Олдос Хаксли - Луденские бесы
Габриэль Леге и Жиль де ла Туретт, издатели автобиографии сестры Иоанны, полагают, что здесь речь может идти о самовнушении, приводя в качестве примера несколько схожих случаев истерической стигматизации. Можно добавить к этому, что у истериков кожа обладает особой чувствительностью. Бывает достаточно слегка провести по ней ногтем, и появляются красные полосы, не сходящие много часов.
Самовнушение, намеренный обман или смешение того или другого — можно выбрать любое объяснение. Я склоняюсь к последнему: соединение первого и второго. Вероятно, стигматы выглядели достаточно достоверно, и Иоанна воспринимала их как подлинное чудо. А если речь шла о чуде, то почему бы его слегка не подправить и не приукрасить, чтобы порадовать публику и придать себе больше веса? «Священные имена», появлявшиеся на руке настоятельницы, похожи на романы Вольтера Скотта: основаны на фактах, но слеплены из фантазии и вымысла.
Наконец-то у сестры Иоанны появилось свое собственное чудо, принадлежавшее только ей. И чудо это стало постоянным. Добрый ангел появлялся вновь и вновь, восстанавливая поблекшие письмена, так что Иоанна всегда могла предъявить их знатным посетителям или жадной до чуда толпе. Настоятельница сама превратилась в живую реликвию.
Исакаарон покинул ее 7 января 1636 года. Оставался только Бегемот; этот демон святотатства оказался покрепче всех остальных, вместе взятых. Не помогали ни экзорцизмы, ни покаяния, ни созерцательные молитвы. Насильственное внедрение религии в неподготовленный и не натренированный разум привело к обратному действию — разум взбунтовался и стал яростно хулить те истины, которые ему навязывались. Отрицание и противление превратились в злого духа, угнездившегося в подсознании Иоанны и не желавшего оттуда выходить. Сурен сражался с Бегемотом более десяти месяцев и в октябре наконец сдался. Провинциал отозвал его в Бордо, к настоятельнице же прислали другого иезуита.
Отец Рессе был сторонником так называемого «простого» экзорцизма. Сестра Иоанна говорит, что новому экзорцисту больше всего нравилось, когда бесы поклонялись Святым Дарам. Если Сурен пытался «сбросить всадника, нападая на лошадь», то Рессе ничтоже сумняшеся воевал с ездоком, невзирая на чувства и состояние «лошади».
«Однажды, — пишет настоятельница, — собрались знатные гости, и добрый отец решил устроить экзорсизм ради их духовного блага». Иоанна сказала своему наставнику, что больна и обряд повредит ее здоровью. «Но добрый отец, твердо намеренный произвести экзорсизм, повелел мне укрепиться духом и довериться Господу, после чего приступил к обряду». Сестра Иоанна проделала все свои обычные фокусы, после чего ей стало хуже. Она слегла с высокой температурой и резкой болью в боку. Позвали доктора Фантона, который, хоть и был гугенотом, но считался лучшим лекарем в городе. Иоанне трижды пускали кровь, пичкали ее лекарствами. Лечение подействовало, у больной «опорожнилось чрево и истекла кровь, что продолжалось семь или восемь дней». Ей стало лучше, но через несколько дней вновь наступило ухудшение. «Отец Рессе хотел возобновить экзорцизмы, а меня все время тошнило». Снова поднялась температура, заболел бок, началось кровохарканье. Вызвали Фантона, который объявил, что у Иоанны плеврит. В течение семи дней он семь раз пускал ей кровь, четыре раза делал клистир. Потом объявил, что болезнь смертельна. И ночью сестре Иоанне был голос. Голос сказал, что она не умрет, что Господь намеренно довел ее до самого смертного порога, дабы явить ей Свою мощь во всей Своей славе. Дабы она исцелилась, уже обретаясь у самых врат смерти.
Еще два дня положение ее ухудшалось, и 7 февраля умирающую причастили. Послали за врачом. Дожидаясь его прихода, сестра Иоанна произнесла следующую молитву: «Господи, я всегда знала, что Ты намеренно подверг меня этой болезни, дабы явить Свою безграничную силу. Если это так, то низведи меня в такое состояние, чтобы врач объявил меня обреченной». Пришел доктор Фантона, осмотрел больную и поставил диагноз: она умрет через час, самое большее через два. Потом вернулся домой и написал соответствующее послание Лобардемону, в то время находившемуся в Париже. Врач писал, что пульс прерывистый, желудок растянут, а слабость достигла такой степени, что клистир уже не действует. На всякий случай он все же вставил настоятельнице лечебную свечку в надежде, что это средство «принесет облегчение ее неописуемым страданиям». Но надеяться на это средство не следует, ибо монахиня явно умирает.
