Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
И она решила не просыпаться… Утро застало ее в доме.
* * *Зверек, получившая новое имя с легкой руки Ольвина, все же побаивалась его. А как же: хозяин! Как-то раз, заслышав его коня (видимо, вернулся откуда-то после долгой отлучки), она так застеснялась, что забралась под стол. Настороженно и диковато следила за тем, как он вошел, сбросил мокрый плащ прямо у порога и заговорил с сестрой о делах, поездке, встрече с Учителем который жил сейчас один где-то далеко в лесу. Рангула кивнула ему на Зверька под столом, но его это нисколько не заинтересовало. Получив от сестры обед, он сел за стол и долго молча ел. Зверек тоже проголодалась, но ведь не попросишь! А жаль, так вкусно пахнет! От досады она начала сопеть и вздыхать. Сытый и добродушный, Ольвин наконец заметил «что-то» и заглянул под стол.
– А, это ты? Ну-ка вылезай!
Он запустил руку поглубже под стол и стал шарить в темноте, стараясь схватить и вытащить ее на свет. Ничего не получилось: она ловко увернулась и забилась еще глубже.
– Оставь ее, не пойдет: дикая, – прокомментировала Рангула.
Тогда он попробовал новый прием – подразнить костью. Он был уверен, видите ли, что она вцепится в кость и он ее вытащит! Со всей силы Зверек укусила его за ногу! Он вскрикнул и, изловчившись, схватил ее за руку и за ногу, вытащил из-под стола и посадил себе на колени. Держал очень крепко и сердито. Какое-то время они боролись, потом Зверек затихла и лишь ждала, когда он ослабит хватку, чтобы удрать. Он разглядывал ее задумчиво, трогал лицо, подбородок, что-то говорил про глаза. Глаза Зверька вдруг удивили его! Потом он бережно опустил ее на пол и еще долгое время молчал. Она с облегчением освободилась от его рук и выскользнула во двор.
Нельзя сказать, что с этого дня он стал проявлять к ней больше интереса, чем раньше, нет, но, по крайней мере, стал несколько мягче и внимательнее. И почему-то она его больше не боялась.
Горвинд никогда не прогонял Зверька, когда разговаривали старшие, и ее внимание и хорошая память позволяли не упустить ничего из происходящего. Все услышанное она хранила в глубине своего сердца. На всякий случай она запомнила, что Ольвина удивили ее глаза, и, услышав, что он спрашивает об этом Горвинда, прислушалась к ответу:
– В ее взгляде – ее прошлые жизни.
Ответ, к ее удивлению, совершенно удовлетворил Ольвина, но ей самой ничего не объяснил. «Может быть, Горвинд имел в виду глаза моих предков?.. Конечно, предков, кого же еще», – решила она.
Между делом, очищая рыбу в ручье, она наклонилась низконизко и попыталась заглянуть за зыбкую границу водной глади. Растрепанная челка упала на глаза, два удивленных зрачка смотрели на нее внимательно и настороженно… «Кто я?..»
«Кто ты?» – говорил и взгляд Ольвина.
– Она удивляет тебя? – спросил Горвинд.
– Да, – честно признался Ольвин, – в ней нечто не совсем привычное. Давно хочу тебя спросить: почему ты не учишь ее? Она кажется смышленой.
– Девочка. Не уверен, что у нее хватит терпения и упорства.
Кое-что прояснялось. Зверек очень хотела заслужить право называть Горвинда Учителем! Итак, надо «стать» мальчиком. Когда Ольвин привез из поселка немного детской одежды, она сразу выбрала штаны и куртку. Но этого было явно недостаточно. Овечьи ножницы Рангулы добавили еще один штрих к портрету, ручей равнодушно унес безжалостно отхваченные длинные пряди. Горвинд не выказал и тени удивления и не похвалил, на что она в душе тайно надеялась. Что ж, упорство и терпение!
Что еще? Она не знала, но, поразмыслив, решила почаще сопровождать Горвинда, надеясь приобрести таким образом его расположение. Ее прямолинейная тактика веселила Ольвина и выводила из себя Рангулу. Но это были пустяки по сравнению с надеждой обрести Учителя. В родительском доме никто не собирался ее обучать, но она хватала, что называется, на лету и теперь умела немного считать, знала несколько рун и имела собственные знания, полученные из внимательного наблюдения за природой. Она гордилась этим и рассчитывала произвести впечатление на Горвинда.
Тем временем, осенью, он опять куда-то ушел, и как всегда, она не знала, куда и насколько. Он и раньше отлучался по одному ему ведомым делам, исчезая в неизвестном направлении на несколько дней. Но на этот раз ожидание затягивалось. Терпение и упорство! Что обычно делают мальчики? Может быть, в отсутствие Горвинда попытаться поучиться чему-нибудь у Ольвина? И когда однажды ранним утром тот собрался к озеру за рыбой, он с удивлением обнаружил рядом с собой Зверька. Впрочем, Ольвин не возражал.
