Эфраим Баух - Пустыня внемлет Богу
— В какой-то степени.
— Выходит, он еще более тебя не боится смерти?
— Выходит.
Яхмес, вытянувшись и в то же время слегка сгорбившись, чтобы не выглядеть слишком высоким, замер перед хромающим из угла в угол — так мечется зверь в клетке — властителем, что ничего хорошего не предвещает. Чувство приближения опасности у этого мастера интриг острейшее. К тому же он мнителен, и стекленеющий его взгляд, который он изредка бросает на Яхмеса, может означать приближение приступа то ли черной меланхолии, то ли ничем не объяснимой жестокости, от которой легионы безвинных поплатились жизнью. Особенно выводит его из себя древесный дичок, который попеременно швыряют эти два братца, и он оборачивается змеем и, насколько ему, повелителю, подсказывает интуиция, способен производить какие-то изменения в порядке природы, а его роскошный жезл власти мановением его руки способен лишь на единственное умерщвление одних другими. Правда, колдуны тоже превращают древесные дички в змеев, да и вообще это, вероятно, несложный обман зрения, но неясную и доселе незнакомую тревогу в него вселяет это неожиданное сочетание ораторствующего Аарона и молчащего позади него заики Моисея, от которого идет пугающая сила какого-то уже нелепого бесстрашия.
Не раз в припадке откровения властитель, после доклада Яхмеса о ситуации на границах, признавался ему в своих страхах перед пустыней, где таится угроза, пугающая мощь неведомого, от которого рано сереют и сморщиваются лица и тела комендантов да и солдат пограничных крепостей. На всю жизнь ему врезались в память рассказы, слышанные в детстве о внезапном шквале гиксосов, неизвестно откуда нахлынувших на Кемет из тех пустошей, которые миг или день назад были абсолютно пустынны и не внушали никакого страха. Более того, соглядатаи, по сути живущие в пустыне и получавшие жалованье за свое омерзительное, но нужное дело — не проглядеть врага, оказались слепыми и глухими. И это не было уловкой с их стороны, ибо все погибли первыми при вторжении.
После того как Аарон по указанию Моисея превращает на глазах властителя посох в змея, тот приказывает Яхмесу являться пред очи его каждое утро для доклада.
— Если за ним и вправду стоит эта сила, — говорит властитель, круто остановившись напротив Яхмеса, который и без разъяснений понимает, о ком и о какой силе речь, — зачем ему этот дешевый фокус с превращением обычной палки в змея, на который способны и мои чародеи? Откуда он знает наш язык? Родился здесь? Бывал тайно? Где-то учил его?.. Ты, который всеведущ да и обязан все знать, не в силах ответить на эти вопросы? Удивительно. В последнее время ты почти безвыходно торчал на границе, в крепости Чеку. Как же ты пропустил его? Или ты его ждал?
— Мой повелитель, твоя беспредельная подозрительность справедлива. Если ты считаешь, что я, обязанность которого стоять на страже твоей жизни, строю против тебя козни, то — казни.
— И казню… Когда сочту нужным. Разве не смешно, чем он решил меня напугать: превращением воды в кровь. Да и всем известно, что почти каждый год бывают периоды, когда воды Нила краснеют. Мои подданные и не к такому привыкли. К тому же колдуны делают то же самое.
И вспоминает Яхмес про себя гуляющий в эти дни по всей стране анекдот, фигурирующий в большинстве доносов: властитель Кемет собрал народ и сказал: завтра всем отрубят головы. Голос из массы: мечи приносить с собой?
— Меня лишь армия волнует. Дошли до меня слухи, что лучники спустились в низину, выловили пару еврейчиков и заставили зачерпнуть ковшами воду из Нила. То была и вправду вода. Но стоило тем лучникам попытаться ее пить, и она тут же превратилась в эту… красную жидкость. Что скажешь?
— Чего только не выдумают в моменты паники. Лучники первыми начали копать колодцы вдоль Нила и брать оттуда годную для питья воду. Труднее было выдержать вонь от вымершей рыбы в течение почти семи дней. Но ты прав, мой повелитель, твои подданные способны и не такое выдержать.
— Решил меня напугать жабами. Меня, который столько времени занимается бальзамированием. Да я вообще с детства лишен чувства омерзения.
И вспоминает Яхмес, как в особо доверительные часы их встреч повелитель посвящал его в тайны бальзамирования, да так, что после этого привычного ко всему Яхмеса рвало и тошнило. Особенно когда тот с каким-то болезненным наслаждением описывал, как из тела извлекают внутренности и мозг, за исключением сердца, и после тщательной промывки заполняют полость благовониями, затем держат тело в натроне семьдесят дней. О пчелином воске, корице, масле из ливанских кедров, хне, пальмовом вине, смолах правитель рассказывал взахлеб. Дальше, когда речь шла об украшениях мумии — ожерельях, амулетах, браслетах, масках, льняных пеленах, золотых накидках, слушать было легче, но чувство омерзения после этих бесед еще долго преследовало Яхмеса.
