Юрий Долгорукий - Седугин Василий Иванович
– Этот подвиг ныне повторяют русские войска, направляясь против басурман, – говорил игумен Даниил. – Если мы одолеем ворога, то слава о нашем походе пойдет по всем русским землям и дальше, к западным странам и до Византии, и до Рима дойдет она, и до Иерусалимского и Эдесского королевств, до Балдуина…
Рати вскоре вошли в пределы Дикого поля. Вдали, у самого горизонта, появились половецкие разъезды, следившие за передвижением русских полков. Однако основные силы отступали в глубь степей, не принимая сражения. Наконец появилась одна из столиц половцев – крепость Шарукань. Юрий думал увидеть красивый город с дворцами, теремами, обнесенный высокой крепостной стеной, а перед ним открылось скопище кибиток и глинобитных мазанок, окруженных невысоком валом. Взять такой город приступом для русов не представляло труда, они сокрушали настоящие крепости и замки!
Однако никаких военных действий не понадобилось. Жители столицы сдались на милость победителя. Город был разграблен, а русское войско двинулось дальше.
В двух дневных переходах находилась вторая половецкая столица – Сугров. Она была укреплена посильнее Шаруканя: высокий земляной вал ощетинился заостренным частоколом. Видно, надеясь на эти укрепления, жители решили обороняться. Однако русы не спеша окружили крепость со всех сторон и начали засыпать ее огненным припасом и стрелами с горячими смоляными наконечниками. Вскоре город был охвачен пламенем и окутался клубами дыма. После этого русы с разных направлений ворвались в крепость.
Оставив после себя развалины и пожарища, полки продолжали движение к Дону. Юрий был несколько разочарован: вот уже и две столицы повержены к ногам, а он еще ни разу не участвовал в сражениях, отец держал его сотню возле себя и не позволял ввязываться в боевые действия.
Наконец 24 марта 1111 года с утра стали скапливаться огромные силы половцев. Русы вглядывались в мечущиеся конные массы противника, которые принимали боевой порядок. Русы тоже готовились к сражению. Перед строем скакали тысяцкие и воеводы, что-то кричали, размахивали руками. Юрий чувствовал, как его охватывает нервная дрожь. Наклонился к Ивану и, стараясь быть спокойным, сказал:
– Кажется, скоро начнется заваруха…
Иван повернул к нему бледное лицо, ответил, стараясь улыбнуться непослушными губами:
– Прикидываю, хватит ли на нашу долю вражеских воинов. Вдруг разберут всех и нам не достанется!
Верный друг, он и здесь еще пытался шутить, чтобы поддержать его в трудные мгновения!
Прискакал вестовой, передал приказ Мономаха: встать на правом крыле рядом с ростовцами, суздальцами и смолянами.
– А черниговцев куда поставили? – спросил его Юрий.
– Они левое крыло заняли, – ответил тот и умчался.
Юрий со своими воинами занял указанное место, встал в первом ряду. Взгляд его неотрывно следил за врагом. Там в разные стороны продолжали скакать отряды половцев, видно, своими передвижениями старясь запутать русское командование и скрыть направление главного удара.
Солнце перевалило за полдень, но половцы по-прежнему не трогались с места. Стояли и русы. Так повелось, что первыми наступали кочевники. Их конные массы были подвижны и стремительны, важно было остановить их первый натиск, а потом уже развивать успех. Так было и на этот раз.
И вот, когда солнце уже стало клониться к закату, вся огромная конная лавина врага пришла в движение и, набирая скорость, понеслась на русов. Наступил самый жуткий момент – ожидание боя, когда страх железной рукой стискивает сердце, все тело немеет и становится чужим. Именно в это время слабые духом не выдерживают и бегут с поля боя.
