Стивен Прессфилд - Врата огня
Теперь мысли каждого воина обратились к своей семье, к оставшимся дома любимым. Дрожащие от изнеможения люди писали письма женам и детям, матерям и отцам. Многие эти послания представляли собой просто каракули на клочке ткани или кожи, глиняном черепке или обломке доски. В письмах содержались пожелания и заветы, последние слова прощания. Я видел сумку одного гонца, готового к отбытию,– там была мешанина папирусных свитков, восковых табличек, черепков и даже выдранных из подшлемников обрывков войлока. Многие воины просто посылали амулеты, которые их любимые должны были узнать, талисманы, висевшие на внутренней стороне щита, счастливые монетки с просверленным отверстием, чтобы носить на шее. На некоторых виднелись надписи – «Любимой Амариде, в Делии из Феагона, с любовью». На других не было никаких имен. Возможно, гонцы знали адреса сами и могли доставить послание и без подписи. Если же нет, то содержимое мешка будет выставлено на публичной площади, агоре, возможно перед храмом покровительницы города. Там встревоженные семьи соберутся в надежде и беспокойстве, ожидая своей очереди рассмотреть драгоценный груз, чая получить послание, со словами или без слов, от тех, кого любили и кого боялись следующий раз,увидеть лишь мертвыми.
Прибыли два посланника от союзного флота – на афинской галере, которая курсировала между морскими силами и наземным войском. Союзники в этот день встретили персидский флот, но серьезного сражения не состоялось. Наши корабли должны были удерживать пролив, иначе Ксеркс сможет высадить войска в тылу у защитников и отрезать их от основных сил; а наземные войска должны были удерживать проход, иначе персы смогут продвинуться по суше до Эврипского пролива и блокировать флот. Пока что и флот, и сухопутное войско удерживали свои позиции.
Подошел Полиник и сел на несколько минут у костра, вокруг которого собрались остатки нашей эномотии. Он заметил известного гимнаста, учителя атлетов по имени Милон, которого знал по Олимпийским играм. Этот человек перебинтовал Полинику сухожилия и дал ему фармакон, чтобы приглушить боль.
– Тебе хватило славы? – спросил Всадника Диэнек. Полиник ответил неимоверным по мрачности взглядом.
– Сядь,– сказал мой хозяин, указывая на сухое место рядом с собой.
Полиник с благодарностью сел. Вокруг, как мертвецы, дремали воины, положив головы друг на друга и на свои покрытые запёкшейся кровью щиты. Прямо напортив Полиника бессмысленно уставился в огонь Александр. У него была сломана челюсть, и вся правая половина лица блестела лиловым; кость была перетянута ремнем.
– Дай-ка посмотреть на тебя,– сказал Полиник. В мешке учителя гимнастики он обнаружил вощеный шарик из эйфорбии и янтаря, который называли «обедом кулачного бойца», – такие использовали кулачные бойцы между схватками, чтобы зафиксировать сломанные кости и зубы. Этот шарик и размял Полиник. Он повернулся к учителю:
– Лучше сделай ты, Милон.– Полиник взял Александра за правую руку.– Держи. Сожми так, чтобы мои пальцы хрустнули.
Учитель из собственного рта влил в рот Александру неразбавленного вина, чтобы очистить от свернувшейся крови, потом пальцами извлек фантастический комок слюны, слизи и мокроты. Я держал Александру голову, рукой он сжимал пальцы Полиника. Диэнек смотрел, как учитель вставил вязкий янтарный комок Александру меж челюстей, потом плотно закрепил на нем раздробленные кости.
– Медленно считай,– велел он пациенту.– Когда дойдешь до пятидесяти, челюсть будет как новая.
Александр отпустил руку Всадника. Полиник печально смотрел на него.
– Прости меня, Александр. – 3а что?
– Что сломал тебе нос.
Александр хотел рассмеяться, но из-за сломанной челюсти лицо лишь исказила гримаса.
– Теперь это лучшее, что осталось у тебя на лице. Александр снова сморщился.
– Я сожалею о твоем отце,– проговорил Полиник. И об Аристоне.
Он встал, чтобы перейти к другому костру, но, взглянув на моего хозяина, опять перевел взгляд на Александра. – Я должен тебе кое-что сказать. Когда Леонид избрал тебя в число Трехсот, я пошел к нему и с глазу на глаз изо всех сил старался отговорить от этого решения. Я думал, ты не будешь сражаться.
– 3наю,– просипел Александр сквозь сжатые челюсти. Полиник какое-то время рассматривал его, потом проговорил:
– Я ошибался.
И пошел прочь.
Пришли новые приказы. Нужно было послать наряды —,убрать трупы с ничейной полосы. В числе посланных был и Самоубийца. Оба его простреленных плеча не могли двигаться, и Александр настоял, чтобы пойти вместо него.
– Теперь, узнав о смерти моего отца и Аристона,– обратился он к Диэнеку, который, как эномотарх, мог запретить ему идти в наряд,– Леонид постарается уберечь меня ради моей семьи и пошлет меня домой с каким-нибудь заданием или донесением. А я не хочу выказывать ему неуважения своим отказом.
