и на Сахалин враги не полезут… Балтийский флот не ударит лицом в грязь, адмирал тоже хорош, наведет в море порядок. Спрашивается: зачем мы сидим на чемоданах, ожидая самураев по задворкам? Не пора ли всем вернуться по своим домам в Александровске, чтобы жить, как все люди живут… чинно, благопристойно!
Эскадра Рожественского вышла не в добрый час: русский народ еще не успел оплакать павших в битве при Ляояне, как началось сражение на реке Шахэ, в котором Куропаткин пытался вырвать инициативу у самураев, дабы выручить осажденный Порт-Артур, но кровопролитие на Шахэ неожиданно оказалось слишком жестоким – и для русских и для японцев.
Михаил Николаевич пожелал видеть Жохова:
– Вы, как генштабист, обрисуйте мне в двух словах: кто был лучше и активнее на Шахэ – мы или японцы?
– Все были хороши, и все были плохи, – ответил Жохов. – Японцы, как и наш Куропаткин, наделали массу ошибок. Если бы у нас был командующим не Куропаткин, а другой, мы бы давно пили чай в Нагасаки и заедали его мандаринами.
– Все-таки нельзя же так отзываться о своем командующем! Вас послушать, – сказал Ляпишев, – так и жить не хочется. Со мною вы, конечно, можете говорить все, я согласен выслушать любую крамольную мысль. Однако воздержитесь от подобных преувеличений с офицерами нашего гарнизона.
Жохова это замечание сильно задело:
– Но я ведь литератор, а значит, обжигаюсь, когда лишь чуточку тепло, и замерзаю, когда прохладно. Как вам угодно, но литература-матушка держится на гиперболах. Это в бухгалтерии нужна точность, а в литературе необходим образ Гаргантюа – почти гомерический, образ Плюшкина – мизерный… Иначе нам бы не чтить великого Рабле, не восхищаться Гоголем!
* * *Как и предрекал Кушелев, Быков явился.
– Уже все знаю, – встретил его Ляпишев. – На одном месте вам не сидится. А ведь там, в Корсаковском округе, и без вас достаточно сил: полковник Арцишевский, отряды Таирова, Полуботко и Слепиковского, наконец, моряки оставили целую батарею, так зачем вы нужны со своими партизанами?
Валерий Павлович был убежден, что заливы Анива и Терпения открывают ворота на Сахалин; если что и начнется серьезное на острове, так начнется именно в Корсаковском округе.
– Не тепла ищу и не места, где лучше. В доказательство я согласен дислоцировать свой отряд хоть в Найбучи за Онором, ведь японцы могут высадиться даже в тех краях.
– С вами и Клавдия Петровна?
– Не оставлять же ее здесь… на этом пиру! Каково ей подчиняться сестре милосердия Кате Катиной?
Ляпишев стыдливо отвел глаза в сторону.
– Ну что ж, – позволил он, – отправляйтесь в Найбучи, я уверен, что Сахалин вы закроете со стороны залива Терпения…
В столицу острова опять перетаскивали имущество, архивы учреждений; вернулись по своим домам семьи чиновников. Начались прежние вечера в клубе, обеды и ужины, никто не думал о плохом, все верили в мощь эскадры Рожественского.
– Адмирал – душка, – говорила госпожа Жоржетта Слизова, танцуя с полковником Болдыревым. – Мне показывали его фотографию… неотразимый мужчина! Если такой приснится женщине, она, несчастная, не будет спать до утра…
Пиленгский перевал, возвышаясь над Александровском, грозил Сахалину туманами и ранними снегопадами.
– Господи, – молился перед сном Ляпишев, – услышь ты меня, грешного, избави от лукавого и беса полуночного…
2. О чем они думали
Найбучи – так называлось место, которое Ляпишев закрепил за Быковым для его отряда. Что там, в этом Найбучи? «Море на вид холодное, мутное, ревет, и высокие седые волны бьются о песок, как бы желая спросить в отчаянии: „Боже, зачем ты нас создал?“ – так писал Чехов… В этих краях, забытых богом и начальством, писатель застал еще таких дряхлых каторжан, которые уже не могли вспомнить, когда они на Сахалин попали, а была ли за ними вина, тоже не ведали: „Может, и была! Разве теперь вспомнишь?“ Иные старцы, не в силах поставить себе жилье, отрывали в земле норы, в которых и жили, как звери, редко выползая наружу… Когда-то в Найбучи уже квартировал крохотный гарнизонишко. Валерий Павлович размещал своих партизан где только можно, по избам и халупам, подновил заброшенную казарму-развалюху. Клавочка Челищева устроилась зимовать в магазине, где никто не покупал пересохших конфет с начинкою из орехов, отвращались от банок с сардинками, зато найбучинцы подолгу и мечтательно озирали хомут, украшавший центр местной коммерции. Хозяин лавки уже не раз с унылою безнадежностью спрашивал штабс-капитана:
– Может, хоть вы-то купите?
