Анатолий Брусникин - Беллона
Второе: штурм следует произвести в лоб, стремительным броском. Этот вариант считается у союзников невозможным, поскольку, по сведениям разведки, с фронта перед Малаховым зарыты камнеметные фугасы на гальваническом приводе - атакующие колонны взлетят на воздух. Но эта информация не соответствует действительности. Грунт там слишком твердый, заложить мины не получилось. Поэтому Тотлебен приказал произвести лишь имитацию подземных работ, а ложное сообщение о фугасах запущено русской разведкой.
Эдуард Иванович очень беспокоился за курган. Для усиления уязвимой точки он планировал возвести две дополнительные батареи, которые прикроют Малахов с флангов, однако на завершение работ требовался минимум месяц. До той же поры рассчитывать можно было только на помощь армии Горчакова, стоявшей в нескольких верстах к северо-востоку, за холмами и Черной речкой. Союзники очень рисковали, затеяв штурм кургана, имея у себя на фланге эту угрозу. Выдержи Малахов первую атаку - и Горчаков двинет войска на подмогу, зажав нападающих меж двух огней.
Ко всем этим фактам Лекс присовокупил собственную рекомендацию: со штурмом хорошо бы поторопиться, но перед этим - прав Лансфорд - следует отвлечь или еще лучше обескровить армию Горчакова. Лишь тогда успех дела можно будет считать полностью обеспеченным.
В субботу 9 июля, вскоре после заката, в условленный для сеансов час, Бланк был между Большим Реданом и Малаховым курганом, в полуразрушенной каменной сторожке, разбитая стена которой выходила на английские позиции. Отсигналив фонарем закодированное послание, Лекс переместился в другое место, расположенное выше по холму. Согласно инструкции, полагалось выждать, не будет ли незамедлительного ответа.
Накрапывал дождь. Сзади кучно светились огни Севастополя; впереди, за черной полосой нейтрального пространства, горели костры английских биваков. Время от
времени то здесь, то там багровыми сполохами выстреливали пушки. Людей в этом зловещем, сумрачном мире будто не было вовсе. Лишь огоньки да искры, как если бы из мрака пялились сотни и тысячи хищных глаз - немигающих или помаргивающих.
Через полчаса ожило еще одно око - в той точке, за которой наблюдал Лекс. Оно замерцало короткими и длинными вспышками. Значит, Лансфорд находился на сигнальной станции и ждал, когда же наконец агент выйдет на связь. Последний контакт с Бланком был в Симферополе, почти неделю назад, через курьера.
Лекс записал в блокнот длинную светограмму, а раскодировал ее уже на обратном пути, когда плыл через рейд с Южной стороны на Северную.
«Releived you are safe and well, - писал лорд Альберт. - Bravo for brilliant results. Pity if frogs get all the glory. - (Он имел в виду, что Малахов курган находится на французском участке и англичанам его штурмовать не доведется.) - Let them. As for luring Gorchakov out am working on that but difficult. Attack not possible before 3 or 4 weeks. Pray slow down works on Malakoff. And easy on borstch»[4].
Усмехнувшись шутке про борщ, Лекс стал думать, что можно сделать для замедления работ по возведению фланговых батарей.
Пока добирался до Северного городка, кое-что придумал. Еще и конец субботнего soirе?e в Андреевском госпитале захватил.
* * *
При командующем инженерной частью состоял целый штаб, но далеко не все его сотрудники выезжали на передовую линию и вообще в потустороннюю, то есть Южную половину Севастополя, находившуюся под постоянным обстрелом. Кто-то занимался чертежами, кто-то строительными расчетами, кто-то документацией. У посюсторонних поездка на позиции считалась предприятием рискованным, почти героическим. Некоторые вызывались добровольно, желая отличиться. Возвращаясь, держались важно, рассказывали ужасы. Штабные остряки называли эти экскурсии игрой в «Тотлебеншпиль»:[5] можно сорвать банк, то есть получить «аннушку» или «стасика», а можно и «продуть вчистую» - то есть вернуться на Северную сторону с транспортом свежих покойников.
Были и другие инженеры - те, что дневали и ночевали в Севастополе. Они про ужасы никогда не рассказывали, с посюсторонними держали себя надменно. Те, впрочем, были уверены, что любой из этих сорви-голов, будь у него возможность, отдал бы всё на свете, только бы служить в тылу.
Очень скоро, чуть не с первого дня, Лекс открыл секрет, как ладить с обоими подвидами сослуживцев. Со штабными достаточно не заноситься, не строить из себя героя только потому, что играешь в тотлебеншпиль каждый день. Отношения с большинством «окопных» инженеров тоже быстро наладились - как только те увидели, что «барончик» хоть и «шпак», но ядрам не кланяется, а в деле сведущ и всегда готов помочь советом.