В половине седьмого сестра Иоанна впала в беспамятство, и ей явился добрый ангел — прекрасный юноша восемнадцати лет с длинными золотистыми кудрями. Сурен говорит, что ангел этот был как две капли воды похож на герцога де Бофора, сына Сезара де Вандома, который родился от любви Генриха IV и Габриэли д'Эстре. Юный принц недавно побывал в Лудене, чтобы посмотреть на бесов, и его длинные золотые волосы произвели на настоятельницу глубокое впечатление.
После ангела явился святой Иосиф, положил руку на правый бок монахини, на то самое место, где ее одолевали боли, и смазал плоть какой-то мазью. «После этого я пришла в себя и совершенно исцелилась».
Снова произошло чудо. Сестра Иоанна продемонстрировала, что обладает сверхъестественной силой. Точно так же, как прежде она изгнала Левиафана, на сей раз она избавилась от смертельно опасной и даже неизлечимой болезни.
Она встала с ложа, оделась, спустилась в часовню и вместе с другими сестрами запела благодарственную молитву. Опять послали за доктором Фантоном, рассказали ему о случившемся. Гугеноту было сказано, что Господь — лучший лекарь, чем земные врачи. «Тем не менее, — пишет настоятельница, — он не перешел в истинную веру и, более того, в будущем отказался нас пользовать».
Бедный доктор Фантон! После возвращения Лобардемона врач предстал перед целой комиссией магистратов, которые требовали, чтобы он поставил свою подпись под свидетельством о чудодейственном исцелении Иоанны. Врач отказался. Когда его спросили, почему он упорствует, Фантон ответил, что внезапные выздоровления случаются не так уж редко и могут происходить вполне естественным путем. «В человеке содержится невидимая субстанция, именуемая гумором, которая может выделяться через поры кожи или же перемещаться из жизненно важных органов в менее важные. Тревожные симптомы, производимые воздействием гумора, при этом могут облегчаться или вовсе исчезать. На гумор воздействует естество, равно как и иные гуморы, среди которых встречаются как вредоносные, так и исцеляющие». Далее доктор Фантон заявил, что «гумор может выходить из тела с выделениями мочи и кала или же с блевотиной, потом и кровью; процесс этот невидим глазу, и часто бывает, что больные, одолеваемые воспаленным гумором, внезапно избавляются от него вследствие некоего внутреннего кризиса. Это может происходить под воздействием лекарств, назначенных больному ранее, но сразу не подействовавших. Понемногу выходя из тела больного, гумор уносит с собой и причину болезни. Верно также и то, что гумор действует, подчиняясь лишь своим собственным законам». В общем, как мы видим, Мольер в своей пьесе ничуть не преувеличил невежество тогдашних лекарей.
Миновало два дня. Внезапно настоятельница вспомнила, что на ее рубашке остались следы той мази, которой смазал ее святой Иосиф. В присутствии сестер она сняла рясу, «и мы вдохнули чудесный аромат. На рубашке обнаружилось пять пятен, от которых исходило райское благоухание».
В «Смешных жеманницах» Горгибус спрашивает служанку: «Где твои юные хозяйки?» Маротта отвечает: «У себя в комнате». «Что они там делают?» «Губную помаду». В тот век всякая следящая за собой женщина должна была сама изготавливать косметику. Рецепты кремов, лосьонов, помады и духов свято хранились в тайне, передавались по наследству или, в знак особенной дружбы, близким подругам. Сестра Иоанна с давних пор слыла мастерицей по этой части. Скорее всего, «чудесный елей Святого Иосифа» имел не божественное, а вполне земное происхождение. Но как бы там ни было, пять пятен можно было видеть и обонять. Настоятельница пишет: «Невозможно себе представить, с каким благоговением все отнеслись к этому знамению, и сколько чудес Господь совершил при помощи этих пятен».
Таким образом, у сестры Иоанны теперь было два собственных первоклассных чуда: письмена на руке, а вдобавок к этому — благоухающая рубашка, осененная высшей благодатью. Но и этого было ей мало. Настоятельница считала, что, оставаясь в Лудене, зарывает свой талант в землю. Конечно, в город заглядывали и паломники, и вельможи, и прелаты. Но сколько на свете людей, которые никогда не доберутся до Лудена! А король с королевой! А его высокопреосвященство! А все герцоги, маркизы, маршалы Франции, папские легаты, чрезвычайные и полномочные послы, доктора Сорбонны, аббаты, епископы, архиепископы! Разве можно лишать всех этих достойных господ возможности собственными глазами увидеть чудо, а также смиренную свидетельницу и носительницу Божьей благодати?