Никогда я не видел такой печали, как тогда на лице моего хозяина. В свете костра он указал на промокшую землю рядом с собой.
– Я наблюдал за этими мелкими тварями.
Там, в грязи, вовсю шла война между муравьями.
– Посмотри на этих доблестных воинов,– указал Диэнек на густые отряды насекомых, с неимоверной отвагой сцепившихся на куче своих же павших товарищей, сражаясь за высохший труп жука. – Вот этот будет Ахиллом. А вот, смотри,– это, должно быть, Гектор. Наша храбрость – ничто по сравнению с этими героями. Видишь? Они даже выносят тела своих товарищей с поля боя, как и мы.
Его голос звучал глухо от отвращения, и от него разило иронией.
– Думаешь, боги смотрят на нас сверху так же, как мы на этих насекомых? Бессмертные скорбят о нашей смерти так же, как мы скорбим о смерти этих муравьев?
– Поспи, Диэнек,– мягко проговорил Александр. – Да, это мне и нужно. Хороший отдых.
Он обратил уцелевший глаз на Александра. 3а редутами стены вторая смена часовых получала инструкции, готовясь сменить первую.
– Твой отец был моим ментором, Александр. В ночь, когда ты родился, я нес чашу. Помню, Олимпий показал тебя старейшинам, чтобы те испытали, достаточно ли ты крепок, чтобы позволить тебе жить. Судья окунул тебя в вино, и ты завопил своим сильным младенческим голоском и затряс в воздухе сжатыми кулачками. «Отдай мальчика Диэнеку,– велел твой отец Паралее, а мне сказал: – Мой сын будет твоим подопечным. Ты будешь учить его, как я учил тебя».
Диэнек воткнул в грязь свой ксифос, положив конец муравьиной Илиаде.
– А теперь всем спать! – рявкнул он уцелевшим воинам своей эномотии, а сам, несмотря на протестующие напоминания о том, что ему тоже необходимо вздремнуть, встал и в одиночестве пошагал на командный пункт Леонида, где царь и другие военачальники еще стояли на своих местах, обсуждая действия на следующий день.
Я видел, как подгибалась при ходьбе нога Диэнека – не давно раненная, а другая. Он скрыл от своих подчиненных еще одну рану, судя по походке, глубокую и серьезную. Я тут же встал и поспешил ему на помощь.
Глава двадцать седьмая
Тот источник, названный скиллийским и посвященный Деметре и Персефоне, бил из самого подножия Каллидрома сразу позади командного поста Леонида. Мой хозяин поковылял туда, и я поспешил его догнать. Никакая ругань, никакие приказы не остановили меня. Я обхватил его рукой свою шею и принял плечом весь его вес.
– Я принесу воды,– сказал я.
Вокруг источника собралась горстка возбужденных воинов, и среди них прорицатель Мегистий. Что-то тут было не так, и я подошел ближе. Этот источник, известный своей переменчивостью и бьющий то холодной, то горячей водой, с самого нашего появления сочился скудной струйкой воды, но воды вкусной и холодной,– благословение богинь жаждущим воинам. Теперь же из него внезапно хлынула горячая и вонючая струя. Словно серная блевотина вырвалась из подземного мира. Воины затрепетали от такого чуда. Слышались молитвы Деметре и Коре-Персефоне. Я попросил у Всадника Дориона, чтобы тот налил полшлема воды из своего меха, и вернулся к своему хозяину, решив ни о чем не упоминать ему.
– Источник пропах серой, верно?
– Это предвещает смерть врагов, не нашу, господин.
– Ты так же набит дерьмом, как жрецы.
Теперь я видел, что он в порядке.
– Союзникам нужно привлечь на свою сторону твою двоюродную сестру,– заметил он, морщась от боли и усаживаясь на землю,– чтобы вступилась за них перед богиней.
Диэнек имел в виду Диомаху.
– Садись,– сказал он,– вот сюда, рядом.
Впервые при мне хозяин вслух упомянул о Диомахе, раньше он ничем не выдавал, что слышал о ее существовании. Впрочем, хотя в эти годы я никогда не думал обременять его подробностями своей жизни, но знал, что ему все известно,– от Александра и госпожи Ареты.
– Мне всегда было жаль эту богиню – Персефону, объявил мой хозяин.– Шесть месяцев в году она правит подземным миром как супруга Аида. И все же ее царствование лишено радости. Она сидит на своем троне, как пленница, за свою красоту похищенная владыкой подземного царства, который по принуждению Зевса отпускает свою царицу лишь на полгода, и тогда она возвращается к нам, принося весну и возрождение земли. Ты когда-нибудь рассматривал ее статую, Ксео? Она кажется мрачной даже в разгар сбора урожая. Вспоминает ли она, как и мы, условия своего приговора – снова безвременно возвратиться под землю? Это печалит Персефону. Единственная из бессмертных, Кора вынуждена метаться от смерти к жизни и обратно, знакомая с обеими сторонами монеты. Ничего удивительного, что этот родник, чьи две струи – это небеса и подземный мир, посвящен ей.
