Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо
В ночь на шестнадцатое число явился гонец с реляцией о взятии Оцу. Тятя услышала об этом из уст прислужницы и тотчас отправила посланника к Тэрумото Мори — впервые за долгое время она позаботилась справиться о положении дел на поле брани. Разумеется, прежде всего её волновала судьба Такацугу, но она поостереглась задать этот вопрос напрямую. Посланник вернулся с лаконичным ответом Тэрумото: госпожа Ёдо может быть спокойна, после кровопролитных боёв замок Оцу пятнадцатого числа был взят союзными войсками. О Такацугу — ни слова. Возможно, князь Тэрумото и сам ничего о нём не знал.
Тятя не спала до рассвета. «Такацугу конечно же погиб в сражении», — думала она, и сердце её замирало от жалости к кузену, чья короткая жизнь с самых ранних лет была посвящена отчаянной борьбе за восстановление былого могущества прославленного дома Кёгоку. Когда Нобунага Ода, загнанный в ловушку, вспорол себе живот Хоннодзи, Такацугу воспользовался случаем, чтобы напасть на вотчину Хидэёси в Нагахаме. Опять настало смутное время — теперь уже после смерти тайко, — и Такацугу повёл себя точно так же: предал своего господина, поднял руку на Хидэёри. Похоже, он взял за правило в периоды больших перемен выбирать неверный путь. Но только Тятя, она одна, знала, что толкает его на предательство. У них не было нужды в объяснениях — они понимали друг друга без слов. Громкое имя, увенчанные воинской славой, баснословно богатые и знатные предки стали причиной всех бед молодого самурая…
Наутро после беспокойной ночи Тятю разбудила прислужница и доложила о визите Тэрумото Мори. Тятя побледнела при мысли о том, что лишь серьёзное ухудшение ситуации на фронте могло привести к ней старого полководца в столь ранний час.
Тэрумото в полном боевом облачении устало вошёл в её покои и, не успев сесть, промолвил:
— Плохие вести, госпожа: наши войска разбиты при Сэкигахаре силами Токугава. Я получил реляцию полчаса назад.
— Когда состоялось сражение?
— В пятнадцатый день нынешней луны.
— Тогда же был взят замок Оцу?
— Верно. Что бы ни случилось, я буду защищать вас, госпожа, вас и молодого господина Хидэёри. Даже ценой собственной жизни. Вам не о чем беспокоиться, — попытался утешить её князь Мори.
— Мне уже не раз приходилось видеть, как пылают и рушатся замки, я сумею сохранить хладнокровие и теперь, — без тени иронии отозвалась Тятя.
Она отчётливо помнила языки пламени, уничтожившие Одани, не забыла пожар в Китаносё. Она привыкла терять близких. Её отец, мать, отчим, дядя были вынуждены покончить с собой. Она похоронила своего первенца. Тайко умер у неё на руках. Никого не осталось рядом с ней, и, если Такацугу тоже сложил голову на поле брани, зачем цепляться за жизнь?
Но есть ещё Хидэёри… Её Хидэёри должен жить! И она не имеет права умереть, пока не увидит его во главе страны, пока не приведёт его к власти. Тятя почувствовала, как в сердце безудержно закипает гнев, направленный против тех, кто был в ответе за поражение при Сэкигахаре. Эти люди проявили глупость и малодушие, они пренебрегли её советом, наделали ошибок и в итоге проиграли битву!
— Стало быть, скоро тут появится столько беглецов, что замок затрещит по швам. — На этот раз Тятя уже не смогла скрыть горькую иронию. Она дала понять, что аудиенция закончена, и Тэрумото Мори, бравый вояка, которому, по её мнению, не хватало утончённости, удалился.
С наступлением сумерек, как и предполагала Тятя, маленькими группами начали прибывать самураи, оставившие поле битвы. С верхнего яруса сторожевой башни она видела, как один за другим на подступах к замку загораются бивуачные костры — пораженцы привечали собратьев по несчастью. Ближайшие вассалы уже сообщили ей, что в стане западных сил произошёл раскол и завязался спор между партией полководцев, готовых идти до конца, призывающих окопаться в Осакском замке и сражаться до последнего, и партией благоразумных, склоняющихся к тому, чтобы сдаться Иэясу Токугаве. В осакском гарнизоне осталось ещё много самураев, и воины из разбитой армии продолжали прибывать. Тятя знала, что сопротивление возможно — Токугаве нелегко будет взять Осаку. Тайко лично руководил строительством этой уникальной крепости, она была неприступна. Но в отсутствие достойного предводителя, способного возглавить оборону, падение замка превращалось в вопрос нескольких дней. А от самых умных и влиятельных полководцев, таких как Мицунари Исида и Ёсицугу Отани, не было никаких вестей.
