Морис Хьюлетт - Ричард Львиное Сердце
— Дорогой государь мой1 — спросил Сафадин. — Вы ранены?
— Ранен? — шепотом отвечал король. — Да, ранен в душу и сердце. Больно, ох, как больно, больно!
Преклонив перед ним колена, Сафадин поцеловал его перстень со словами:
— Пусть Бог, которого мы втайне исповедуем оба, Бог всех богов, сотворит тебе на благо, о брат мой!
Так сказал Сафадин, а Ричард улыбнулся ему в ответ и ласково кивнул головой.
Когда мир был заключен, короля перенесли на корабль. Флот отплыл в Акру.
Глава Х
УЗЫ
На другой же день по прибытии в Акру король Ричард послал за своей сестрой Жанной Сицилийской и обратился к ней с такими словами:
— Ну, сестра, скажи мне правду: что произошло при свидании королевы с мадам Анжуйской?
— С мадам Анжуйской?! — вскричала Жанна, которая, как вам известно, была очень умна. — Мне кажется, вы отнимаете этот титул у королевы?
— Я не могу отнять от нее того, что никогда ей не принадлежало, — возразил король Ричард. — Но я могу повторить свой вопрос, если вы не помните его.
— Не надо, государь, — ответила она и рассказала все, что знала, прибавив: — Государь мой и брат мой! Осмелюсь доложить вам: мне кажется, что королева находится в большом горе. Мадам Жанна не заявляла никаких притязаний; надеюсь, я отдаю ей полную справедливость. Но заметьте, ведь и королева также не требовала ничего. Вы сами взяли ее за себя, по своей королевской воле, и она вполне сознавала эту честь. Но вы отняли у нее обратно большую половину того, что дали. Королева любит вас, Ричард! Она теперь самая несчастная дама; но еще есть время поправить беду: пусть она будет для вас королевой-супругой, о брат мой, Ричард, — и все может еще хорошо сложиться. Какая другая причина могла побудить мадам Жанну поступить так? Ведь не любовь же к старику, которого она в глаза не видала?
Чело короля побагровело; но он заговорил обдуманно:
— Никогда не сделаю ее своей женой. Никогда добровольно не пожелаю больше ее видеть. Я прегрешил бы против Бога и против чести, если бы поступил иначе. Я этого не сделаю никогда, никогда! Пусть она возвращается восвояси!
— О, государь, государь! Как же ей это сделать?
— Как ей будет угодно. Со своей стороны я приложу весь почет, какой ей подобает.
— Но, государь, приданое…
— Я верну его все, до последнего гроша.
— Но оскорбление…
— Оскорбление уже нанесено: я хочу избежать большего.
— И это твердое ваше решение, Ричард?
— Бесповоротное.
— Но, государь, она вас любит.
— Напрасно любит!.. Встаньте!
— Молю вас, государь: явите жалость к ней!
— Я глубоко ее жалею. Я, кажется, всегда и всех жалел, с кем только имел дело. Но не хочу видеть вокруг себя особ, достойных жалости! Прощай, сестра. Уйди, не то мне придется жалеть тебя.
Но Жанна продолжала умолять:
— О, государь!..
— Прием окончен! — вымолвил король. Королева Сицилийская встала и простилась с братом. Ричард сдержал свое слово: он никогда больше не видал в глаза Беранжеру за исключением одного раза, и то впоследствии. Он сделал в Сирии все, что оставалось ему делать: закрепил мирный договор с Саладином; присутствовал при выборе Генриха Шампанского и водворил на место Гюя Люзиньяна; распределил кому какие следовали наказания и награды, насколько это было в его власти; наконец, послал обеих королев в сопровождении охраны в Марсель. Затем, спустя два года после того, как вступил в Акру полным надежд победителем, он выехал из нее разбитым. Он брал все города, которые ему приходилось осаждать; он выигрывал каждое из своих сражений. Его побили не неверные, а его же союзники,
Им предстояло еще раз его побить, и даже с помощью других. Небеса, и те были против него. Его преследовали бури с первого же дня, как он пустился в море. Они разлучили его со свитой, они бросали его от одного берега к другому и роковым образом замедляли его путь. Там, на родине, имели время сплотиться его враги — Евстахий де Сен-Поль, Бовэсец, Филипп французский, а позади их всех — Джон Мортен, который подымал небо, землю и их самих, чтобы добиться королевского престола. Но Промысел, как думал Ричард, допустил его в страшную непогодь высадиться в Корсике и там услышать, как обстоят дела в Галлии. Филипп привлек к себе Раймонда Тулузского. Сен-Поль стоял во главе их союзной армии под Марселем, готовый погубить Ричарда. Возвращающемуся королю готова была ловушка.