Первая поездка на Южную сторону из-за новизны впечатлений запомнилась Лексу до мельчайших деталей. Он будто увидел мир с изнанки, заглянул в зазеркалье. Сколько раз с Инкермановских высот или Сапун-горы смотрел он в окуляр на такую близкую и совершенно недоступную бухту, где торчали мачты затопленных кораблей, дымили трубами буксиры и сновали юркие лодки. И вот сам оказался в одном из этих «тузиков», на которых чумазые матросята всего за копейку перевозили пассажиров с одного берега Большого Рейда на другой, а окрестные горы, занятые английскими и французскими войсками, стали невообразимо далекими, словно лунная поверхность. Всякому, кто решил бы преодолеть это невеликое расстояние по прямой, пришлось бы сначала пересечь границу между жизнью и смертью.
Медлительные верблюды тянули к причалам маджары, наполненные снарядами и порохом. Грузчики так же вяло перекладывали тяжелый груз в длинные баркасы. Довольно было бы одной бомбы, взявшей траекторию круче остальных, и от пристани остались бы щепки, а от людей кровавая каша, но никто об этом, кажется, не задумывался. Рядом с пороховыми мешками сидели запыленные солдаты в серых шинелях, дожидаясь переправы. Офицеры в летних пальто курили и преувеличенно громко смеялись, бравируя друг перед другом. Мол, ничего особенного, подумаешь - передислоцироваться на Южную сторону, где неумолчно громыхало, а во многих местах столбами стоял черный дым.
С того берега шла двенадцативесельная шлюпка, осевшая в воду по самые борта. В ней плотно, ряд на ряде, лежали мертвецы.
«Что за дикарская страна, - подумал Лекс. - Совсем не заботятся о морали прибывающих войск. Неужто нельзя было дождаться темноты».
Но солдаты из подкрепления глядели на ужасный груз равнодушно. А пехотный капитан, бравируя, громко сказал своему субалтерну:
- Туда везут живое мясо, обратно мертвое. Большая скотобойня - вот что такое Севастополь.
И мальчишка-прапорщик рассмеялся.
«Большая скотобойня - вся ваша Россия, - мысленно ответил веселому капитану Бланк. - По-скотски живете, по-скотски подыхаете. И по-скотски равнодушны к этому».
Уже через несколько дней он ко всему этому привык. К двум нескончаемым встречным потокам: солдатской массы и военных припасов в одну сторону, раненых и убитых - в другую; к общему настроению усталого фатализма, ощущавшемуся все сильнее по мере приближения к передовой; к стуку топоров и визгу пил на берегу, где начинали строить невиданной длины понтонный мост, который должен был соединить противоположные края рейда (почему только сейчас, на одиннадцатом месяце осады?); к выплывающей навстречу громаде Николаевских казарм, где были сосредоточены все севастопольские учреждения, еще не переведенные в Северный городок; к поездке через разбитые кварталы к бастионам. На каждый из них ходила линейка, длинная повозка с номером: первая - на первый, вторая - на второй и так далее. Нижним чинам пользоваться этим транспортом не дозволялось. Последние полверсты, где снаряды падали особенно часто, нужно было преодолевать пешком.
К Малахову кургану, который наряду с четвертым и третьим бастионами считался самым опасным участком фронта, вела широкая траншея, но ею мало кто пользовался - в ней даже летом не просыхала жидкая грязь в фут глубиной. По этой трассе волокли новые орудия вза мен разбитых, да санитары выносили раненых. Все остальные шли поверху, пренебрегая опасностью с тем же равнодушием, которое Лекса не восхищало, а только бесило. Как же это по-русски! Вместо того, чтоб за столько месяцев замостить дно траншеи дубовыми досками или, что еще проще, засыпать щебнем, они предпочитают попусту рисковать жизнью, потому что, видите ли, жизнь - копейка, а судьба - индейка.
Сам он тоже ходил верхом, но не от лихости, а из психологического расчета. Как человеку новому и к тому же штатскому, ему нужно было поскорее составить себе репутацию у «окопных» инженеров и бастионного офицерства.
С этой задачей Лекс справился в первый же день.
Славу храбреца легче всего заслужить именно новичку, да еще «шпаку», от которого обстрелянные старожилы ожидают нервозности и глупой суетливости. Однако ни «шпаком», ни новичком Лекс не был. Он очень хорошо знал основные законы выживания в условиях позиционной войны.
