Ольга Рогова - Богдан Хмельницкий
Потоцкий в душе соглашался с доводами Киселя, но по врожденному упрямству хотел, по крайней мере, дать почувствовать послам унижение. Он приказал их провести по всему обширному польскому лагерю как раз в то время, когда войско готовилась к выступлению. Разбранил их, затопал на них ногами, чтобы они выдали ему Хмельницкого, перевязали татарских мурз и перебили всех татар, находящихся в их лагере.
– Вот увидите, – говорил он им, – завтра я соединюсь с литовским гетманом и тогда мы ударим на вас так, что от вашего табора и следа не останется.
Одного из послов он оставил заложником, другого отпустил к казакам с паном Маховским, назначенным им комисаром от польского войска.
Хмельницкий со своим войском стоял в то время под Рокитной. Польского комисара встретили с честью, стреляли из пушек и ружей и, прежде, чем приступить к делу, пригласили посла на банкет. Шумно было в просторном шатре Хмельницкого на этом банкете; собрались все полковники и в дружеской беседе разговорились о Берестечке.
Пан Маховский, умный обходительный аристократ, сразу расположил всех к себе своими мягкими манерами и непринужденным тоном.
– Всему виной этот злодей хан! – говорил полковник Богун. – Если бы не он, мы бы вас опять побили.
– Да, – прибавил Хмельницкий, – этот бессовестный басурман славно меня обманул. Он клялся и Аллахом, и Мухаммедом, что вернется, а как заманил меня подальше, и взял с собой.
– Это потому, что казаки завели дружбу с неверными, – отвечал Маховский, – теперь они сами видят, насколько можно полагаться на татар.
– Ну, теперь довольно повоевали, – сказал Хмельницкий, – пора дать народу и отдых.
– Совершенно верно изволил заметить пан гетман, – ответил Маховский и подал Хмельницкому королевское письмо.
Гетман торопливо пробежал королевскую грамоту, сильно побледнел, потом вспыхнув, нахмурился и гневно проговорил:
– Милостивые паны коронные гетманы лишают меня моего гетманского титула, дарованного мне королем.
– Не хорошо это, панове! – заметил Джеджалык. – Не хорошо отнимать честь от нашего батька.
– Ясновельможные паны и не думали оскорблять пана гетмана, – мягко отвечал посол. – Но панам казакам известно, что милостивый король изволит гневаться на пана Хмельницкого и не приказал признавать за ним гетманского достоинства. Будьте уверены, – поспешил он прибавить, встретив мрачный взгляд Хмельницкого и замечая тайные знаки Выговского, – все это переменится, если только пану благоугодно будет разорвать союз с ордой и прекратить всякие сношения с татарами.
– Дружба моя с татарами совсем не мешает панам, – резко возразил Богдан. – Если я не велю, татары не будут вредить ляхам, а, напротив, еще могут принести им пользу. Я их поведу на турок и водружу свое знамя на стенах Цареграда.
Какие доводы не приводил польский посол, Хмельницкий упорно стоял на своем. Наконец, Маховский не выдержал и с сердцем сказал:
– Вижу, что мне не переубедить пана гетмана, присутствие мое здесь бесполезно, прошу позволения уехать.
Он холодно раскланялся и уходил уже из двери, когда Хмельницкий крикнул ему вслед:
– Прошу пана Маховского посоветовать панам утвердить Зборовский трактат!
Выговский поспешно вышел за послом.
– Пан Маховский, – сказал он ему вполголоса, – проиграет, если уедет теперь.
Маховский уже садился в повозку, но, увидав гетманского писаря, остановился.
– Если пан Выговский окажет мне помощь, то я ручаюсь ему за особую королевскую милость.
Выговский вернулся в гетманский шатер.
– Пан гетман поступает неблагоразумно, – шептал он наклонясь к захмелевшему Богдану, – можно дать обещание послу, а затем его не исполнить.
– Не твое дело! – грозно крикнул Хмельницкий. – Знай свою чернильницу и не суйся с советами, когда их не спрашивают.
– Я говорю на пользу пана гетмана! – настаивал шляхтич вспыхнув.
– А я тебе говорю, что ты там стакнулся с этим поляком и хочешь меня поддеть.
– Пан гетман всегда может обидеть своего верного слугу, – проговорил Выговский, принимая смиренный вид.
– Не лезь, когда не спрашивают, – резко оборвал его гетман. – Ступай прочь!
По расстроенному виду его Маховский сразу понял, что дело проиграно.
– Нет надежды? – спросил посол.
– Подождите еще! – отвечал писарь. – У него всегда так: сперва прогонит, а потом пришлет за мной и согласится. Прошу пана в мою палатку. Действительно, не прошло и часа, как Выговского потребовали к гетману. Долго они совещались. Наконец, писарь вернулся.
