Лен Дейтон - Бомбардировщик
Пожилой человек взял мягкую шляпу и кожаный портфель, встал с кресла и подошел к Левенгерцу с печальной улыбкой.
– Обер-лейтенант Виктор фон Левенгерц? – спросил он.
Пожилой человек пристально и спокойно смотрел на Левенгерца сквозь очки в золотой оправе. Его глаза были влажными, как у всякого пожилого человека, но очень живыми и несколько настороженными. Блессинг старательно поприветствовал Левенгерца на расстоянии, а пожилой мужчина протянул ему руку. Когда они обменивались рукопожатием, пожилой мужчина произнес «Хайль Гитлер» таким безразличным тоном, каким говорят о погоде. Он еще раз печально улыбнулся и представился:
– Фельдфебель доктор Ганс Штаркхоф, военная разведка.
Штаркхоф явно наблюдал, как будет реагировать Левенгерц на его низкий чин и нацистское приветствие, сопровождаемое легким гражданским пожатием руки. Его интересовала также реакция Левенгерца на слова «военная разведка». Такой метод неожиданного представления Штаркхоф часто использовал много лет назад, когда работал адвокатом по уголовным делам в Гамбурге. Однако со стороны Левенгерца не последовало никакой реакции, но у Штаркхофа была еще одна карта:
– Вероятно, я должен был представить… – Он повернулся к Блессингу.
– Фельдфебеля Блессинга я уже знаю, – холодно сказал Левенгерц.
– О да, совершенно верно, поэтому-то я и должен сообщить вам, что Блессинг тоже работает на нас.
– Могу я посмотреть ваше удостоверение личности? – спросил Левенгерц.
– Увы, мы не носим с собой никаких документов, кроме вермахтовского пропуска, но вы можете позвонить ко мне на службу, если вас что-нибудь волнует.
– Меня ничто не волнует, – буркнул Левенгерц.
– Отлично. – Штаркхоф махнул рукой в сторону двери: – Давайте выйдем. На свежем воздухе вам, возможно, будет лучше… – Он надел шляпу и вышел на яркий солнечный свет. – Похищен секретный документ, герр оберлейтенант, – сказал Штаркхоф, когда понял, что Левенгерц первым разговор начинать не намерен. Помолчав немного, Штаркхоф добавил: – И у нас нет сомнений относительно того, кто именно похитил этот документ.
– Я полагаю, – медленно произнес Левенгерц, – что вы пришли сюда вовсе не для того, чтобы хвастаться передо мной своими успехами.
– Совершенно верно, – согласился человек в штатском. – Мы, несомненно, оценим вашу откровенность в содействие.
– Что касается откровенности, то мы, разумеется, будем откровенны в любом случае, – заявил с едва заметной иронической ноткой Левенгерц. – А вот относительно содействия… Пока, вы не выскажетесь яснее, мы не в состоянии судить, принесет ли оно какую-нибудь пользу.
– Дорогой коллега Левенгерц, – возразил Штаркхоф, – вам следовало бы быть более обходительным с таким пожилым человеком, как я. Похищен секретный документ, и его надо во что бы то ни стало вернуть на место.
– Вот медицинская часть, герр доктор, – вмешался Блессинг, показывая на домик.
– Документ был похищен из этого дома, – объяснил Штаркхоф Левенгерцу. – Мы знаем, кто похитил его, но не имеем…
– … улик, – закончил фразу Левенгерц.
– Совершенно верно, – подтвердил Штаркхоф. – Преступник сначала незаконно овладел документом, а похитил его позже.
– Если это означает, что кто-то сначала где-то спрятал его, а потом пришел за ним, то почему бы не сказать об этом более ясно? У вас нет этого документа, следовательно, вы не поймали вора на… – Левенгерц не закончил фразы.
– Вы хотите сказать: на месте преступления, дорогой друг? Что ж, вы смело можете сказать это. – Быстро повернувшись, Штаркхоф добавил: – С поличным, дорогой Блессинг.
Блессинг улыбнулся. Трудно было догадаться, кого Штаркхоф хотел поставить в дурацкое положение: Левенгерца или Блессин га. Левенгерц спросил:
– Кто-нибудь из моей эскадрильи?
– Унтер-офицер Гиммель, – произнес Блессинг.
– Гиммель? – удивился Левенгерц. – Ну что вы, не может быть! Я готов поручиться за него собственной головой.
– Не слишком ли это поспешное заявление, герр обер-лейтенант? – подчеркнуто спросил Блессинг.
Некоторое время они шли молча. Потом Штаркхоф заметил:
– Конечно же нет. Герр обер-лейтенант сказал так потому, что они товарищи по оружию.
– Гиммель – отличный летчик, прилежный работник и вполне лоялен, – сказал Левенгерц.
– Дорогой коллега Левенгерц, – нудно произнес Штаркхоф, – судить в этом случае не вам. Мы считаем – и имеем все основания для этого, – что документ из медицинской части украл Гиммель. Мы просим вашего содействия только для того, чтобы вернуть этот документ на место.
– Каким же образом я могу помочь вам?
