Даниэль Клугер - Волчонок
— Теперь можешь пить.
— Но вина больше нет, — улыбнулся Митридат.
— Я принесу, — и, остановившись у входа, Диофант сказал: — Я действительно не знаю, кто именно убил Митридата Эвергета. Но ты уже не мальчик. Эвергет готовился к войне с Римом. А кто не желал этой войны, ты и без меня знаешь.
— Отныне войско, собранное моим отцом, — мое войско, — медленно произнес Митридат.
— В том-то и дело, — кивнул Диофант. — А вина я тебе сейчас принесу.
— Не надо, — сказал Митридат. — Я передумал.
Немного помедлив, Диофант сказал:
— Мудрые люди говорят, что если каждый день понемногу пить яд, то человек привыкает к нему, и яд больше не является смертельным.
— Да? — с интересом взглянул на него царь. — Я запомню. Спасибо, Диофант. Но не думай, что я не хочу пить, потому что боюсь яда. Я и правда — просто не хочу… — Он вздохнул и устало сел на ложе. — Я устал, Диофант… Я хочу немного отдохнуть. Мои друзья зовут меня на охоту, и, наверное, я поеду с ними завтра. Но я хочу, чтобы ты на этот раз не отказывался. Поедешь вместе со мной.
— Хорошо, — Диофант улыбнулся. — И вот еще что. Я вижу царя. И этот царь по-прежнему носит имя Митридат. Так был ли он убит?
Солнце только-только взошло. Выйдя из палатки, Митридат остановился, провел рукой по влажному от ночной росы войлоку. Пора было отправляться на охоту.
— Уже собрались, — ответил стражник на его немой вопрос. — Все готово. Ждут тебя, царь.
Митридат кивнул и подошел к группе всадников, расположившихся в отдалении. Среди них он увидел Диофанта.
— Ну что? — улыбнулся Митридат. — А сегодня мы затравим оленя? — И вдруг замолчал, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Улыбка замерла на его губах.
Взгляд Диофанта, напряженный, суровый, говорил: что-то должно произойти. Но что?
Митридат оглянулся. Он мгновенно почувствовал опасность, только никак не мог понять, откуда она.
Его рука потянулась к ножу.
— Пора отправляться, царь, — сказал один из охотников, Ксенофан. Его лошадь нетерпеливо перебирала тонкими нервными ногами. Ксенофан был немного старше царя и постоянно сопровождал Митридата в охотничьих развлечениях.
— Погоди… — произнес Митридат. — А где мой конь? — оглянулся он.
— Да вот же он! — кивнул Ксенофан.
Диофант молчал. Митридат снова посмотрел на него и медленно повернул голову туда, куда указал Ксенофан.
Действительно, его конь. Он сделал было шаг к коню и остановился.
ЭТО БЫЛ НЕ ЕГО КОНЬ!
Той же масти, того же роста. Но не его.
НЕ ЕГО!
— Кто… — Митридат остановился. Не спрашивать. Ни о чем не спрашивать. Царь не должен теряться. — Кто посмел привести его, не оседлав?
Он чувствовал за спиной напряженное молчание. И понял, что Диофант не мог его предупредить.
Митридат медленно пошел к коню. Тот стоял неподвижно и только изредка настороженно косил на него глазом. Митридат положил руку на холку. Конь содрогнулся, но не двинулся с места.
Теперь, когда Митридат понял, что за опасность ему угрожает, какой подарок ему был подготовлен, он почувствовал себя значительно лучше. Он стоял рядом с конем, не делая никаких попыток сесть на него, и только рука его тихонько играла жесткой гривой.
Вот он осторожно, стараясь не испугать животное, положил другую руку на круп. По телу коня прошла мгновенная, еле заметная дрожь.
В то же мгновение Митридат крикнул:
— Пора! — и взлетел на коня. Конь в тот же миг взвился на дыбы, но всадник, сдавив ногами его бока и намертво вцепившись в гриву, словно прирос к нему. Тогда конь, яростно заржав, помчался прочь от маленькой группы охотников и вскоре исчез из поля зрения.
Охотники переглянулись. За все это время ни один из них не произнес ни слова, и Диофант понял, что все они либо знали о том, что должно случиться, либо догадывались. Он тронул повод и медленно, будто нехотя, отъехал в сторону.
На него никто не обратил внимания. Диофант осторожно поправил колчан, поднял лук.
Первая стрела поразила Ксенофана, и тот без звука упал в траву.
Через несколько мгновений остальные тоже лежали в траве, а Диофант смотрел на них, и лицо его было неподвижно. В зубах он держал еще одну стрелу, на всякий случай. Но она не понадобилась. Пять изменников — пять стрел.
Он тряхнул головой и коротко свистнул. Конь послушно пошел рысью. Что ж, если нагонит — придется и коня Митридата остановить стрелой.
Он ниже наклонился к шее коня и пустил его галопом.