Юрий напрягся и, прикрывшись щитом, выставил вперед длинное копье. Он чувствовал себя единым целым со своим конем, им вместе придется принять на себя удар половецкой конницы. Он не раз слышал, что половцы сильны своим первым натиском, который они наносят на всем скаку и со всей силой. Но если выстоять, выдержать и не отступить, то пыл степняков убавляется, и они сражаются уже не с той яростью, и тогда можно их сломить, отбросить и разгромить…
Лавина стремительно приближалась. Вот уже стали различимы лица, оружие. Юрий угадал «своего» половца, который мчался с поднятой кривой саблей прямо на него. Узкие злые глаза, неподвижное лицо, развивавшиеся по ветру концы шкурок черного соболя, которыми был подбит шлем, а чуть впереди – круглый щит, разрисованный красным узором. Все это он успел рассмотреть в эти короткие мгновения перед схваткой, которые чудесным образом удлинились, растянулись…
И вот удар, грохот железа, крики, конское ржанье… Юрий целил копьем ниже лица половца, в то место, которое у любого воина не защищено как следует, но, видно, противник отбил копье и набросился на него, нанося удары по щиту, шлему, панцирю… Юрий отбивался, как мог. В горячке боя, в криках ярости, звоне оружия, храпа лошадей он забыл про себя, страх улетучился сам собой, он только видел перед собой врагов, которых надо было сразить, иначе они убьют тебя…
Он опомнился лишь тогда, когда увидел, как половцы завернули лошадей и поскакали обратно. Отрешенным взглядом следил он за их беспорядочным бегством и не находил в себе сил, чтобы преследовать их. Да и остальные воины оставались на своих местах, с трудом переводя дыхание. Юрий оглянулся, увидел рядом сидящего на коне Ивана. Шлем у него был сбит набок, часть щита отрублена, он тяжело дышал и смотрел вдаль, провожая взглядом убегающего противника.
– Жив? – спросил его Юрий, едва разомкнув деревянные губы.
Тот взглянул на него сполошными глазами, ответил хриплым голосом:
– Кажется…
– С боевым крещением тебя.
– И тебя тоже.
– Ну что, сразил кого-то?
По лицу Ивана скользнула судорожная улыбка, он ответил отстраненным голосом:
– Кто его знает. Может, и убил. Вон сколько трупов перед нами валяется…
– Я тоже все смутно помню…
– Да-а-а, страшное это дело – бой…
Пали сумерки, стало ясно, что в этот день продолжения сражения не будет. Воины спешились, расстилали на земле подседельные попоны, располагались на ужин. Юрий достал из сумки вяленое мясо, сыр, хлеб, протянул Ивану:
– Ешь.
Тот мельком взглянул на еду, отвернулся:
– Не хочу.
Присев на седло, Юрий стал вяло жевать мясо, запивая водой из медной баклажки. Через некоторое время потянулся к еде и Иван.
Ночь провели в полудреме, не в силах стряхнуть с себя напряжение минувшего боя. Утром стали строиться в боевую линию, но разведка принесла известие, что противник скрылся в просторах степи. Русское войско двинулось за ним.
Два дня половцы отступали. Лишь 27 марта они вновь решились на сражение. Оба войска стали строиться друг против друга.
Первыми выстроились русы. Половцы продолжали движение, их отряды метались вдоль боевой линии, стараясь скрыть направление главного удара.
И тут произошло неожиданное. В полки прискакали вестовые от Мономаха с приказом идти в наступление. Это было необычно! Сроду русские в полевых битвах стояли на месте и ожидали удара половецкой конницы; половцы вольготно распоряжались временем, тщательно готовились и примеривались к нанесению удара. И вот теперь сами оказались под внезапным натиском русских полков. На них быстро шли пешие воины, рысцой надвигалась лавина закованной в броню конницы.
Среди половцев началась суета, торопливое перестроение. Противник не ожидал нападения, он был растерян, подавлен, почувствовал неуверенность в своих силах. Именно на это и рассчитывал Мономах, опережая врага.
Противник встретил русов градом стрел, потом завязалось ожесточенное сражение. В это время из-за края неба выползла грозовая туча, начался проливной дождь, который сопровождался сильным ветром. Владимир Мономах тотчас уловил изменение обстановки и перестроил русское войско таким образом, что дождь и ветер стали хлестать половцам в лицо, мешая сражаться.
Некоторое время половцы отчаянно сопротивлялись, но скоро надломились, стали пятиться, а потом побежали в сторону Дона, к спасительным бродам. Немногим удалось добраться до того берега…
