Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 1
– На добром желании тебе спасибо, – сказал Василий, тронутый преданностью дружинника, – но все же решения своего не переменю. Ворочайся, братец, в Карачев и ожидай меня. Мне и там верные люди надобны.
Лаврушка ушел, подавленный и опечаленный. Однако судьба неожиданно послала ему сильного пособника: поздно вечером, оставшись в последний раз наедине с братом, Елена Пантелеймоновна стала упрашивать его, чтобы, кроме Никиты, взял с собою хоть десяток надежных людей.
– Поедешь ты неведомыми землями, – говорила она, – где не только татар можешь повстречать, но тако же диких башкирцев, мордву, черемису и иных никому не покорных язычников. Муромские и суздальские леса, сказывают, полны разбойников и беглых лихих людей. Сгибнете вы, вдвоем с Никитой, а десяток воинов – это все же сила.
– Супротив разбойников и шалыганов это, может, и сила да от них, Бог даст, мы и сами отобьемся, коли случится. Никита один десятерых стоит. Черемису же и башкирцев мы объедем Вятской землей, а там издавна власть наша, русская. Не страшись, Аленушка, путь мой не столь уж опасен, потому и не хочу тащить за собой лишних людей. С ними лишь труднее мне будет скрытно проехать.
– Ну, хоть одного человека возьми! А как приедешь на место, тотчас пошли его ко мне с вестью, что жив ты и ничего худого с тобою в пути не приключилось. Без этого я себе никогда покоя не найду.
– Одного, пожалуй, можно взять, – согласился Василий. – Но вестника того ты ранее будущего лета не жди: в холода и в распутицу он по тем местам в обрат не проедет.
Немного успокоив Елену и простившись с нею до утра, Василий вышел во двор и, позвав Лаврушку, сказал ему:
– Слушай, Лаврушка: еду я в чужие, неведомые края, а куда, о том знать на Руси никто не должен. Путь будет опасен и долог, – ранее как через год ты домой не воротишься. Если тебя это не страшит и за Настю свою ты спокоен, тогда наутро готовься. Поедешь со мной до конца.
– Спаси тебя Христос, княже, – ответил обрадованный воин. – С тобою куды хошь поеду без страха и с радостью. И никому лишнего слова не пророню.
Когда, простившись со всеми Происками, Василий в последний раз обнял сестру, она сняла с себя небольшую иконку архангела Михаила, вставленную в золотой медальон, и, благословив ею брата, повесила ему на шею.
– Семейный образ наш ты теперь мне оставляешь, – сказала она, – возьми же с собою хоть этот, в точности большому подобный. Его сам патриарх в Царьграде освятил. Да сохранит тебя от всех бед и напастей святой Архангел, заступник и покровитель рода нашего! Затем, подозвав к себе Никиту, она сказала ему:
– Сбереги нам князя, Никитушка! Он не только мне, а всей земле нашей дорог и надобен. Знаю некорыстную верность твою, знаю, что по душе не слуга ты ему, а брат, я и с тобою хочу проститься как с братом.
Перекрестив преклонившего колени витязя, она одела на шею ему золотой крестик, а потом обняла и крепко поцеловала в губы.
– Да сохранит тебя Господь, солнышко наше, – еле владея собой, промолвил Никита, целуя ее руки. – А за Василея Пантелееча будь спокойна: верну его тебе живым и здоровым, либо сам николи не вернусь!
Глава 32
Из Пронска путники тронулись по московскому шляху, но, отъехав от города с десяток верст, свернули по проселку на восток и часа два спустя уже переправились через неширокую реку Истью, протекавшую по рязанско-пронскому рубежу.
Земли Рязанского княжества, где Василия многие знали, решено было пересечь в кратчайшем направлении, пользуясь глухими лесными дорогами и минуя населенные места. Это можно было сделать, почти не отклони от прямого пути на Муром.
Выехав без всяких осложнений к истокам реки Раны и все время держась ее левого берега, Василий и спутники так же благополучно добрались до Оки, переправились через нее между Переяславлем и Рязанью и на заход солнца, покрыв в этот день около сотни верст, достигли берега реки Пры, отделяющей Рязанское княжество от Мещерского края.
Вдоль низменных берегов Пры густой и темный лес и там раздавался и стороны, уступая место топким, поросшим камышами болотам, из которых, при приближении всадников, тяжело поднимались стаи ожиревших гусей и уток.! Сырая, травянистая почва мягко пружинила под копытами лошадей, а над красноватыми водами реки и болот, в неподвижном воздухе висели тучи гнуса. Остановиться было немыслимо, и путники проехали еще версты четыре вдоль берега, пока не нашли небольшой, поросшей березняком возвышенности, круто обрывающейся к реке. Здесь было сухо, комаров сдувало легким, тянувшим поверху ветерком, и место вполне подходило для ночлега.