– Ты хочешь попробовать гарпун? Почему бы и нет. Но если сломаешь его или утопишь, я тебя поколочу.
Она дернула плечом – если догонишь. Ольвин усмехнулся. На том и порешили.
Над водой еще подрагивали клочья ночного тумана, горы тенями вставали из-за едва наметившихся границ озера. Зверек начала было сожалеть о покинутой теплой постели, но, вспомнив о цели, сосредоточилась.
Рыбы в озере было много, и лодка Ольвина недолго скользила в поисках нужного места. Потом он втащил весла в лодку и стал ждать, пока рыба, встревоженная движением лодки, успокоится и подплывет ближе. Ольвин бил сильно, но иногда, на взгляд Зверька, несколько поспешно. О чем она ему и заявила. Он не обиделся и предложил попробовать. Она била очень метко, но слабо, гарпун скользил по спинам рыбин, как ветки ивы, спускавшиеся в воду. Ольвин готов был научить, и они принялись за дело. Он держал гарпун и ждал, когда появится добыча. В какой-то момент Зверек так ясно поняла: вот именно сейчас надо бить, – что безотчетно положила ладошку ему на спину, и Ольвин мгновенно нанес удар! Достав рыбину, он оглянулся на Зверька с удовольствием и заметил, как бы в похвалу:
– Мы сделали это вместе!
* * *…Дни шли. Прошла осень. Зима казалась бесконечной, и каждый вечер, засыпая, она удрученно отмечала: и сегодня Горвинд не пришел.
Спали в доме все вместе для экономии места и тепла. Рангула много ткала, вязала и мастерила в числе прочего удивительные одеяла из овечьей шерсти, теплые и добротные. Под их слегка колючим покровом засыпалось легко и приятно. Иногда припозднившийся с охоты замерзший Ольвин будил ее, устраиваясь на ночлег. От него пахло конским потом, лесом, дымом, морем – это стало привычным и родным, как стало привычным то, что, распластав ее сонную у себя на груди, он бесцеремонно согревался ее теплом. И она тут же вновь засыпала, уткнувшись носом в его плечо.
* * *…Горвинд вернулся ночью так же неожиданно, как и ушел: сквозь сон, ликуя в душе, она услышала долгожданный голос. Горвинд неспешно разговаривал с Ольвином у очага, и огонь таинственно выхватывал из темноты их профили – твердый и суровый одного и мягко склонившийся другого.
Зверек хотела подойти незаметно, но Горвинд услышал шорох и обернулся. Она было открыла рот, чтобы радостно поприветствовать его, но он коротко взглянул на нее и, едва кивнув, отвернулся и продолжил беседу.
Подойти? Не подозвал. Сказать что-нибудь? Но он видел ее и не сказал ни слова! Зверек озадаченно топталась на месте. Не успев разрешить свои сомнения, она услышала, как Горвинд спрашивает у Ольвина:
– Чем она занималась все это время?
– Пыталась научиться тому, что, как ей думается, может пригодиться.
Кажется, это понравилось Горвинду.
– Она болела?
– Нет.
– Много ли она плачет?
– Похоже, не плачет совсем.
Рангула что-то пробормотала в своем углу, и Ольвин нехотя добавил:
– На днях повредила себе руку в лесу, и Рангула лечила ее. Было немного слез, но и рана была значительной.
Последняя часть фразы была адресована в угол.
Горвинд покивал головой.
– А как она спит?
Ольвин не понял, и Горвинд уточнил:
– Легко ли засыпает, не разговаривает ли во сне, как рано встает?
Ольвин виновато развел руками: мол, не знаю.
– Понятно, – заключил Горвинд. – У тебя самого со сном все в порядке.
Смущенно кашлянув, вступила в разговор Рангула:
– Может быть, я добавлю? Если это относится к тому, о чем ты спрашиваешь, я видела несколько раз, как она вставала ночью при полной Луне и выходила во двор.
Горвинд мгновенно обернулся к Зверьку:
– Ты сама помнишь об этом?
– Конечно.
Опять удовлетворенный кивок головы и молчание.
– Ну, что ж, – Горвинд подвел итог, – хороший крепкий ребенок…
«И это все?!» – пискнуло в душе Зверька.
– …и (глядя на нее, стоящую на одном месте столбом) ее можно учить.
Но больше не было сказано ничего! Можно учить. Но будет ли он сам этим заниматься – ни слова!
Утром он взял коня и отправился к морю. Хорошо еще, что шел пеший, ведя коня под уздцы, иначе Зверек давно потеряла бы его из вида. Она была уверена, что он не обращает на нее внимания, а порой ей казалось, что и вовсе не видит ее. На берегу он не остановился, на что она надеялась, так как сильно устала, а медленно двинулся вдоль моря в сторону заходящего за скалы фьорда солнца. Один раз Горвинд оглянулся, и теперь она твердо знала, что он видел ее, так как спрятаться на берегу было негде.