— Конечно, жабы повсюду, даже в квашнях и в печах, — дело неприятное, — продолжает властитель. — Помнится, в детстве было нашествие крыс. Так отыскался какой-то юродивый, вроде этих двух, как их… Моисея и Аарона, без посоха, но с дудочкой, и увел их всех в Нил. Тут же эти жабы упоенно раздувались от собственной многочисленности и своим гнусным клекотанием заглушали не только дудочку, а любые самые громкие звуки. Говорят, стоило выплеснуть воду из ковша, как тут же из непросохшей лужи раздавалось кваканье. Да и чего я тебе рассказываю, ты же был, когда моя жена впала в истерику, увидев жаб в своей постели. Призвал я их сам, этих двух. Говорю: «Помолитесь вашему богу, чтобы удалил жаб». Этот рыжеватый, ну как его… Моисей? — говорит: «Назначь мне сам, когда мне помолиться, чтоб жабы исчезли». Думаю: скажу — сегодня, решит, что это мне архиважно. Говорю: «Завтра». Меня-то одно волнует: армия. Страшнее нет для нее повальной болезни. Из-за этого проигрывались войны, рушились империи. Он говорит: «Так и будет, чтоб знал, что тольших жаб, но и это выдержат мои подданные, невозможно же страну залить благовониями и кедровым маслом. Вот что я заметил в деле с жабами: не сразу со взмахом этой палки страна покрылась гадами и не тотчас после молитвы его они исчезли. Все это нарастало постепенно и так же исчезало. Ты ведь сам говорил мне, что где-то на юге свирепствует саранча, а в западной пустыне клубятся тучи мошки. Думаю, этот человек просто ощущает острее других происходящее в дальних пространствах и ловко этим пользуется».
«Не так уж он прост, — думает про себя Яхмес, — я-то всегда знал и знаю, что вокруг Месу-Моисея, где бы он ни возникал, мгновенно воронкой заверчиваются пространства, и не она, эта воронка, втягивает его, а он становится ее стержнем и оправданием ее сути».
— …И я обвел их вокруг пальца, — ловит Яхмес выпущенную им на миг нить слов необычно разговорившегося повелителя. — А что? Мое слово: хочу — даю, хочу — беру его обратно. Да, это по-детски примитивно, но для выигрыша времени иногда гораздо действеннее, чем мудрствования государственных мужей.
Ты знаешь, я жесток, но справедлив, и в какие-то мгновения склоняюсь к тому, чтобы их отпустить. Скорее не из милосердия к ним, а из жалости к моим подданным. Но в следующий миг сердце во мне ожесточается до удушья. Ранее со мной такого не случалось. И я уверен, что это Амон-Ра, чьим наместником на земле я являюсь, который сильнее бога этих двух нудников, не позволяет мне им сдаваться.
После этой встречи властитель Кемет внезапно прерывает всякие контакты с Яхмесом, посылая к нему за необходимыми сведениями каких-то второстепенных чиновников. Яхмес воспринимает это как очередное сумасбродство властителя, который уже давно не появляется на людях. Страна напоминает какой-то безумный вертеп, в котором еще местами можно увидеть невысохшие лужи то ли крови, то ли воды кровавого цвета и, хотя горы сдохших жаб убраны, атмосфера словно бы пропитана остаточным трупным запахом. Оказывается, невозможно жить без таких ранее привычных запахов свежей воды, скошенных и растущих трав, хвои, цветов, которые погибли под слизью жабьего нашествия, хотя вокруг по-прежнему сверкают бирюзой и золотом дворцы и храмы. А тут еще нашествие вшей. На людях и скотине. Бритоголовые и безбородые египтяне в одних набедренных повязках, порой страдающие болезненной чистоплотностью и моющиеся по нескольку раз в день, не знают, куда скрыться от этих вшей, в то время как бородатые, живущие в грязи и нищете евреи явно от вшей избавлены, как и от надзирателей и производителей работ, все силы которых опять же направлены на борьбу со вшивостью. Горы кирпичей растут. Строительство приостановлено.
От ближайших помощников, мастеров осведомительского дела, Яхмес узнает, что колдуны пытались навести и вывести вшей, но это у них не получилось и все они в один голос заявили, что это от бога. Как-то правитель, будучи не в духе, пошел в свою купальню на Ниле. На дороге его невзначай, а по сути приведенные лизоблюдами из официальной охраны, оказались Моисей и Аарон. Лизоблюды эти всю дорогу чесались, со злостью и завистью поглядывая на ведомых ими, на которых никаких вшей не наблюдалось. Самое любопытное, что правитель прошел мимо них, как бы и не замечая их, а они ему кричали: «Отпусти народ мой, не то Бог наш пошлет на страну твою песьих мух, на тебя, на весь народ твой, на всю твою землю. А в низине их не будет, и это — знак нашего Бога, отделяющего свой народ от твоего».