Через полчаса стреноженные кони уже паслись на низкой прибрежной луговине, а их хозяева, помывшись, сидели вокруг костра, поджаривая на вертеле жирного гуся, застреленного по пути Никитой.
Над почерневшей рекой быстро сгущались сумраки ночи. В наливающихся тьмою и тайной болотах блаженно стонали мириады лягушек, да через равные промежутки времени, перекрывая лягушечьи голоса, где-то поблизости утробно ревела выпь. В небе, одна за другою, зажигались далекие звезды и, казалось, мерцая спускались на землю: вон сколько их уже носится быстрыми светлячками над утонувшей во мраке низиной! Неслышными, неторопливыми шагами приближалась величавая, но скромная красавица – русская ночь и вот уже подошла к усталым путникам вплотную…
Некоторое время у костра все сидели в задумчивости. Лаврушка, менее других чувствительный к чарам природы, первым нарушил молчание:
– А что, Никита Гаврилыч, – спросил он, не решаясь обратиться к князю, – долог ли будет путь наш по Мещерской стороне?
– Коли возьмем отсюда прямо на Муром, – ответил Никита, – за один день ее минуем. До реки Гуся тут будет верст пятьдесят, да там, вверх по Колпи, до муромского рубежа набежит еще тридцать. Ночевать завтра будем уже на Муромской земле,
– Стало быть, невелика она, эта Мещера?
– Не столь она и мала, да мы лишь самый уголок ее захватим. Потерявши день, могли бы ее и вовсе стороной объехать, да ни к чему нам это: мещеряки народ смирный.
– А кто они такие, энти мещеряки? Намедни я видел двоих в Пронске: по обличью будто на татар похожи, а говорят промеж собою по-нашему.
– Они, как и мордва, – народ чудского корня, но, спокон веку живя в соседстве с русскими, и сами совсем было обрусели. Однако со времен Батыева нашествия их земли позахватывали татарские князья, и мещеряки помалу стали перенимать татарский обычай.
– А какой они веры?
– Да кто в какую горазд. Много есть среди православных христиан, иные от татар ислам приняли, акое-кто еще пребывает в древнем своем язычестве. Поганства у них и досе немало. К примеру, покойников своих они в гробы не ложат, а закапывают сидячими. Баб и девок, при этом, к похоронам и поминкам не допускают. Жен каждый норовит иметь побольше, в этом не отстают от прочих и православные: эти на одной бабе женятся у нашего попа, а на других у своего шамана. Им иначе нельзя: народ они землеробный, а обычай у них таков, что мужику работать в поле зазорно. Вот, значит, жены у них вроде батраков. У кого побольше земли, тому, знамо дело, и жен надобно иметь много.
– Ну, а мужики что же у них робят? Али на боку полеживают?
– Нет, не скажи. Народ работящий. В поле-то мещеряк только указывает да на баб покрикивает, ну, а топором, к примеру, орудует ловко и в домашнем хозяйстве делает все, что требуется. Избы и деревни у них очень даже справные.
– А ты отколе все это знаешь, Никита Гаврилыч? Нешто бывал в ихних краях?
– Случилось. Еще когда служил я брянскому князю Дмитрию Святославичу, однова посылал он меня гонцом в Мещерский Городец, к главному князю ихнему, Бахмету Гусейновичу.
– Пошто имя-то у него басурманское? Татарин он, что ли?
– Из татар. У мещеряков прежде были свои князья, но татарские мурзы и беки их поперебили и после того долго резались промеж собою за Мещерский край. Лет сорок тому назад всех одолел ширинский князь Бахмет и крепко сел в Мещерском Городце. Вот к нему-то я и ездил.
– Неужто и посейчас он жив?
– Нет, умер давно. Ныне над Мещерою княжит сын его Беклемиш.
– Он уже не Беклемиш, а Михайло, – вставил князь, до сих пор не принимавший участия в разговоре. – Муромский владыка Василии уговорил его принять православную веру. Сам князь Василий Ярославич крестным отцом был. Оженился же тот Беклемиш – Михайло на княжне Стародубской, так что вскорости род князей Мещерских станет русским. Да а всех соседей своих чужеплеменных вберет в себя помаленьку матушка-Русь, как многих уже вобрала. Вот, к примеру, в этих местах прежде обитали народы: меря, весь, мурома, голядь и иные. Пришедь сюда, славяне, предки наши, никого из них не убивали и слишком не утесняли, как то делали, да и поныне делают немцы в литовских и в славянских землях. А где теперь все эти народы? Без насильности понуждения все целиком растворилась в русском море, уже и память о них забывается. Тако же само невдолге будет с мещерою и с мордвой.