– Ну, что? – спросил Маховский.
– Хмельницкого-то я убедил, – отвечал писарь, – он со своей стороны согласен; но с полковниками не так легко сговориться; они твердят, что чернь взбунтуется, что татары нас не послушают и нас же будут грабить. Не лучше ли пана гетмана пригласить в польский лагерь! – заметил Выговский. –Там с ним легче сговориться, а тут всякое решение тотчас же дойдет до черни и может нам дорого обойтись.
– Так пойдемте к пану гетману, – сказал Маховский.
Они вошли в гетманский шатер.
– А, пан посол еще не уехал? – весело проговорил Хмельницкий.
– Прошу пана гетмана, – низко кланяясь, сказал Маховский, – пожаловать в наш обоз.
– Что скажешь, пан писарь, – обратился к Выговскому Хмельницкий, –ехать мне в гости к панам?
– Полагаю, что пан гетман хорошо сделает, если примет приглашение, –отвечал писарь.
– Не бывать этому! – крикнул Джеджалык, стукнув кулаком по столу. –Что вьешься, как змея, около гетмана?
– Не пустим мы батька! – заговорили бывшие в ставке полковники. –Только не хватало, чтобы и он остался в польском лагере.
– Старшины будут договариваться в польском лагере, – возразил Богун. – А как мы поладим с чернью?
– Довольно мы натерпелись под Берестечком, – добавил Довгун. – Пусть паны комисары приезжают к нам. – Что дело, то дело! – подтвердил Хмельницкий. – Пусть паны назначат комисаров, а я передвину свое войско в Белую церковь, там в замке и договоримся.
– Пан гетман всегда найдет благоразумный исход! – проговорил Выговский. – Ничего лучшего нельзя и придумать: в Белой церкви паны будут вполне безопасны от черни.
Маховский нетерпеливо передернул плечами.
– Это недоверие! – сказал он. – Его величество дарует мир, а паны полковники не хотят отпустить своего гетмана на несколько часов в наш лагерь. Это оскорбительно для чести его величества.
– На коленях умоляю принять эти условия! – сказал Выговский, опускаясь на одно колено перед послом и незаметно делая ему знаки глазами. – Невозможно вести переговоры на глазах у черни и у татар. Клянусь, что паны будут безопасны!
Маховский уехал, а Хмельницкий перевел лагерь под Белую Церковь.
– Пан Кисель, я к вам с поклоном, – говорил Потоцкий старику-воеводе, пригласив его в свою палатку, – не откажите опять ехать комисаром к этому вздорному казаку; быть может, на этот раз вам удастся склонить его на наши предложения.
– С удовольствием, пан гетман! – отвечал Кисель. – Только пусть пан гетман мне самому позволит выбрать остальных сотоварищей.
– Пан воевода может выбрать, кого ему угодно. Я вперед одобряю его выбор. Два полка проводят пана до Белой Церкви, пятьсот отборных драгун останутся при пане воеводе в качестве почетной стражи.
Пан Кисель выбрал троих товарищей и отправился в лагерь Тамерлана, как все еще называл Хмельницкого.
Только что они отпустили провожавшие их полки и остались с почетной стражей, толпа казаков и татар окружила их. Возы и арбы так плотно сдавили их экипажи, что они не могли сдвинуться с места.
– Долой ляхов! – кричала толпа. – Отнять у них коней! В петлю их! В воду их, в воду их! – кричали разъяренные хлопы, со свистом толпясь около них.
– Пан воевода, конец наш пришел! – в страхе шептали другие паны.
– Ничего, не беспокойтесь! – отвечал Кисель, – я тотчас укрощу их.
Он высунул голову из экипажа и проговорил самым мягким голосом:
– О чем вы шумите, друзья мои? Мы не ляхи, я русский, у меня такие же русские кости, как у вас.
– Кости-то у тебя русские, да мясом-то обросли ляшским, – отвечали ему из толпы. – Да что с ними толковать, вздернуть их на дерево!
Несколько своевольных рук уже потянулись к экипажу, другие бросились отпрягать коней, драгун совсем оттерли, они ничего не могли сделать… Вдруг отворились ворота замка и гетман в сопровождении писаря и полковников поспешно поскакал навстречу почетных гостей.
– Не сметь трогать послов! – грозно закричал гетман.
Толпа сразу отхлынула; казаки быстро окружили экипаж, торопя возницу въезжать в замок.
– Паны комисары не поставят нам это в вину, – извинялся Хмельницкий. В толпе, бежавшей за экипажем, слышались грозные крики: "Гетман с ляхами братается! Гей, пане гетмане, не доброе ты дело затеял!”
