Теодор Моммзен - История Рима
Но в 71 г. в Италии явилась новая политическая сила: из Испании вернулся Помпей со своим победоносным войском. Он требовал себе неслыханных наград. Сенат, пожалуй, дал бы ему – хотя и с прямым нарушением ясных законов – триумф, а его солдатам земельные наделы, но Помпей непременно желал быть назначенным для ведения войны на Востоке, и на это сенат решительно не соглашался: легкие лавры и богатая добыча в Азии предоставлялись исключительно самым родовитым аристократам. Тогда Помпей вступил в сношения с демократической оппозицией. Имея в виду только личное возвышение, он понимал, что личных целей можно отлично достигать при каком угодно правлении. Вожди же оппозиции, для того чтобы иметь союзника против сената, готовы были идти и с Помпеем, готовы были забыть, как он казнил по требованию Суллы нескольких виднейших представителей демократии.
В это время Марк Красс тоже стоял еще с войском, усмирившим рабов. Если бы дело дошло до борьбы, ему пришлось бы принять в ней участие. Он предпочел прямо вступить в соглашение с Помпеем и демократией (71) – тогда сенат уступил всем требованиям: на 70 г. Помпей и Красс были избраны консулами, и Помпей в народном собрании открыто заявил, что будет поддерживать требования демократии. И действительно, в следующем же году, с вступлением новых консулов в должность, трибуны были восстановлены во всех своих прежних правах, затем сенаторские суды изменены так, что равное влияние в них дано сенату, всадникам и представителям демократии, потом восстановлены откупа в Азии, благодаря чему капиталисты вновь получили источники огромных доходов, наконец, восстановлена должность цензоров, и первыми новыми цензорами были избраны два консула, недавно лишенные сенатом командования за неумелость и трусость в борьбе со Спартаком. Теперь они отомстили сенату, исключив на 69 г. из сената 64 человека, по преимуществу сторонников Суллы.
Таким образом, дело Суллы было уничтожено: опять столичная чернь кормилась на счет провинций, снова денежная аристократия выдвинулась на первое место и приговора ее судов, далеко не беспристрастных, трепетали правительственные чиновники. По-прежнему всякий демагог мог нарушать правильное течение государственной жизни и извращать смысл постановлений закона. Естественным продолжением произведенных перемен было требование, чтобы наказаны были сподвижники Суллы. Требования эти уже и раздавались, но для Помпея и для Красса согласиться на это значило поднять руку на самих себя, поэтому они заставили демократов отказаться от этих требований, и этот отказ лучше всего свидетельствует и о несерьезности программы демократов, и о слабости их партии.
Было очевидно, что сенат более не может править государством, но ясно было и то, что не может исполнять эту задачу и партия демократическая. Никогда дела Рима не шли так плохо, так позорно, как в десятилетие после смерти Суллы, только что нами рассказанное. Сенат вел дело так, что люди, жившие под властью Рима, не имели ничего из тех выгод, которые государство обязано доставлять своим подданным: не существовало более ни личной безопасности, ни покровительства законов и спокойного управления, ни обеспеченных торговых сношений, ни ненарушимой целости государства. Не только люди, способные наблюдать и мыслить, видели упадок государства – он ощущался всеми, его чувствовал всякий, кто чем-либо торговал или покупал хоть меру хлеба, временами страшно дорожавшего благодаря пиратам.
Было бы несправедливо винить за все это одно правительство. Оно, бесспорно, было и плохо, и виновато, но так же плоха и виновата была и вся нация, которая уже почти не давала простых, твердых людей, любивших прежде всего и больше всего свою родину, готовых жертвовать для нее своим достоянием, трудом и самой жизнью. Теперь богачи рабовладельцы стремились лишь к обогащению, солдаты не хотели повиноваться, командиры были или безрассудно самоуверенны, или трусливы, демагоги только разжигали дурные страсти толпы. Но правительство, во всяком случае, было не способно править, а когда правительство не может править, оно теряет свое разумное основание, перестает быть законным, и кто имеет возможность его свергнуть, имеет и право это сделать. Не скоро только оказываются налицо люди, способные это выполнить и – главное – способные установить новое правительство.