Вечером восемнадцатого числа Тятя услышала от одного из ближайших вассалов, что во время осады Оцу Такацугу удалось бежать и теперь он скрывается на горе Коя. По всей видимости, правитель Оцу взял ответственность за уничтожение замка на себя и выбрал добровольное изгнание, удалившись в один из буддийский монастырей.
Когда выяснилось, что её кузен жив, все скорбные размышления о его судьбе и воспоминания о днях молодости показались Тяте смехотворными. В ней снова закипел гнев при мысли о том, что этот человек предал её и Хидэёри, заключив союз с Иэясу Токугавой.
— Вот ведь нетерпеливый! — фыркнула она. — Не мог подождать всего пару дней — тогда бы Иэясу непременно наградил его как героя!
Такацугу действительно повернулся спиной к победе, которая уже сама шла к нему в руки. Впрочем, если подумать, такое поведение было вполне в его духе.
Тятя спустилась в ночной сад. Полная луна, застывшая в самой серёдке неба, щедро изливала на землю свой серебристый свет. Тятя не знала, что принесёт ей новый день, но сердце её внезапно преисполнилось покоя. Странно было чувствовать такую безмятежность в мире, который вот-вот обрушится и погребёт тебя под обломками. Быть может, её сердце просто смирилось с тем, что судьба слишком часто бывает жестокой?..
Она вдруг задумалась о своих сёстрах Охацу и Когоо. Три княжны Асаи оказались в совершенно разном положении. Единственной, кому не приходилось бояться неопределённости будущего, единственной, чья жизнь не подвергалась непосредственной угрозе, была, пожалуй, Когоо, жена Хидэтады Токугавы, в тот момент пребывавшая в Эдо. Три года назад она родила дочь, и Тятя отправила ей по этому поводу благопожелательное письмо, но Когоо, по своему обыкновению, не ответила — такая уж она была.
Несколько дней прошли для Тяти в тревожном ожидании. Ей страшно было думать о том, что где-то продолжаются бои, она понимала, что необходимо узнать о переменах во внешнем мире, но не находила в себе сил — до того уютно и тихо было в её покоях, хотелось, чтобы это умиротворение осталось навсегда. Она не задавала вопросов даже ближайшим слугам. Пару дней в замке с утра до вечера царили шум и беготня, затем всё опять стихло — вероятно, за это время в Осаке собралось и выступило в поход очередное воинство.
Двадцать седьмого числа Тятю неожиданно известили, что господин Токугава просит аудиенции у Хидэёри. Она понятия не имела о возвращении Иэясу. Выяснилось, что он прибыл утром, отдохнул с дороги в покоях западного крыла и после этого отправил к ней посланника. Иэясу сопровождал его сын Хидэтада. Всех полководцев из стана Хидэёри, до сих пор находившихся в Осаке, куда-то увезли.
Иэясу не замедлил появиться собственной персоной в покоях наследника Тоётоми. Тятя усадила гостя на почётном месте лицом к Хидэёри, сама опустилась на татами рядом с сыном.
— Молодой господин, скорблю о том, что не имел чести лицезреть вас столь долгое время. Вы заметно подросли и возмужали со дня нашей разлуки, — бесстрастно произнёс Иэясу и обратился к Тяте: — Некоторые воины совсем потеряли стыд и проявили непочтительность, причинив вам беспокойство, госпожа Ёдо. Но теперь порядок восстановлен. Весьма сожалею о неудобствах, каковые вам пришлось претерпеть по вине заговорщиков.
— Ваша забота трогает меня до глубины души, мой господин. Позвольте поблагодарить вас за хлопоты, — промолвила Тятя.
Сами по себе слова были вежливы, но от них веяло таким холодом, что Иэясу не мог не понять: эта женщина сохранила достоинство, благодарить «спасителя» ей не за что. Он помолчал немного и продолжил:
— Мицунари Исида, Юкинага Кониси, Эйгё Анкокуд-зи взяты под стражу. Я привёз их с собой в Осаку. Если желаете передать им послание, лично берусь его доставить.
— Мне нечего им сказать, — спокойно произнесла Тятя. — Что вы намерены с ними сделать?
— Двадцать девятого числа нынешнего месяца их проведут по улицам Осаки на осмеяние толпе, а в первый день новой луны казнят на Рокудзё-гаваре в Киото, — ответил Иэясу всё с той же невозмутимостью. — Головы заговорщиков будут выставлены на мосту Сандзё в назидание прочим смутьянам.
Тятя почувствовала, что ледяной, недобрый взгляд задержался на ней чуть дольше, чем того требовал этикет, и подняла глаза. «На сей раз я уберёг вас от этой жестокой участи, притворился, будто мне ничего не известно о вашем участии в заговоре, — хотел сказать Иэясу. — Но ежели вы опять затеете нечто подобное, на моё милосердие можете не рассчитывать. Вы тоже пойдёте на плаху Рокудзё-гавары, и ваши головы будут красоваться на мосту Сандзё».
