Олдос Хаксли - Луденские бесы
Никто из иезуитов не сомневался в чистоте намерений Сурена, однако поведение монаха воспринималось как неразумное и неосмотрительное, ибо порождало сплетни. Уже в конце лета отца провинциала стали убеждать, что Сурена нужно вызвать в Бордо.
Иоанне тоже пришлось вкусить немало горечи. Она готовилась к новой роли — святой девы, надеялась на то, что будет иметь в этом амплуа огромный успех, а вместо этого «Господь послал мне новое испытание в виде бесед с моими сестрами; я говорила с ними о дьяволах, что их искушали; но большинство из сестер прониклись ко мне великой неприязнью, потому что увидели, как изменилась я сама и мой образ жизни. Бесы нашептывали им, что это дьявол произвел во мне такую перемену, дабы я могла смотреть на них свысока и пристыжать их. Когда я находилась с сестрами, демоны подговаривали некоторых из них смеяться надо мной и передразнивать меня, что доставляло мне немало боли». Во время экзорцизмов монахини называли свою настоятельницу le diable devot — «благочестивая дьяволица». Того же мнения придерживались и все экзорцисты, кроме Сурена. Тщетно сестра Иоанна уверяла их, что святой Иосиф наделил ее даром созерцательной молитвы; тщетно проявляла она скромность, говоря, что «Божественное Величие даровало мне такую степень углубленности в молитву, что мне открываются большие озарения, а Господь просвещает мою душу особым образом». И вместо того чтобы простереться ниц перед носительницей Божественной мудрости, экзорцисты говорили ей, что она подвержена иллюзиям, которые являются обычным уделом одержимых. Столкнувшись с подобным жестокосердием, настоятельница находила спасение либо в безумии, либо на чердаке, со своим дорогим, добрым, доверчивым отцом Суреном.
Но и с ним все было непросто. Он охотно верил всему, что она рассказывала о своих божественных дарованиях, но идеалы святости, исповедуемые Жан-Жозефом, были чересчур суровы, да и о характере сестры Иоанны он придерживался весьма невысокого мнения. Одно дело признаваться в том, что ты чувственна и горда, но совсем другое, когда тебе тычут этим в лицо. Сурен не довольствовался тем, что корил сестру Иоанну за пороки, он постоянно старался их исправить. Жан-Жозеф был убежден, что в настоятельницу вселились бесы, но так же твердо верил он и в то, что жертва сама повинна в этом, потому что не может избавиться от своих недостатков. Поэтому, по словам Сурена, было необходимо «напасть на лошадь, чтобы сбросить всадника». Лошади не нравилось, что на нее нападают. Ибо, хотя сестра Иоанна твердо решила «достичь божественного совершенства» и уже воображала себя святой, процесс вхождения в святость оказался болезненным и трудным. Сурен очень серьезно относился к ее мистическим переживаниям, и это льстило, но, к неудовольствию настоятельницы, еще более серьезно он относился к покаянию и аскезе. Когда Иоанна задирала нос, он немедленно возвращал ее на землю. Когда она требовала, чтобы для нее организовали какой-нибудь пышный спектакль вроде публичного покаяния в грехах или разжалования из ранга настоятельницы в обычные послушницы, Сурен возражал. Ему нужны были каждодневные, не явные, но существенные доказательства умерщвления гордыни и плоти. Если Иоанна начинала изображать из себя знатную даму (а это случалось с ней частенько), Сурен обращался с ней как с кухаркой. Истощив свое терпение, она находила пристанище в гневе гордого Левиафана, в богохульствах Бегемота или непристойных шутках Валаама. Сурен же, вместо того чтобы прибегнуть к экзорцизму, любимой забаве дьяволов, подвергал их порке. Настоятельница соглашалась на это испытание, потому что в основе ее поступков лежало искреннее желание добиться совершенства. «Мы можем противиться церкви, — жаловались бесы, — мы плевали на попов, но противиться воле этой стервы мы не в силах». Черти сносили порку то жалуясь, то ругаясь — в зависимости от своего характера. Крепче всех был Левиафан, на втором месте Бегемот. Но Валаам и Исакаарон ужасно боялись боли. «Чудесное было зрелище, — рассказывает Сурен, — когда демон похоти выл под ударами». Правда, удары были легкими, но крики все равно были истошными, а слезы обильными. Бесы оказались более чувствительны к боли, чем сестра Иоанна. Однажды, находясь в нормальном состоянии, она целый час секла себя, чтобы избавиться от некоторых психосоматических симптомов, насланных на нее Левиафаном. Но в большинстве случаев хватало нескольких минут порки, и бесы бросались наутек, а сестра Иоанна могла двигаться дальше по пути самоусовершенствования.
Путь этот был тернистым и, с точки зрения настоятельницы, обладал одним существенным недостатком: он был не заметен со стороны. Можно было достичь каких угодно вершин совершенства, напрямую общаться с небесами, но как это доказать? Никак. Иоанна рассказывала окружающим о своих свершениях, а те лишь качали головой и пожимали плечами. Когда же она начинала вести себя как святая мать Тереза, все покатывались со смеху или злились на нее, называя лицемеркой. Не хватало чего-то более убедительного, сверхъестественного.
О дьявольских чудесах речи больше идти не могло. Сестра Иоанна перестала быть королевой одержимых, она стремилась к прижизненной канонизации. Первое из ее «божественных чудес» произошло в феврале 1635 года. Однажды Исакаарон признался, что три неведомых колдуна, два из Лудена и один из Парижа, завладели тремя освященными просфорами, дабы сжечь их в огне. Сурен немедленно велел Исакаарону отправляться в Париж, чтобы извлечь просфоры из-под матраса, где они были спрятаны. Исакаарон отправился в путь и не вернулся. В помощь ему откомандировали Валаама. Тот сначала упрямился, но все-таки, не выдержав схватки с ангелами, повиновался. Бесам было велено принести просфоры на следующий день, когда закончится послеобеденный экзорцизм. В назначенный час Валаам и Исакаарон предстали перед Суреном и, после судорог и конвульсий, объявили, что просфоры спрятаны в нише над алтарем. «Тут демоны заставили тело настоятельницы вытянуться до необычайной длины». Иоанна была маленького роста, но ее неестественно вытянувшаяся рука достала до ниши и вынула оттуда листок бумаги, в который были завернуты три просфоры.
Этот фокус, весьма неуклюжий, Сурен счел великим знамением. Но в автобиографии сестры Иоанны история с просфорами упоминается лишь мельком. Возможно, она стеснялась трюка, с помощью которого одурачила своего доверчивого наставника. Или же, с ее точки зрения, чудо оказалось недостаточно значительным? Да, она участвовала в этой истории, но на вторых ролях. Ей же хотелось сотворить чудо, которое будет принадлежать ей и только ей. Осенью того же года ее мечта осуществилась.
В конце октября, поддавшись давлению со стороны орденской братии, провинциал Аквитанский велел Сурену возвращаться в Бордо, а на его место назначил иного, менее эксцентричного монаха. Когда эта новость дошла до Лудена, Левиафан пришел в восторг, а сестра Иоанна, напротив, впала в уныние. Она чувствовала: нужно что-то делать. Стала молиться святому Иосифу, и он даровал ей веру, что «Господь поможет нам одолеть этого гордого демона». Три или четыре дня настоятельница болела, не вставала с кровати, а потом ей стало лучше, и она попросила устроить обряд экзорцизма. «Так случилось, что в тот день (5 ноября) многие достойные люди пришли в храм, чтобы посмотреть на экзорцизм — я усматриваю в этом особую милость Господа». («Особая милость» бывала явлена всякий раз, когда в церковь приходили какие-нибудь важные персоны. Именно в присутствии аристократии бесы и свершали самые живописные свои деяния).
Начался экзорцизм, и сразу же «появился Левиафан, самодовольно хвастаясь, что одержал победу над служителем церкви». Сурен призвал беса к смирению, требуя, чтобы тот поклонился Святым Дарам. Как положено, Левиафан завыл и задергался. «Но Господь в извечном милосердии Своем дал нам то, на что мы не осмеливались и надеяться». Левиафан простерся ниц (собственно говоря, это сделала сестра Иоанна) у ног экзорциста. Бес признал, что плел козни против доброго имени Сурена, и стал молить о прощении. Потом, пройдя судорогой по телу настоятельницы, Левиафан покинул свою жертву — навсегда. Это был истинный триумф для Сурена и его методы. Прочие экзорцисты изменили свое отношение к Жан-Жозефу, и провинциал решил дать Сурену еще один шанс.
Сестра Иоанна добилась того, чего хотела, а главное — продемонстрировала, что и сама может властвовать над дьяволами. Они способны превратить ее в юродивую, но и сама она, при желании, может сделать так, что они вообще исчезнут.
После бегства Левиафана на лбу у настоятельницы появился красный крест и оставался там в течение целых трех недель. В качестве чуда это выглядело неплохо, но требовалось что-нибудь поэффектней.
К делу подключился Валаам. Он заявил, что готов покинуть тело настоятельницы, но на память напишет у нее на левой руке свое имя, и надпись эта останется до самой ее смерти. Сестре Иоанне не понравилась перспектива всю жизнь расхаживать с автографом нечистого. Если уж Валаам хочет оставить надпись, то пусть это будет имя святого Иосифа.