После понтийско-армянской войны, во время долгого господства пиратов на море, после того как едва усмирено было восстание рабов, все понимали, что олигархия править не может, и огромное большинство возложило свои надежды на демократию и этим дало ей силы победить. Но и демократия оказывалась бессильною взять в свои руки руководительство всем государством. Приходилось признать, что государство может вновь выйти на путь спокойного существования только тогда, если власть будет сильна, если она во всей полноте будет в одних руках. Захватить такую власть мог, очевидно, только человек, опиравшийся на военную силу. В данную минуту Помпей и Красс оба стояли во главе армий, следовательно, только тот или другой и мог это сделать. Каждый из них мечтал об этом, и каждый опасался другого. И тот и другой под разными предлогами держали свои армии в сборе и на военной ноге, хотя уже давно истек законный срок, в какой они должны быть распущены.
Демократы, чрезвычайно боявшиеся решительного шага со стороны которого-нибудь из полководцев, уговорили наконец Красса, имевшего менее шансов на успех, распустить своих солдат. Помпей, неоднократно заявлявший, что держит свою армию только потому, что Красс не распускает своей, не нашелся, под каким бы предлогом уклониться от прежних заявлений, и тоже распустил своих солдат по домам. Опасность, страшившая демократов, была устранена – и оба консула тотчас же увидали, что значение их пало совершенно, они не решились даже выставлять своих кандидатур на какие-либо новые должности и удалились с политической арены.
Четыре года после этого прошли без крупных событий. Война на Востоке была почти окончена Лукуллом. В столице оппозиция, видя свое бессилие захватить власть, довольствовалась тем, что на каждом шагу мешала правительству, дискредитировала его и раздражала. На морях по-прежнему господствовали пираты. Наконец в 67 г. народный трибун Авл Габиний, человек даровитый, но самых сомнительных правил, внес предложение – по-видимому, предварительно согласившись с Помпеем – начать решительную борьбу с морскими разбойниками. Он предложил назначить на три года главнокомандующего и облечь его неслыханными в Риме полномочиями: в полное его распоряжение предоставить армию в 120 000 человек, 500 кораблей и крупную денежную сумму, предоставить ему единоличное избрание себе всех помощников, а всех правительственных чиновников и военачальников в береговой полосе в 20 миль шириною подчинить ему безусловно.
Со времени Ганнибаловской воины Рим не организовывал такого грандиозного предприятия и ни один полководец не получал даже приблизительно таких полномочий. Было ясно, что если предложение пройдет, то власть эту получит в народном собрании непременно Помпей. Такое возвышение его представлялось одинаково опасным и партии сената, и демократам, и представители обеих партий делали величайшие усилия, чтобы отклонить проект или хоть внести в него некоторые ограничения. Но в народном собрании предложения Габиния прошли подавляющим большинством голосов без всяких изменений. Помпей начал действовать против разбойников замечательно удачно – и вскоре прошло предложение трибуна Гая Манилия, в силу которого Помпей получил и командование сухопутными армиями на Востоке тоже почти с неограниченною властью, так что власть была вручена ему почти на 5 лет.
Долголетняя борьба против сената этим завершилась: сенат теперь более не правил. Достигнуто было то, к чему первые шаги сделал Гай Гракх и к чему так упорно стремились его последователи. Но как переменились за время этой борьбы и люди, и обстоятельства, нравы, военная дисциплина, экономическое положение! Все было уже совсем другое, чем в те годы, когда цель была впервые высказана. То, что с самыми чистыми намерениями и с самыми светлыми упованиями было начато благородным юношей, то было закончено просто хитрыми и ловкими интригами. Одна борьба – против сената – этим была действительно окончена, но из самых последних событий было уже ясно, что против того человека, который получит в свои руки всю полноту власти, начнется немедленно новая, быть может упорнейшая, борьба. Успокоению не суждено было наступить.
Принятую на себя задачу Помпей исполнил блистательно. Конечно, со средствами Римского государства, если распоряжаться ими сколько-нибудь умело, было и нетрудно сломить пиратство, но тем не менее нельзя не признать, что успех был достигнут быстро благодаря умелой организации, которую Помпей придал данным в его распоряжение силам. Давно не испытывали в Риме такого чувства удовлетворения, как теперь, когда Помпей, отплыв весною 67 г., уже через 40 дней совершенно очистил от разбойников море между Италией, Сицилией и Африкой, а затем перешел в восточные воды и там в течение 7 недель почти окончательно истребил пиратство. До 1300 разбойничьих кораблей было потоплено, погибло свыше 10 000 корсаров. Погибли они почти все в боях, с теми же, кто изъявлял покорность, Помпей обращался чрезвычайно снисходительно.