– Хороший хомут. Только зачем мне его?
– Вот и все так. Кой годик висит…
Валерий Павлович все-таки купил этот хомут, но при этом взял с хозяина лавки слово, что за время его отсутствия он приглядит за Челищевой, чтобы ее никто не обидел.
Лавочник поклялся на трехпудовой гире:
– Во! Пусть кто скажет ей ласковое словечко, так по башке и трахну. Хорошего покупателя как не уважить?
– Челищева моя невеста, – пояснил Быков, – потому и вывез с собою на юг. А сейчас надобно в Корсаковске побывать…
По первопутку он отъехал на санях. Корней Земляков взялся быть ямщиком офицера. В дороге встречались зимовья, все в дырках от пуль, выпущенных из «винчестеров»: сразу видно, что кто-то нападал, а изнутри кто-то геройски отстреливался. Быков сказал, что большинство преступлений в южном округе вызваны недостатком женщин, на что Земляков ответил:
– А чтоб их, окаянных, совсем не было! Сколько мучениев бывает от этих тварей… я-то по себе знаю.
В эти дни, по настоянию властей Александровска, Зальца был вынужден устроить совещание офицеров Корсаковского округа. Они собрались: помимо Быкова, приехал капитан Таиров, из Соловьевки – капитан Полуботко, явились жившие в городе Арцишевский и Гротто-Слепиковский, который говорил:
– Даже в двенадцатом году партизанское движение имело четкие планы, о них всегда была извещена ставка фельдмаршала Кутузова. А нас не обеспечили даже базами для борьбы с врагом, между командирами отрядов нет никакой связи.
– Опять же! – вставил свое слово Быков. – Я еще в Александровске язык обмолол, доказывая, что нельзя углубляться внутрь Сахалина, не зная, что там находится. Где же карты?..
Арцишевский и Таиров, робко поглядывая на молчавшего Зальца, сошлись в едином мнении, что дело не в геодезии:
– Еще неизвестно, что скажут дипломаты… Сами же японцы говорят: не бей палкою по кустам, тогда не выползут на тебя гадюки. Будем вести себя потише, и никто нас не тронет.
Зальца сказал, что дела военные его не касаются, больше беспокоит вызывающее поведение моряков на батарее и угроза со стороны ополченцев из каторжан:
– Преступнику сидеть в тюрьме, а не шляться с оружием.
– Вы своих каторжан держите в тюрьме Корсаковска, – заметил Быков, – и они не шляются с оружием в руках. Ваши слова, барон, воспринимаю как выпад по адресу моих партизан…
Ужиная в местном клубе, Быков заметил Полынова, но даже не кивнул, чтобы не навредить ему в той опасной роли, которую тот исполнял сейчас под именем фон Баклунда. Полынов тоже заметил Быкова, но равнодушно глянул мимо него, как будто они не были знакомы. Поздно вечером, когда Анита уже стелила постель, с улицы постучали. Полынов сам отворил двери.
– Корней? – удивился он. – Ты как сюда попал?
Земляков объяснил свое положение в отряде Быкова, предупредив, что на совещании офицеров был и капитан Таиров:
– Тот самый, которого вы при мне с метеостанции выставили, а потому вам бы лучше с ним не встретиться.
– А как ты нашел меня? – спросил Полынов.
– К вам меня подослал штабс-капитан Быков.
– Спасибо, что предупредили. Но помни, что меня с тобою тоже не видели. Я, братец, из старой шкуры перелез в новую, а третью натягивать сейчас неуместно. Так и передай Быкову…
Валерий Павлович вернулся в Найбучи; тогда ему и в голову не пришло бы, что пройдут годы и это мертвящее всех Найбучи станет носить новое имя – Быково!
* * *С первыми морозами Фенечка заметно оживилась, обретя прежнюю резвость в желаниях. Наверное, ее поднял с постели страх потерять свое влияние на стареющего губернатора. Ляпишев поддался всеобщему искушению, заведя шуры-муры с развязною сестрой милосердия Катей Катиной, которую он лихо катал на губернаторской тройке с бубенцами. Фенечка Икатова не стала устраивать ему женских скандалов. Она поступила умнее. Облачившись в лучшее платье, горничная дождалась возвращения губернатора с прогулки, встретив его с небывалой нежностью:
