Паулина Гейдж - Искушение богини
Через два дня, когда солнце уже клонилось к закату, они достигли Асуана и встали лагерем у его стен. У людей открылось второе дыхание, и у костров смеялись и играли в кости. Хатшепсут надела корону и парик и вместе с Тутмосом отправилась в царскую резиденцию, где тот с облегчением вздохнул, тут же приказав принести сдобы и вина.
– Останься сегодня здесь, со мной, – умолял он ее. – Мы ведь и так несколько недель не увидимся, а тебе ведь наверняка хочется отдохнуть перед походом.
Глядя в его мягкое, молящее лицо, она согласилась.
– Мы встанем рано, – пообещал Тутмос, – здесь хорошая охота.
Улыбаясь, Хатшепсут, как и подобает покорной жене, позволила обнять себя и отдалась ему, хотя и без особого желания, так как все ее помыслы были о разрушенной крепости, что ждала их впереди, и о солдатах, отчаянно сражавшихся на стенах другой цитадели. Потом она крепко заснула рядом с ним, измученная путешествием и требованиями ненасытного тела мужа.
Наутро она простилась с ним нежно, но легко, без сожаления. «Как хорошо снова быть самой собой, свободной и независимой», – подумала она, под звук рогов вскакивая рядом с Менхом на колесницу. Обернувшись, она помахала рукой Тутмосу и его придворным, улыбнулась Нехези, сидевшему в своей колеснице. Когда Хапусенеб дал сигнал к выступлению, она расставила ноги, готовясь к толчку, и замурлыкала песенку.
Асуан скоро опустел, и летний день наполнил город тишиной, когда безутешный Тутмос ступил в свою охотничью лодку.
Зато вокруг Хатшепсут непрестанно звенела упряжь, скрипели кожаные доспехи, топали обутые в сандалии ноги. Почти не помня себя от восторга, смотрела она вперед, туда, где высились каменные клыки и ревели бурные воды первого порога. Кожа молодой женщины уже потемнела под яростным солнцем, мышцы напряглись, налитые новой силой.
Утром, прежде чем сняться с очередной стоянки, солдаты наполнили водой бурдюки, проверили упряжь, сосчитали оружие, напоили лошадей. Скоро дорога заведет их в пустыню – враждебную страну, где на многие мили вокруг нет ничего, кроме камней и песка, плавящихся под грозным взором Ра, а горы, которые так долго сопровождали их по правому флангу, расступятся, чтобы пропустить их в места, доселе неизведанные. Иногда их путь будет лежать по твердой, спекшейся от солнца земле; но чаще им придется вязнуть в песке. Хатшепсут потуже затянула завязки своего шлема, а Менх в последний раз обошел вокруг колесницы, заметив, как глубоко ее колеса уже проваливаются в песок. Хапусенеб выслал вперед разведчиков – проверить дорогу и найти кратчайший путь. Сейчас они шли по тропе, которой обычно пользовались солдаты, посылаемые в крепость или из крепости по делу, или караванщики; она вела к оазисам, расположенным в двухстах милях к северу, и все же это была дорога через пустыню, и все знали, что ждет впереди. Когда Хапусенеб и Нехези решили наконец, что все в порядке, и армия двинулась вперед, ненавистный песок уже насквозь прожигал сандалии, опаляя ступни, а пышущие злобой медные бока колесниц норовили прижечь руку или ногу.
Все радовались, когда вечером объявили привал. Костров не разводили, ибо на расстоянии одного дневного перехода лежала вторая крепость, и никто не мог сказать, что они там найдут. Едва солнце провалилось за горизонт, как люди начали кутаться в шерстяные плащи, ведь ночи в пустыне холодные и ветреные. Хатшепсут не покидала своей палатки, которая освещалась лампой, висящей на центральном шесте. Туда она приказала подать вина для себя, Хапусенеба, генералов и пен-Нехеба.
Нехези тоже был там, полуобнаженный, как всегда, ибо ему были нипочем и жара, и холод. Хатшепсут, которая, несмотря на шерстяной плащ, поеживалась от холода, еще раз подивилась про себя: что же у этого человека на сердце, что он чувствует, о чем думает?
Когда пришел Менх с докладом, что все лошади накормлены и напоены, а люди легли отдыхать, она завела разговор о завтрашнем дне.
Ей отвечал Нехези.
– После целого дня пути через пустыню люди не смогут сражаться, – сказал он. – Думаю, что лучше всего было бы переночевать еще раз, а потом с рассветом напасть на врага, если он, конечно, находится у крепости.
– Я знаю эти места, – спокойно заметил пен-Нехеб. Вид у него был усталый и постаревший, но глаза ясные, и втайне он радовался, что снова оказался на войне. – Через полдня мы окажемся у подножия высоких скал, изрытых крутыми ущельями, крепость стоит по ту сторону, на дне долины. Скалы скроют наше приближение, так что завтра вечером мы сможем встать лагерем по эту сторону, потихоньку развернув войска в ущельях. Если ночью отправить ударный отряд и царских храбрецов в обход крепости, чтобы они напали с севера, то тогда мы сможем загнать нубийцев в скалы, где за них возьмется основная часть наших сил.
– Все зависит от того, где они находятся сейчас – штурмуют крепость, движутся на нас или удирают обратно в Куш, – ответил Хапусенеб. – Что до меня, я предпочел бы открыто выступить на рассвете. Если крепость взята, то враг либо находится там, либо ушел; если она еще держится, то покончим все одним ударом.
– Пошлите вперед еще разведчиков, – распорядилась Хатшепсут. – Пусть идут весь день, чтобы к вечеру мы уже знали, что там произошло. Если к нашему приходу они не вернутся, то предлагаю ждать их возвращения у тех скал.
– Ваше величество говорит мудро, – сказал Нехези, и она впервые увидела на его лице улыбку. – Ибо чего стоят все наши рассуждения перед лицом незнания?
Хапусенеб кивнул:
– Очень хорошо. Поскольку военный министр – это я, то я рекомендую выступать завтра утром, встать лагерем у скал и ждать донесений разведчиков. Пока мы не минуем первой крепости, мы еще на египетской земле. А там посмотрим.
Они допили вино, и Хатшепсут отослала их пораньше, не в силах успокоиться. Они уже разошлись по своим палаткам, а она все сидела, разложив карту на столе, и гадала, как все сложится, когда они подойдут к крепости. Наконец женщина свернула карту и положила ее на пол перед алтарем, моля Амона ниспослать скорую победу. Хатшепсут не сомневалась в своей победе, но ее печалила мысль о том, что ради нее прольется столько доброй египетской крови. Кроме того, чисто женским чутьем она ощущала всю тщетность и бессмысленность войны. Она знала, что если глупых кушитов не наказать, то они наберутся наглости и сил, а этого допустить было никак нельзя; и все же она еще долго сидела без сна на краю походной кровати, размышляя о славе и расточительности мести и побед. Когда наконец Хатшепсут сняла одежду и легла под покрывало, ее сны были полны крови и огня, так что наутро она проснулась с тяжелым сердцем и дурным предчувствием, которое преследовало ее весь день.
В третьем часу дня знаменосец царицы обернулся и что-то прокричал, и она увидела мерцающую на горизонте серую горную гряду, изломанные каменные зубья стояли плечом к плечу и чуть подрагивали, точно паря над поверхностью пустыни. Она объявила краткую стоянку и послала Менха к Аахмесу пен-Нехебу. Молодой человек прибежал назад и, задыхаясь, сообщил, что это и в самом деле та гряда, которую они ищут, а не морок пустыни. Войско воспряло духом, и люди, жадно пожирая глазами плавный подъем переходящей в камень земли, одним махом покрыли расстояние, отделявшее их от гор. Не успел топот ног и лязг оружия заполнить первую расселину между скал, как вернулись разведчики, и Хатшепсут с другими генералами поспешила к Нехези.
– Похоже, что в крепости никого нет, – услышали они, – но вокруг повсюду валяются мертвые тела и стрелы, видны другие признаки боя. Мы не стали подбираться ближе из страха, что нас заметят.
– Кому принадлежат мертвые тела? – быстро спросила Хатшепсут.
Усталый разведчик ответил ей улыбкой, больше походившей на волчий оскал.
– Черные, в основном черные, но есть и белые, ваше величество, – сказал он. – Думаю, что битва была, но никто не победил, потому что мертвых тел всего около сотни, а след из награбленного и битых черепков уводит далеко в пустыню.
Она обвела всех взглядом, и пен-Нехеб заговорил.
– Я за то, чтобы идти вперед, – сказал он. – Судя по всему, гарнизон был осажден, но не сдался. Хоть я и неазартный человек, но готов прозакладывать свой лук, что крепость еще держится.
Остальные закивали.
– Тогда не будем тратить время, – сказал Хапусенеб. – Как только перейдем скалы, развернем дивизии, а вперед пошлем ударный отряд под твоим, Нехези, командованием. Излишняя самоуверенность дорого обходится.
– И поторопимся, – добавила Хатшепсут. – Солнце начнет опускаться раньше, чем мы выберемся из этих скал, а я не очень-то хочу подходить к крепости в темноте.
Они разошлись по своим колесницам, и рога затрубили сигнал «вперед». Дорога теперь была не такой ровной, и лошади осторожно ступали между утесами, вершины которых маячили в высоте, загораживая свет, однако скоро их место заняли каменистые осыпи, завалы из камня сужали тропу настолько, что людям приходилось идти друг за другом, насторожено оглядываясь и не спуская глаз с высот у себя над головами. Еще два часа пути, и вот уже скалы остались позади, и Хатшепсут впервые увидела свою крепость.
