Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон

Такой роскошной трапезы Генрих не вкушал много месяцев. Когда подали последнюю перемену, он встал, чтобы поблагодарить хозяев. Будучи одарен по части слова, граф вознес красноречивую хвалу соправителям Стефану Лоншану и Бертрану де Вердену, старейшему из прелатов Акры епископу Теобальду и прочим клирикам, благосклонно взиравшим на него из-за застеленных белыми скатертями столов. Особо отметил Генрих вожаков пизанской колонии, заслужив тем восхищение Моргана, подумавшего, что для знатного лорда граф наделен удивительной политической гибкостью. Все чаще Генрих напоминал валлийцу его покойного господина Жоффруа, ибо сначала Морган служил у брата Ричарда, самого загадочного и ловкого из «дьявольского отродья».

Поблагодарив за гостеприимство, Генрих воздел рубиново-красный кубок, украшавший некогда стол сарацинского полководца аль-Маштуба.

— Колесо Фортуны умеет вращаться быстро. Но есть люди, которым предначертано пребывать всегда наверху, а другим — внизу. Давайте выпьем за маркиза Монферратского и его прекрасную супругу, леди Изабеллу. Да правят они долго и счастливо своим королевством, и первенец их да окажется сыном!

Никто из гостей понятия не имел о беременности Изабеллы, и тост Генриха вызвал переполох. Некоторое время он отбивался от потока обрушившихся на него возбужденных вопросов, подтвердив, что маркиза действительно непраздна. Утвердительным был и ответ епископу Вифлеемского, до которого дошел слух, будто Конрад вопрошал Господа, одобряет ли тот его восшествие на престол.

— Все так, господин епископ. Получив весть, что будет королем, Конрад первым делом возблагодарил Всевышнего. Затем воздел руки к небу и возгласил: «Прошу тебя, Господи, дозволь мне принять корону, только если считаешь меня достойным править царством твоим!» Это заявление произвело на публику большое впечатление, до глубины души тронутую его набожностью, — деликатно заявил Генрих.

Столы разобрали, и гости начали смешиваться. В компании Моргана и Отто де Тразенье граф был более откровенен:

— У Конрада врожденное стремление к драме, которому даже Ричард может позавидовать. Неудивительно, что мой дядя Филипп так злился в Акре — чувствовал себя меркнущей луной, старающейся затмить два сверкающих солнца.

Оба рыцаря тоже рассмеялись, но переглянулись, не подслушивают ли их, потому как иные из присутствующих могли расценить замечание Генриха как неподобающее. Хотя многие соглашались, что Конрад и Ричард — искусные постановщики сцен, любящие пребывать на переднем плане, такое не принято говорить вслух. Но Генрих испытывал подъем духа и не был расположен к осмотрительности.

— Знаете, в каком свете рассматриваю я коронацию Конрада? — спросил граф. — Как золотой ключ, открывающий дверь, запертую вот уже многие месяцы. Теперь, когда они с моим дядей начнут наконец действовать сообща, им быстро удастся склонить Саладина к принятию мирных условий. Мы сможем отплыть домой до первых морозов!

Он намеревался прибавить привычное «с Божьей помощью», но движимый озорством, пробормотал вместо этого «иншалла».

Отто, привычный к выходкам Генриха, просто закатил глаза. Морган больше не слушал, наблюдая за другим концом зала.

— Не пойму, что происходит, — сказал он. — Стефан Лоншан и Бертран де Верден устремились к двери с такой прытью, будто им сообщили, что во дворце пожар.

— Если только город снова не в осаде, не вижу повода беспокоиться. — Генрих пожал плечами. — А раз он теперь по праву принадлежит Конраду, ожидать попытки взять Акру изгоном не приходится. Я рассказывал, что сарацинского коменданта наконец освободили? Бертран сказал, что за него внесли выкуп.

— Странно как-то. — Морган продолжал смотреть поверх плеча графа. — С какой стати Балиан д’Ибелин оказался в Акре? Ему ведь известно, что ты доставил распоряжения Конрада насчет коронации, не так ли?

— Балиан здесь? — Генрих, озадаченный не меньше валлийца, обернулся на дверь.

Но при первом же взгляде на лицо Балиана у него вдруг пересохло во рту. Ему приходилось уже видеть это сокрушенное, подавленное выражение. Оно было у его матери, пришедшей объявить, что отец мертв и их мир навсегда изменился.

За Балианом шествовали оба соправителя, горестные физиономии которых обращали на себя внимание не меньше, чем неожиданное появление лорда-пулена. Не обращая внимания на сыплющиеся вслед вопросы и замечания, Ибелин направился прямиком к Генриху. Уже уверенный, что не хочет слышать новости, которую принес старший товарищ, граф заставил себя сделать шаг вперед.

За несколько дней с последней их встречи Балиан постарел, казалось, лет на десять.

— Нет простого способа изложить подобную весть, потому выложу все начистоту, — начал он. — Конрад мертв. Убит вчера вечером двумя ассасинами.

Трагическое известие Балиана вызвало замешательство, граничащее с истерией, поскольку многие считали, что королевство Иерусалимское умерло в тот самый миг, когда Конрад испустил последний вздох. Предоставив епископу Теобальду и прочим прелатам успокаивать толпу, соправители, едва выслушав краткий отчет об убийстве маркиза, препроводили Ибелина прочь из зала. С компании Генриха и рыцарей из его делегации они удалились в относительное уединение солара. Когда перепуганные слуги принесли вино, участники совещания опустились на сиденья как люди, под которыми подкашиваются ноги. Отто де Тразенье и Вильгельм де Кайе устроились на ближайшей скамье, а Морган предпочел оконный альков, словно пытаясь отдалить себя от грядущей катастрофы. Бертран де Верден не казался более молодым человеком и плюхнулся в кресло с высокой спинкой, предложить которое полагалось Балиану или Генриху, но в эту минуту о протоколе думали в последнюю очередь. Стефан Лоншан завладел кувшином с вином, явно намереваясь упиться до блаженного бесчувствия. Д’Ибелин рухнул на деревянный сундук и глядел в позолоченный кубок, словно ожидал найти в нем истину, а не красное вино со специями. Генрих примостился рядом. Слишком беспокойный, чтобы сидеть смирно, он требовал ответов, и одновременно страшился услышать их. Молодой человек дотерпел, пока Балиан осушит кубок, так как понимал, что друг до предела изможден, физически и морально.

— Расскажи нам остальное, Балиан, то, чего не сказал при людях в зале, — заявил граф. — Поведай все в подробностях. Тогда мы, быть может, тоже поверим.

Ибелин поставил кубок на ковер.

— Изабелла отправилась в бани, — начал он медлительно, словно пытаясь понять, как столь пустяковые обстоятельства могли повлечь за собой столь гибельные последствия. — Когда она не вернулась к полудню, Конрад решил, что не может больше ждать. Велел передать ей, что идет на обед к епископу Бове. С маркизом было только двое рыцарей, никто из них не одел кольчуги. Он... он никогда не заботился о личной безопасности, как и английский король. Придя в дом Бове, Конрад обнаружил, что епископ уже отобедал. Бове предложил приготовить угощение, но маркиз отказался, сказал, что Изабелла должна уже вернуться, и он сядет за стол с ней.

Хотя смотрел Балиан на Генриха, взгляд его, казалось, был сосредоточен на сцене далекой от королевского дворца в Акре.

— Это случилось, когда он миновал резиденцию архиепископа. Свернув в улочку близ Менял, Конрад увидел двух человек, поджидающих его. Вид у них был знакомый — то были христианские монахи, прибившиеся к дворам моему и Рено Сидонского. Поэтому когда один из них приблизился к маркизу с письмом, тот решил, должно быть, что это посланец от меня или от Рено.

Д’Ибелин замолчал и сжал пальцами виски.

— Конрад протянул руку за письмом, и убийца нанес удар. В тот же самый миг второй ассасин запрыгнул на коня маркиза и вонзил жертве кинжал в спину. Как мне рассказывали, все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться. Конрада отнесли в цитадель, еще дышащего, но было совершенно очевидно, что раны смертельны...

— Успели ли приобщить его святых тайн? — Когда Балиан кивнул в ответ, Генрих хрипло вздохнул, благодарный хотя тому, что Конрад очистился от грехов. — Что сталось с нападавшими? И почему ты так уверен, что это были ассасины?