Александр Солженицын - Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого
В Ново-Гаритовской волости Козловского уезда задержан студент Политехнического института Смердков. Выдавал себя за представителя министерства земледелия, предлагал крестьянам покупать у казны землю по дешёвке, полтора рубля за десятину. Спрашивал у крестьянина, сколько он желает купить, брал деньги и записывал в книгу.
* * *
Что ж дальше будет? Скинули царя, а кто ж хозяином будет? Понять нельзя. Какие-то ка-ды, се-ды, се-ры – а откуда они повылазили? И ещё „меньшевики” какие-то-сь, мелкота значит. Нет, это они – за „меньшого брата”, значит за нас.
* * *
Замаялись крестьяне с этими „партиями” – которой верить? Как в лесу дремучем… Куда они все гнут-то? куды нам записываться, в какие? Тут приехал из Москвы свой Ванька Наживин, образованный, позвали его разъяснить.
– Ты-то сам к каким приписан?
– Ни к каким.
– Эх, пропадай наша головушка!
Стал он им излагать про каждую партию, чего она возглашает, на что зарится.
– Э-эт нам ни к чему. Ты давай о деле говори.
– Я и говорю.
– Не: казённая дача – будет наша или не?
– Земляки, да почему ж она должна быть ваша? В ней 12 тысяч десятин строевого сосняка, ей цена 50 миллионов.
– Так – межа с межой у нас.
– А заклязьменские деревни что ж? У них нет леса.
– А это – пусть их кручина. У них, может, клад зарыт. Кому как пофартило. Они к нам не лезь.
Дотолковал им, что лес остаётся казённым.
– Хэ-э-э… Да на кой ляд было и всю волынку затевать?
(Из Наживина)
* * *
По бездорожью – деревни как островки, не в каждую и пешком дойдёшь. Но прут и прут дезертиры, приезжают сторонние – и все кричат, что надо сейчас же делить землю, рубить лес. Громить имения. Громить кооперативные лавки.
Так объясняют: „Теперь – всё ваше!”
– И правда, нады нам, ребята, лавочников разбивать. Теперь слобода дана, хватит им наживаться.
В Симбирской губернии, в сёлах Убеях и Тарханах разбили и пограбили много лавок.
Волнения почти всегда начинаются с приезда дезертиров: прогон стражи, рубка леса, погромы имений. Вооружённые дезертиры ведут односельчан в атаку. В Кирсановском уезде Тамбовской губернии погромили имения Нарышкиной, Горяинова, Рейтерн. В Темниковском – Новосильцевой, в Липецком – Кожиной. В Моршанском – запахивали помещичью землю, средь неё – и губернского комиссара Юрия Васильевича Давыдова.
* * *
В Нижегородской губернии в сергачском имении Пашковых волостной сход устранил управляющего имением, постановил засеять помещичьи поля и распоряжаться служащими. В Барановской волости сожгли усадьбу Погуляева, землю взяли самовольно. В Лукоянском уезде в имении Философова крестьяне захватили амбарный хлеб, семенной овёс, скот, лошадей, прогнали служащих, сняли рабочих и военнопленных.
В Нижегородской – укоренённая давняя вражда крестьян с помещиками. Но всё ж сейчас не как в Пятом году: помещичьим лошадям не вырезают языков, не вспарывают животов. Ещё и потому, что самый задиристый возраст – на фронте.
* * *
Во многих сёлах Одесской губернии крестьяне стали запахивать помещичьи поля, оставленные под озимые или под пастбища: мол не используются. Межевые знаки уничтожают. Сходы решают описать живой и мёртвый инвентарь помещичьих экономии, чтоб он не продавался до Учредительного Собрания.
И даже когда помещик уже вспахал землю под яровое, только засеять осталось – снимают у него рабочую силу (против схода никто не посмеет наняться), военнопленных, – а раз не сумел землю засеять, засеем мы в свою пользу. (И кухарку тоже у помещика отбирают, али – плати ей больше.)
И так: лишив рабочей силы, сами назначают себе низкую арендную плату или утроенную подённую, тогда идут работать.
Или покруче: уже засеянные поля – отбирают, как якобы редко засеянные. Отнимают инвентарь, лошадей по цене в 10 раз ниже рыночной. Забирают и такой инвентарь, с каким по сложности не умеют обращаться.
В Тамбовской губернии стали от помещиков требовать подписку, что от земли сам отказывается. А иначе – арестуем.
И в Сердобском уезде Саратовской губ. тоже взяли с помещиков такую подписку. И в Темниковском уезде.
Многие помещики по разным губерниям – потянулись из усадеб вон.
* * *
– Ой, ребята, как бы нас не омманули!
– Чего ж омманут? Бери, дело ясное.
– Ой, не ясное. Ой, досмотреться надо. Теперь начальства не будет – надо самим смотреть, чтоб худого не было.
– Чего ж смотреть? Это по справедливости будет: всю землю в Расее переделить и чтобы была ничья.
* * *
Оратели эти кричат, а мужикам бы вот что кто б объяснил: как теперь будут судить? что будет делать теперь старшина? Как будут теперь торговать? Кто будет смотреть за дорогами и мостами?
– Пока ты про одно говоришь – понятно, как следоват. А как про другое заговоришь – так первое из головы вылетело. Мужицкой башке всего не удержать.
– Вишь ты: „всеобщее, прямое, равное, тайное…” Тайное! Прямо же сказано: наложат на всех, хоть и равно, – из-под того бремени нам, ой, не вылезти…
Надо, мол, устроить какие-то-сь „примирительные камеры” промеж крестьянами и помещиками.
– А чего тут примирять? Взял да и засеял!
– Сицилизм – это все имущества и все деньги разделят, и каждому достанется по 20 тысяч.
– А буржуазы – это кто?
– А которые на бирже заправляют.
– На лесной?
* * *
В Горбатовском уезде Нижегородской губ. приехали крестьяне за осьмнадцать вёрст к управляющему:
– Давай ключи от амбара. Тута хлеб у тебя, а у нас вышел.
– Не могу я дать ключов, чужой он, хлеб. Желаете – ломайте сами.
– По какому ж закону ломать? Мы не можем самовольно.
Опять за ключами приступили – не даёт.
Тогда один мужик и крикни:
– А жги, ребяты, анбар! Ни нам, ни им!
И сожгли. Хлеб-эт шибко горел.
А хлебушка-то – святой…
Очнулся тот мужик:
– Вяжите меня, ребяты. Я – причинён.
А мужики не стали вязать.
Тогда побрёл виноватый мужик в новый уездный комитет. Там говорят:
– Худо ты сделал, да. Но теперь и без тебя делов много, иди себе.
Подумал-подумал мужик виноватый – и пошёл пешком аж в Нижний Новгород: у тамошних епутатов найти на себя суд.
И тама – тоже не нашёл.
* * *
Стали крестьяне отказываться от почтовой повинности, почту перевозить: на кой она нам?
Где и содержателям почтовых станций угрожают: прекратить!
В Пензенской губернии перестали крестьяне исполнять и все прежние договора.
* * *
В Семёновском уезде Нижегородской губернии посчитали крестьяне, что низко им заплатили за землю, отчуждённую для новой железнодорожной ветки, – и прекратили на ней работы. А ежели им немедленно не уплатят по 3 рубля за квадратную сажень, то будут и мешать работам.
* * *
На сходке разъяснитель: „Вот изберём земство волостное, потом уездное, потом губернское, потом Учредительное Собрание, оно и установит новые порядки.” Толпу взорвало:
– Довольно с нас этих земствов! Будя! Мало они нашего брата околпачивали!
– Гыр-гыр, царя не надо, того не надо, – а работать кому? Всё ездють.
Там и сям – где распустили земское собрание, где разогнали земскую управу. В Скопине – добавили в управу крестьян.
* * *
По Рязанской губернии – больше спокойно. Но в Ранненбургском уезде сильно побуянили. (В этом уезде иные помещики загубили, не сняли урожай прошлого года, – крестьянскому глазу непереносно смотреть.) У помещицы Ознобишиной землю всю разделили, стали засевать. Забрали у неё и 27 лошадей, заплатили в 7-8 раз меньше стоимости. Помещице Вячесловой велели в три дня засеять яровые, а через три дня захватили полностью имение Трубецкого.
Толпами крестьян предводительствовал безумный старик „драматург Полевой”. (Прежде какие редакторы отказывались печатать его статьи – присылал в открытке „смертный приговор”.)
* * *
А что рядом-то хуторян смотрим? Стали на сходках решать: „отруба вернуть обчеству”. И боле никого впредь на отруба не отпускать.
В с. Уды Харьковского уезда отрубники согласились вернуться к общинному землепользованию, если им дадут собрать озимый урожай и по сделанной уже пахоте засеять и собрать яровое. Общинники – не дают.
В двух уездах Нижегородской губернии произошли драки между общинниками и отрубниками. В Семёновском уезде, в деревне Захаровой, общинники устранили отрубников, разделили отрубные участки и запахали.
