Джеймс Баллард - Империя солнца
Джим бродил меж сбитых самолетов, которые, казалось, плыли по зеленому морю крапивы, и — один за другим — снова отправлял их в полет. От всей этой бесхозной красоты у него закружилась голова, и он сел отдохнуть на хвост «Хаяте». Он смотрел на небо над Шанхаем и ждал американцев, которые начнут садиться на аэродром Лунхуа. Он ничего не ел уже два дня, но голова у него была совершенно ясная.
— …а-ах …а-ах.
Этот звук, глубокий выдох, полный отчаяния и ярости, пришел откуда-то с края поля. Прежде чем Джим успел спрятаться, крапива за ближайшим «Зеро» зашевелилась. Футах в двадцати от него на летное поле вышел японский летчик. На нем был обычный мешковатый летный комбинезон с нашивками особого штурмового отряда на рукавах. Он был безоружен, но в руках у него был выдернутый из ограждения сосновый кол. Он резко, на выдохе, рубил крапиву и раздраженно оглядывался на ржавеющие самолеты, так, словно пытался усилием воли заставить их вернуться в строй.
Джим пригнулся что было сил, надеясь, что выцветшая камуфляжная раскраска «Хаяте» хоть как-то его спрячет. Он заметил, что этому летчику, офицеру, не было еще и двадцати: не успевшее оформиться лицо, мягкие линии подбородка и носа. По землистому цвету лица и выпирающим костяшкам на запястьях Джим понял, что летчик находится на той же стадии голодного истощения, что и он сам. Вот только глубокие гортанные выдохи были как у взрослого мужчины, как будто при вступлении в отряд камикадзе ему в качестве особого поощрения выдали легкие и глотку другого летчика, постарше.
— …ы-ых…
Он заметил Джима на хвосте «Хаяте» и несколько секунд молча смотрел на него сквозь высокие стебли крапивы. Потом развернулся и продолжил свой гротескный обход летного поля.
Джим смотрел, как он рубит сахарный тростник, быть может, расчищая место для посадки геликоптера. Может быть, в ответ на американские атомные бомбардировки японцы приготовили какое-то секретное оружие, высокоэффективный реактивный истребитель, которому будет нужна куда более длинная взлетная полоса, чем здесь, в Лунхуа? Джим ждал, что летчик вот-вот подаст сигнал часовым возле пагоды. Но японец по-прежнему ходил от одного сбитого самолета к другому. Потом остановился, покачал головой, и Джим вдруг снова вспомнил, что лет этому пилоту совсем немного. В начале войны, да наверняка еще и несколько месяцев тому назад, он учился в школе и прямо со школьной скамьи угодил на ускоренные летные курсы.
Джим встал и пошел через крапиву к жухлой траве на краю летного поля. Он шел следом за японцем, ярдах в пятидесяти, и остановился, когда летчик задержался у поврежденного «Зеро», чтобы подергать рули высоты. Он подождал, пока тот снова тронется в путь, и опять пошел следом, даже не пытаясь прятаться и старательно всякий раз ставя ногу в свежий отпечаток армейского башмака.
Весь следующий час они бродили вдоль южного периметра аэродрома, молодой летчик с мальчиком в кильватере. Из летнего марева выплыли бараки и спальные блоки лагеря Лунхуа. Вдалеке, на той стороне летного поля, грелись на солнышке возле сгоревших ангаров японские механики. Летчик видел, что Джим идет за ним следом, нони разу не сделал попытки позвать своих. И только когда в поле зрения показалась огневая точка с двумя охранявшими ее солдатами, японец остановился и жестом подозвал Джима к себе.
Они стояли у ржавого самолета, от которого старьевщики уже успели отпилить оба крыла. Летчик с шумом втянул в себя воздух, явно смущаясь терпеливого взгляда Джима: как старшеклассник, вынужденный обратить внимание на восторженного шкета, класса на три младше, чем он сам. Несмотря на молодость, он, казалось, уже успел довести себя до последней степени совершенно взрослого чувства отчаяния. От полуразложившегося трупа китайского кули, который угнездился в зарослях сахарного тростника, среди топливных баков и двигательных блоков тучей взвились в воздух мухи. Они кружили у лица летчика, они стучались о его губы, как нетерпеливые гости в ожидании банкета. Они были очень похожи на тех мух, что ползали по лицу мистера Макстеда. Неужели они догадывались, что этот летчик уже давно должен был погибнуть, направив самолет на американский авианосец возле острова Окинава?
Как бы то ни было, летчик не делал ни малейшей попытки от них отмахнуться. Он, естественно, вполне отдавал себе отчет в том, что жизнь его кончена, что гоминьдановские войска, которые должны вот-вот войти в Шанхай, не замедлят разделаться с ним при первой же возможности.