– Благодарю вас. Вчера вечером этот документ был в прикроватном шкафчике унтер-офицера Гиммеля. Сегодня утром, когда Блессинг прибыл в домик, чтобы арестовать Гиммеля, того на месте не оказалось. Документа в шкафчике тоже не было. Единственным, с кем Гиммель встретился сегодня утром, были вы…
– Что же, по-вашему, Гиммель сделал?
– Возможностей очень много: он мог выучить содержание документа наизусть и затем уничтожить его; он мог надежно спрятать его, с тем чтобы изъять документ из тайника позднее, и, наконец, мог передать его своему сообщнику.
– Неужели вы серьезно считаете, что Гиммель шпион?
Штаркхоф пожал плечами.
– А как он мог получить доступ к этому документу? – спросил Левенгерц.
– Видимо, случайно. Четырнадцатого числа текущего месяца Гиммель проходил обычный медицинскнй осмотр. Когда он зашел в кабинет начальника медицинской части, чтобы подписать свою карточку, документ лежал на столе начальника.
– Улика весьма косвенная, – сказал Левенгерц.
– Я придерживаюсь иного мнения, – заявил Блессинг.
– А я склонен согласиться с Левенгерцем, – вмешался Штаркхоф. – На основании такого доказательства уверенного обвинения не предъявишь. Начальник медицинской части был, бесспорно, неосторожен. Секретные документы надо держать в сейфе. – Он пристально смотрел на Левенгерца. – Ну, ничего! Если преступник будет уличен, а документ – возвращен на место, то необходимость вовлечения в это дело тех или иных сослуживцев Гиммеля или старших офицеров отпадет. Вы понимаете, меня, герр обер-лейтенант?
– Да, понимаю.
– Отлично. Командир части был настолько любезен, что проявил интерес к нашему делу. Если вы не возражаете и у вас есть время, зайдемте к нему, герр оберлейтенант.
Они направились к домику, где размещался штаб. Блессинг шел впереди. Командир части увидел их, наверное, в окно и вышел навстречу. На нем были сапоги. бриджи и серая форменная рубашка. На шее поблескивал Рыцарский крест – мечта всех немецких летчиков.
– А-а, дорогой доктор Штаркхоф!
– Хайль Гитлер, – бодро ответил Штаркхоф, сняв шляпу и поклонившись.
Майор Петер Реденбахер надел френч и застегнул его на все пуговицы. Ему было тридцать три года, довольно много по стандартам летчиков-истребителей, но, несмотря на шрамы от ранений, его внешность производила впечатление. В прошлом году в мае Реденбахера сбили над морем и ему пришлось провести четыре ужасных часа в одноместной надувной лодке. В его возрасте такое испытание не могло обойтись без последствий, и поэтому ему рекомендовали перейти на штабную должность.
Когда Реденбахер начал служить в штабе, он попросил назначить командиром эскадрильи Левенгерца, который был одним из его учеников в училище истребительной авиации, к тому же одним из лучших учеников. Майор взял карандаш и начал задумчиво постукивать им по столу. Затем, вскинув голову, посмотрел на Левенгерца:
– Какого вы мнения о Гиммеле, Виктор? Он лоялен?
– Да, герр майор.
– При всем уважении к вам, герр майор, судить о лояльности -это функция нашего ведомства, – заметил Блессинг.
– Я уверен, что обер-лейтенант имел возможность убедиться в лояльности унтер-офицера Гиммеля, – сказал майор, кивнув в сторону Левенгерца.
– Гиммель был одним из летчиков, которых в марте тысяча девятьсот сорок первого года назначили на три месяца в отряд самолетов связи фюрера. Весь личный состав отряда проходил тогда проверку и получил допуск из штаба охранных частей рейхсфюрера.
– Почему же вы не сказали об этом раньше? – раздраженно спросил Штаркхоф после нескольких секунд молчания.
Реденбахеру явно понравилось, как Левенгерц вывел из равновесия Штаркхофа, который, несомненно, начал терять терпение.
– А меня никто не спрашивал об этом, герр доктор, – ответил Левенгерц.
– Но это было более двух лет назад, – вмешался Блессинг.
– Если бы допуск на Гиммеля отменили, мне бы непременно сообщили об этом, – сказал Реденбахер.
– Даже люди, имеющие допуск, вовсе не непогрешимы, – заметил Блессинг, доставая из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. – Разрешите мне зачитать часть письма, написанного Гиммелем. Это из письма, адресованного его отцу и датированного двадцать седьмым мая тысяча девятьсот сорок третьего года. «Если прорвутся гигантские английские бомбардировщики, ты не тревожься, потому что прорывы эти – часть плана фюрера. Бабушка и двоюродный брат Пауль должны погибнуть, а наши города должны превратиться в руины, ибо все это – часть грандиозного стратегического плана, который мне, с моим ограниченным умом, невозможно даже представить себе. Оказывается, показателем гениальности наших высших руководителей является как раз то, что они могут позволять американцам и англичанам сбрасывать на нас бомбы, несмотря на то что в общем-то войну они проигрывают. Верь фюреру, он полон самых различных неожиданностей».