Надо вам сказать, что к тому времени в его распоряжении оставалась только одна, его собственная, галера да еще три других. Не было с ним ни де Бара, ни Га-стона, ни Безьера, ни даже верного капитана Меркаде; и он не имел ни малейшего понятия о том, где они могли быть. Он попался бы непременно в западню, и она крепко прихлопнула бы его.
— Нечего сказать, хорошие, чудесные дела! — говорил он. — Но я их поправлю.
Он снялся с якоря и поплыл, огибая Сицилию, к берегам Далмации. Но там опять его настигли бешеные вихри. Из четырех последних судов он лишился трех и, наконец, вошел в гавань Газару — небольшое рыбацкое селение на этом пустынном берегу. Он намеревался вернуться домой через Германию и Нидерланды и высадился в Англии, покуда его брат Джон был еще во Франции.
Он или позабыл, или не позаботился припомнить, что все эти земли были подвластны эрцгерцогу Луитпольду. Конечно, он знал, что Луитпольд его ненавидит, но не знал, что тот считает его виновным в убийстве Монферрата. Не подозревая, чтобы могли возникнуть какие-либо затруднения, он отправил послов просить у правителя Гаэары пропуска для неких купцов-богомольцев. То был австрийский рыцарь Гюнтер.
— А кто такие ваши богомольцы? — спросил он. Ему сказали, что это — мастер Гюг, купец из Алоста фландрского, и его слуги.
— Что это за купец? — был следующий вопрос.
— Господин наш! — сказали видевшие его. — Это — красивый мужчина, высокий, как дерево, стройный и могучий; глаза у него острые, синие, а борода рыжеватая, как не бывает у фламандцев.
— Посмотрим, что это за купец. — сказал Гюнтер и вошел в гостиницу, где находился король Ричард.
Ричард сидел у огня и грелся. К несчастию для мнимого купца, он не встал почтительно, когда вошел правитель Газары весь в дорогих мехах и с важной осанкой.
— Ты — купец Гюг из Алоста? — спросил Гюнтер, оглядывая его свысока.
— Да, я ношу это имя, — отозвался Ричард. — А ты, друг мой, кто такой?
Австриец заикнулся, потом возвысил голос:
— Ах, Боже Ты мой! Я — государь Гюнтер, правитель этого города и замка!
Тогда король встал, чтобы отвесить ему поклон, и тем выдал свой высокий рост.
— Я должен был и сам догадаться, государь мой, из того, что вы имели любезность прийти ко мне. Прошу прощенья!
Так говорил Гюг-купец, а Гюнтер только дивился на него.
— Ты что-то чересчур высок для купца, Гюг! — заметил он. — Неужели в Алосте родятся такие богатыри? Король Ричард улыбнулся.
— Это мое единственное преимущество перед вами, господин мой, — ответил он. — Впрочем, мои землячки вообще родят статных молодцов.
— Вы были воспитаны в Алосте, мастер Гюг? — с подозрением отнесся к нему Гюнтер.
Ричард снова рассмеялся и сказал:
— Ну, об этом уж спросите у матери моей, господин Гюнтер.
— Гром и молния! — подумал австриец. — Вот-то развязный купец.
Он принялся делать кое-какие затруднения, мелочные чиновничьи докуки, а король Ричард все посмеивался, стараясь в то же время исполнять все требуемое, Но Гюнтеру все было мало. Он сказал, что его сюзерен, эрцгерцог, крутенек относительно прихода иностранцев. У Ричарда сорвалось с языка, что он не особенно уважает эрцгерцога. Однако в конце концов он все-таки получил пропуск. И все было бы хорошо, если б только, уезжая из Газары, он не переплатил по счету.
«Переплатил» — не настоящее выражение: он просто затопил хозяина в золоте. Спеша пуститься в путь, он разозлился на трактирщика, который приставал к нему со счетом.
— Какой там счет, хозяин! — воскликнул он, уже занесши одну ногу в стремена. — Какого черта стану я считать наполовину на коне! На, считай сам, человечек, и будь доволен тем, что тебе дают!
Он бросил наземь горсть золотых безантов, круто повернул лошадь и рысцой поехал со двора.
— Не человек, а исполин! — вырвалось у хозяина. — Король это или черт, только не купец.
С того и пошла молва про незнакомца. Гюнтер запыхтел. Еще бы! Является вдруг человек ростом шесть футов и два дюйма, купец дьявольски развязный. Он не встает при появлении владельца города и замка и не подделывается под него, а сам смеется, когда ему смешно. Он выше эрцгерцога и считает его милость тупым псом, а трактирщика осыпает золотым дождем, как Данаю [56]. Да кто же он такой? Сам Юпитер, что ли? Кто мог считать эрцгерцога «тупым псом» как не император или разве могущественный король? Эге, король: вот оно что! Ведь есть короли, шатающиеся по чужим землям. А что, если Ричард английский сбился с дороги? Гюнтер щелкнул пальцами. Конечно, это Ричард английский! Нет на свете другого такого рослого короля. Но, в таком случае…