Японец поднял кол. Как лунатик, вынырнувший из забытья, он зашвырнул его подальше в крапиву. Джим вздрогнул; заметив это, японец потянулся к нагрудному карману летной куртки и вынул оттуда маленький манго.
Джим принял желтый плод из загрубевшей руки летчика. Манго был все еще теплый — от тела японца. Пытаясь выказать равное самообладание, Джим заставил себя не есть его сразу. Он стоял и ждал, пока пилот, отвернувшись, оглядывает взлетную полосу.
Наконец тот сделал шаг вперед и с раздраженным выкриком отвесил Джиму подзатыльник. И махнул рукой в сторону ограды, как будто предупреждая, что земля здесь заражена и что Джим должен убираться отсюда подобру-поздорову.
34. Летающий холодильник
Сладкий манго скользил у Джима во рту, как язычок миссис Винсент по внутренней поверхности ладоней. Отойдя футов на десять от ограды, Джим сел на топливный бак, упавший в бурьян на краю затопленного рисового поля. Он проглотил нежную мякоть и стал катать во рту косточку, соскабливая с нее остатки сердцевины. Он уже думал о следующем манго. Если удастся расположить к себе этого японского летчика, бегать со всякими там поручениями и вообще всячески быть полезным, манго может оказаться не последним. За несколько дней он наберется сил настолько, что сможет дойти до Шанхая. К тому времени там уже высадятся американцы, и Джим представит им летчика-камикадзе как своего друга. Американцы по сути своей народ не злой, и они с готовностью закроют глаза на такую мелочь, как налеты пилотов-самоубийц на их авианосцы в районе Окинавы. А когда настанет мир, японец научит Джима летать…
Опьянев от сладкого сока, Джим соскользнул наземь, привалившись к топливному баку спиной. Он окинул взглядом ровную поверхность затопленной делянки и решил, что хватит с него детских фантазий. Во-первых, откуда он знает, что война действительно кончилась? Евроазиат в белой рубашке, конечно, вел себя подозрительно бесцеремонно, но его единственная забота была — попытаться украсть со стадиона машины и дорогую мебель. Что же до полетов, то летчик-камикадзе может оказаться не самым лучшим инструктором…
В августовском небе раздался знакомый гул, привычный угрожающий дрон моторов. Джим вскочил на ноги, едва не подавившись косточкой. Прямо перед ним, ярдах в восьмистах над пустынными полями, летел американский бомбардировщик. Это была четырехмоторная «сверхкрепость», и шла она куда медленней, чем любой другой американский самолет, который Джиму приходилось видеть за всю войну. Он что, и впрямь собрался сесть на аэродроме Лунхуа? Джим стал махать рукой пилоту в закрытой стеклянным колпаком кабине. «Сверхкрепость» пролетела прямо у него над головой, и от рева моторов содрогнулась земля, а разбитые самолеты на краю летного поля начали вибрировать в унисон.
На брюхе «сверхкрепости» разверзлись бомбовые люки, открыв уложенные в десятки рядов серебристые цилиндры, готовые вот-вот рухнуть с держателей вниз. Самолет с грохотом пошел дальше: один из моторов на правом крыле работал на высокой свистящей ноте, от этого свиста воздух как будто треснул пополам. У Джима не было сил двигаться с места; он сидел и ждал, что вот-вот вокруг него начнут рваться бомбы, но вместо этого небо вдруг вспыхнуло созвездьем разноцветных парашютов. По воздуху, словно радуясь жаркому августовскому солнцу, плыли десятки цветных куполов. Эти яркие зонтики живо напомнили Джиму наполненные горячим воздухом воздушные шары китайских фокусников, которые под занавес детских праздников на открытом воздухе, в саду на Амхерст-авеню, вдруг появлялись невесть откуда и улетали в небо. Что, летчики с Б-29 хотят таким образом развлечь его, не дать ему упасть духом, пока они заходят на посадку?
Парашюты плыли мимо и приземлиться должны были как раз в районе лагеря Лунхуа. Джим, как мог, попытался сфокусировать взгляд на разноцветных куполах. Два парашюта столкнулись, запутались стропами. Серебристый цилиндр рванул мигом скомкавшийся купол вниз и ушел в вертикальное пике, ударившись в насыпь ярдах в двухстах от того места, где сидел Джим.
Собравшись в последний раз, прежде чем лечь и уснуть навсегда под ржавеющими остовами самолетов, Джим продрался сквозь заросли сахарного тростника и шагнул в воду. Он добрел по мелководью до залитой водой бомбовой воронки почти посередине поля, обошел ее по краю, а потом, вдоль кромки поля, вышел к каналу.