Когда Диофант увидел Митридата неподвижно лежащим в траве, у него сдавило горло — он подумал, что опоздал. Рядом с Митридатом стоял храпящий, поводящий боками конь. Диофант спрыгнул на землю и остановился, не решаясь подойти.
Митридат поднял голову, и Диофант облегченно вздохнул.
— Где остальные? — ровным голосом спросил царь.
— Там, — Диофант неопределенно махнул рукой и устало сел рядом.
— Это хороший конь, — сказал Митридат отворачиваясь. — Я хочу поблагодарить их. Они сделали мне подарок, достойный царя.
— Я уже отблагодарил их.
Митридат ничего не сказал на это. Диофант внимательнее посмотрел на него и увидел на лице следы слез. Он замер. Теперь он был доволен, что не догнал царя раньше, что не увидел плачущего царя. Митридат, словно не видя его замешательства, взглянул ему прямо в глаза.
— Кто из них сделал это? — спросил он.
— Не знаю. Некогда было спрашивать. Теперь это неважно. Важно, что ты справился с конем. Я знал, что ты справишься.
— Это хороший конь, — повторил Митридат. — И я больше не сяду на него. И никто другой больше не сядет, — он встал, положил руку на холку коня. — Пусть ходит в табуне. И пусть помнит о единственной поездке с царем. Я тоже буду помнить о ней. А теперь, — он снова повернулся к Диофанту, — теперь нам пора.
— Да, — сказал Диофант. — Нам пора.
Он тоже поднялся, подошел к царю.
— Слушай меня внимательно. Ты должен идти в порт.
— Зачем? — без всякого удивления спросил Митридат.
— В порту стоит одна триера, — Диофант замолчал.
— Продолжай, — голос царя был монотонен.
— Триера носит имя «Галена» и принадлежит царю Боспора Перисаду.
Глядя в глаза Диофанту, Митридат спросил:
— И я должен исчезнуть?
— Да.
После некоторого молчания Митридат сказал:
— Я понимаю. Моей жизни угрожает опасность.
— Да, — кивнул Диофант. — А Перисад — наш друг.
— Погоди, — нахмурился Митридат. — Ты не дал мне договорить.
— Прости.
— Мне угрожает опасность. Значит, я должен скрыться. Но разве царь может скрываться, спасая свою жизнь? Ведь тогда я перестану быть царем.
— Нет.
Митридат взял его за руку.
— Ответь: я — царь?
Диофант отступил немного, не зная, что сказать.
— Я — царь?
Глаза Митридата надвигались на него, расширялись, обступали со всех сторон, он чувствовал, что тонет в них.
— Ты — царь, — выдохнул Диофант.
— Хорошо, — Митридат отпустил его руку, отвернулся. — Ты позаботишься о моем коне.
— Хорошо, царь.
— На нем никто не должен больше ездить. Пусти его в табун.
— Я понял, царь.
— Значит, Перисад, — медленно произнес Митридат. — Царь Боспора.
— Он — твой друг.
— У царя не может быть друзей. Я иду, Диофант. Триера «Галена». Я запомнил. Я иду.
2
Он возвращался.
Флейта за спиной безостановочно выводила однообразную мерную мелодию. Мелодию сопровождали ритмичные удары бубна, и в такт им, так же мерно и ритмично ударяли по упругим волнам весла.
Он возвращался, хотя возвращаться — значит, идти назад, а он шел вперед, не желая оглядываться, не желая останавливаться, не желая еще раз ступить туда, где уже остался его след.
И все-таки это было возвращением.
Потому что семь лет назад эта же триера, неизвестно как оказавшаяся вдруг в Синопе, унесла его прочь, к берегам Таврики. Потому что теперь позади остались семь дней пути, семь лет изгнания, Пантикапей, дворец боспорского царя.
Пантикапей…
Он вставал в памяти каким-то тусклым, серым, наполненным нездоровой влажностью, сыростью. Каким-то негостеприимным. Понт Аксинский, Понт Эвксинский…
Негостеприимным… Но почему? Ведь именно Пантикапей, столица далекого Боспора, дал ему приют — ему, двенадцатилетнему мальчишке, гонимому, бездомному, царю-не-царю. И все-таки негостеприимным. Призрачным. Словно обитали в нем не люди, а призраки, словно приютило его царство теней.
«Ц-царс-с-ств-о теней…»
И не Понт Эвксинский переплывал он сейчас — Лету, Реку Забвения. А в памяти тени, тени…
Тени.
Сейчас ему казалось, что это не его память, что не он пробыл там семь долгих лет, а кто-то другой, хорошо, очень хорошо ему знакомый. И этот другой рассказал, нашептал ему о семи пантикапейских годах, нашептал вкрадчиво и назойливо, напел вполголоса, а он, забывшись в полудреме, слушал и запоминал — не Пантикапей, но рассказ о нем, шепот о нем.
