Морис Хьюлетт - Ричард Львиное Сердце
Окрестности Яффы обрываются крутизнами к морю. Они представляют собой плохую защиту для судов, зато галеры могут подходить к самым стенам города и даже забирать припасы из окон, которые выходят на море. С суши Яффа расположена менее безопасно. Склон от гор идет прямо к городу, немногие внешние укрепления и каменный мост через реку не могут устоять против решительного натиска врага.
Когда флот короля Ричарда подъехал настолько близко, что можно было разглядеть город, то стало ясно, что наделали сарацины: они взяли внешние укрепления и заняли мост. Исподволь проделали они в стенах проломы я толпой ворвались в город. Флаг на крепости еще развевался, но на улицах вокруг него шла битва или, вернее, резня. Падение Яффы составляло вопрос нескольких часов.
Король Ричард стоял на корме своей галеры и наблюдал за этой картиной. Вот, видит он, бегом несется вниз по молу человек, а за ним с полдюжины других, желтых всадников.
Беглец был, по-видимому, священник: когда он нырнул, на солнце блеснула его бритая макушка. Он нырнул в морскую зыбь и поплыл отчаянно, спасая жизнь свою. Преследователи подъехали к самому берегу и стали стрелять в него из самострелов. То были телохранители Саладина, ловкие стрелки, которые никогда не покидали его. Но священник плавал, как рыба: они промахнулись.
Король Ричард сам вытащил из воды беглеца, схватил его за подрясник, и заключил в свои объятия, как любовницу.
— О, храбрый пастырь! О, неустрашимая душа! — кричал он, весь под впечатлением мужества человека. — Дайте ему место, пусть он отхаркает соленую воду! Душой моей клянусь, бароны, дай Бог, чтоб глоток вина был так же славен, как этот глоток соленой воды.
Священника усадили, и он начал свой рассказ. Весь город в развалинах; все мужчины, женщины и дети перерезаны. Держится еще только крепость. Нельзя было терять ни минуты! И вот король Ричард как был в рубахе и штанах, в башмаках, без шлема, без всякой брони схватился за меч и за секиру.
— Эй! Кто с Анжуйским? — выкрикнул он и бросился к берегу вплавь.
Де Бар кинулся за ним по пятам, затем, с громким криком, и Гастон Беарнский и ярл Лейчестер, спина в спину. За смельчаками поспешили епископ Солсбери, человек сильный духом, Овернец, лиможец и Меркадэ. Вот и все восемь главарей, составлявших экипаж «Волнореза», не считая разжиревших дьяков, не больших любителей воды. Как только люди с других судов заметили, что происходит, они тоже, то здесь, то там, стали бросаться в воду; остальные в лодках достигли берега и завязали бой с конницей сарацин и с их лучниками. А та восьмерка уже давно опередила их и пробила себе дорогу в разгромленный город.
Как они совершили свой подвиг одному богу войны известно, но что они совершили его — это верно. Все рассказывают о нем одинаково — Богаден и Випсоф [55], мусульмане и христиане. Кто знает короля Ричарда, тот может представить себе, какая ярость обуяла его тогда, какая забушевала в нем буря желчи, обиды, озлобления! Они были так могучи, что напрягли невероятно его мышцы, превратили его спутников в обожателей, сделали его неприступным, превратили его в самого беса. Но то был не бес, ослепленный яростью, а холодный бес, который мог обдумать свою хитрую затею, мог мудро выбрать наилучший способ для своего удара.
Ворвавшись в городские ворота, смельчаки сплотились и двинулись вперед правильным клином, щит за щитом. Во главе, у острия клина, стал сам Ричард со своей секирой. Быстрым шагом прошли они по улице, не оглядываясь ни вправо, ни влево; они прямо наступали на крепость, прорывая и попирая ногами все, что становилось им на пути. Сперва помеха невелика: только за углом из переулка налетел на них отряд нубийских копейщиков в надежде отрезать им наступление боковым движением. Ричард остановил свой клин, и темнокожие разили копьями прямо в щиты христиан с такой силой, что наша дружина закачалась, как хворост. Но клин держался стойко. И кровава была его работа секирой и мечами! Богатыри положили на месте большую часть нубийцев, телами своими оттеснили толпу, напиравшую на них по пятам, и продрались до площади перед крепостью. Здесь все было заполнено крикливой толпой; барабаны обращали день в ад кромешный; большие знамена развевались и раскачивались, словно камыш над водой. Кто пытался поджечь крепость, кто карабкался на стены с других сторон. Вся площадь бушевала, как смерч, посреди целого моря напряженных лиц, который вздымал и людей и колеблющиеся водоросли их знамен.
Король Ричард видел, как обстоит дело в этом зловещем улье: эти люди не могли драться в такой тесноте; конница ничего не могла поделать в плотной массе пехотинцев; лучники не могли стрелять, когда их замкнули в толпе; копья и даже дротики не могли соперничать с мечами. Но он видел также толпу, напиравшую на крепость, и эти угрожающие поднятые руки, и эти вытянутые шеи.
— О, Господи! — взмолился он. — Неверные вторгаются в Твое наследие!.. По слову моему, господа, пробивайте дорогу!
И голосом, покрывшим адский шум натиска, он крикнул:
— Спаси нас, святой Гроб! Спаси нас, святой Георгий!
Клин врезался в самую чащу врага. В этой работе мясников люди рубили и пилили живое тело. Много, много крови стоила она! Рукоятка секиры короля заскорузла от крови и, наконец, при последнем ударе не выдержала, согнулась, как мягкий стебелек. Ричард завладел палашом обезглавленного мамелюка и продолжал работать. Раз, два, три, четыре раза врезались герои в этот рой людей, и ничто не могло расстроить их порядка; только Ричард порезал себе ноги, наступая на железные брони падших или на изломанные мечи; у остальных не было ни царапины, так как они были в латах. Они удерживали площадь за собой, пока не подоспел граф Шампанский со своими рыцарями и с пизанскими лучниками, тогда сражение окончательно было выиграно. Осаждающие были прогнаны; над домом храмовников взвилось знамя с английским драконом.
Король Ричард предался отдыху. Но два дня спустя на склонах выше Яффы разразилась настоящая битва: Саладин в последний раз сразился с Ричардом, и Мелек сломил его. Наш король со своими пятнадцатью сподвижниками опять выстроился клином и уложил столько врагов, сколько было его душе угодно. Но на этот раз неприятель уже знал с кем имеет дело, и резня была не так жестока. Однако левое крыло наступающих войск ворвалось в город, и гарнизон был объят ужасом. Но и тут накатился Ричард и выпер врага через другой конец города; там неверные и погибли в пучине морской. Очевидцы говорят, будто он сделал все это сам один. Возможно, ведь его имя гремело грозой в ушах сарацин. «Такого бойца свет еще не видал!» — говорили они. При виде его они, как стадо овец, сбивались в кучу, и, как овцы, рассеивались при каждом его натиске.
«Да воскреснет Бог! — восклицает Мило, потрясая пером. — И вот Он воскрес. О, лев на стези! Кто устоит против тебя?»
Ричард загнал Саладина в глубь холмов и еще раз принудил его укрепить сторожевые башни Иерусалима. Но он уже достиг предела своих сил. К нему привязался недуг, и к приливу ярости присоединилось старое точащее отчаяние.
Целую неделю пролежал он в постели и в бреду болтал, не переводя духа, всякий вздор про Жанну и Темную Башню, про поля терновников у Пуатье и Лангедока, про своего брата, красавца Генриха, про Бертрана де Борна и про сокола в Ле-Пюи.
Затем случилось приятное событие. Благородный враг Ричарда, Саладин, услышал про его болезнь и послал брата своего, Сафадина, навестить его. Великого эмира ввели в шатер его великого врага.
— О, Боже христиан! — воскликнул он со слезами. — Какому великому делу Ты дал совершиться! Ты сотворил это зеркало Твоей власти, а затем Сам потемнил его!
Он поцеловал пылавшее чело короля Ричарда, затем выпрямился, глядя в лицо окружающим.
— Говорю вам, государи мои! Во всей нашей стране еще не видано такого царя. Мой брат, султан, готов скорей лишиться Иерусалима, чем дать умереть такому человеку!
При этих словах Ричард открыл глаза.
— Нет, Сафадин! Нет, друг мой! Еще ни смерть, ни Иерусалим не в моей власти. Заключи для меня с братом моим Саладином перемирие на три года, а там я, с Божьей помощью, опять приду сразиться с ним. На этот раз меня больше не хватает.
— Дорогой государь мой1 — спросил Сафадин. — Вы ранены?
— Ранен? — шепотом отвечал король. — Да, ранен в душу и сердце. Больно, ох, как больно, больно!
Преклонив перед ним колена, Сафадин поцеловал его перстень со словами:
— Пусть Бог, которого мы втайне исповедуем оба, Бог всех богов, сотворит тебе на благо, о брат мой!
Так сказал Сафадин, а Ричард улыбнулся ему в ответ и ласково кивнул головой.
Когда мир был заключен, короля перенесли на корабль. Флот отплыл в Акру.
Глава Х
УЗЫ
На другой же день по прибытии в Акру король Ричард послал за своей сестрой Жанной Сицилийской и обратился к ней с такими словами:
