Морис Дрюон - Последняя бригада
В ответ на его шутку рассмеялся только бенедиктинец, и Бобби тоже пришлось пойти к мессе.
Церковь Сен-Николя уже наполнилась народом. Полковник и офицеры заняли места в первых рядах, возле клироса. В нефе на мужской половине аспиранты заполнили почти все пространство.
На стене притвора красовалась выбитая на черном мраморе надпись: «Богослужения в этом приходе были возобновлены в 1806 году священником таким-то…» На ум сразу приходило шуанство, грызня между присягнувшими и не присягнувшими священниками, Рошжаклен и Кателино. [7]
Едва войдя, Мальвинье открыл свой молитвенник, но не стал читать его, а принялся за строгий самоанализ. Прежде всего он обвинил себя в плотском грехе, так как считалось, что это главный соблазн, которому подвержены все молодые люди. Но Мальвинье был стыдлив, робок и беден, а потому плотский грех с ним случался довольно редко и качество его оставляло желать лучшего. Но он долго об этом размышлял и знал, что горячая кровь заставит грешить и дальше. Потом он упрекнул себя в том, что стыдится бедности своей семьи и ненавидит старшего брата, который пустил семью по миру.
— Первая колонна справа, — шепнул Юрто, наклонившись к Бобби.
Лервье-Марэ разглядывал статуи, следил за тем, как солнечные лучи проникают сквозь витражи, и душа его пребывала в состоянии блаженного оцепенения. Полумрак, склоненные головы, огоньки свечей и разносящиеся под сводами звуки органа напомнили ему о детстве, о первом причастии.
На соседнем стуле машинально повторял за хором слова молитвы Шарль-Арман. Месса казалась ему слишком длинной.
Бобби следом за Юрто прошел к первой колонне справа, где прихожане слушали мессу стоя.
— Возле первой колонны справа всегда собираются женщины, которые… ищут свиданий.
Где и от кого получил он эту пикантную информацию? Но не прошло и двух минут с начала мессы, как коренастый, курчавый и смуглый Юрто, обладатель маленьких усиков и большого носа, уже отирался возле какой-то невыразительной брюнетки в шляпке с искусственными пармскими фиалками.
Он сделал вид, что пошел искать стул для дамы, она жестом показала, что не надо. Он улыбнулся, она ответила… Бобби следил за их маневрами с той же иронией, с какой всегда глядел на Мальвинье, Ламбрея или Монсиньяка.
Последний, картинно преклонив колени в центральном проходе, скользнул в тень бокового нефа. Сидений там вообще не было, и юный бенедиктинец непринужденно, как у себя в аббатстве, опустился на колени на каменные плиты пола. Он медленно и вдумчиво читал молитвы и был счастлив. Однако не преминул упрекнуть себя за то, что слишком чувственно наслаждается запахом ладана, звуками органа и пением хора.
Солнечный зайчик запрыгал на пряжке его пояса.
«А вдруг меня заставят убивать?» — подумал он, глядя на пряжку. И хорошее настроение сразу сменилось тоской и тревогой. Когда он уходил в армию, аббат сказал ему:
— Сын мой, согласны ли вы пожертвовать своей жизнью?
И он, еще в одежде послушника, еще не приняв благословения, ответил:
— Да, отец мой.
Но при этом он не задумался о том, что, может быть, придется пожертвовать и жизнью других.
«Ты должен защищать родину», — говорили ему его происхождение и церковь.
«Ты не будешь убивать», — наставлял Господь.
«И ты не будешь сомневаться», — уговаривал себя Монсиньяк.
И как следовать всем командам сразу? Как осуществить идею самопожертвования и не впасть в сомнения? Как совместить необходимость убивать с неприятием убийства?
Склонив голову к каменным плитам пола, юный послушник вложил в молитву всю силу своей любви и веры:
— Господи, дай мне мужество выполнить свой долг. Но сделай так, Боже, если будет на то воля Твоя, чтобы мне не пришлось пролить кровь ближнего.
2
Церковь пустела. Фонтен, Коллеве и Бруар на несколько минут задержались у главного входа, болтая о том о сем и поджидая лейтенанта Сен-Тьерри, чтобы поприветствовать его.
Остальные, разбившись на небольшие группы, обсуждали, чем бы заняться. Они вдруг поняли, что не знают, как провести свое первое воскресенье в Сомюре.
Юрто исчез в толпе, погнавшись за своим трофеем в шляпке с фиалками.
— Элен должна вот-вот приехать за собакой, — сказал Бобби своим соседям по комнате. — Мы встречаемся в кафе Бюдан. Может, пойдем туда, посидим?
«Пойти посидеть…» всегда в запасе, когда нечего делать.
Элен приехала ближе к полудню в зеленом кабриолете. Это была высокая яркая блондинка с развевающимися по ветру волосами и сочными красными губами, тут же приковавшими к себе всеобщее внимание. Непринужденно улыбнувшись, она сразу спросила:
— А где Месье?
— В Школе, — ответил Бобби. — У него прекрасное настроение. Он знает, что скоро тебя увидит.
— Так давай скорее к нему!
— Вы поедете обедать за город? — спросил Шарль-Арман.
Бобби утвердительно кивнул.
— Будь острожен, — заметил Гийаде. — Ты же знаешь, что гарнизон нельзя покидать без специального разрешения.
Пожав плечами, Бобби вышел и, ясное дело, сел за руль зеленого кабриолета.
— Чертов Бобби! — не без зависти сказали друзья, когда машина укатила.
Все по очереди высказались по поводу Элен и, исчерпав эту тему, не спеша направились в ресторан.
Нет ничего скучнее, чем в послеполуденное время бродить по улицам, где каждая симпатичная девчонка уже занята, а все кинотеатры битком набиты.
По пустынным улочкам и мощеным площадям друзья поднялись к большому замку, где располагался Музей лошади.
— Нет, Сомюр уже не тот, — повторил Большой Монсиньяк, когда им навстречу попались ребята из конной бригады. — Слава богу, что мы тут только на четыре месяца.
Ламбрей уже решил обязательно снять в городе комнату, чтобы избавиться от таких воскресных блужданий. А потом день покатился по привычному руслу.
— Покер? — спросил Лопа де Ла Бом.
— Покер, — ответил Шарль-Арман.
Они играли до без пяти минут десять с Большим Монсиньяком и Пюимореном. Шарль-Арман играл плохо и проигрался. Он знал цену деньгам и терпеть не мог проигрывать, а в этой игре потерял несколько тысяч франков.
У Мальвинье день тоже прошел как всегда. Из экономии он пообедал в пустой столовой. Изнывая от одиночества, уже поздно вечером он встретил Юрто и позволил себя увести в подозрительный ресторанчик, где к услугам скучающих офицеров были молоденькие горничные и прачки. Юрто пришел туда на свидание со своей дамой в шляпке с фиалками. Мальвинье, еще утром засунувший молитвенник в карман, неуклюже отплясывал, а потом отправился тратить деньги в комнаты наверху. И потратил ровно треть суммы, отложенной на заказанную накануне будущую парадную форму.
В десять часов в комнату 290, чтобы произвести перекличку, вошел старший бригады Бруар де Шампемон, в каске и темных очках в металлической оправе. Он пребывал в дурном расположении духа, поскольку на эту неделю был назначен дежурным и, пока все развлекались, оставался в Школе. Кроме того, он получил четверо суток ареста за сущую безделицу и теперь боялся, что может лишиться увольнительной.
Он обвел глазами комнату. Стефаник в очередной раз впал в меланхолию и даже не притронулся к аккордеону. Гийаде жаловался на мигрень после переполненного и душного кинозала. Юрто, в сильном подпитии, растянулся поперек койки со спущенными лиловыми подтяжками.
— Старший по комнате, доложите, все ли на месте! — приказал Бруар командным голосом.
— Да, все на месте, — машинально ответил Мальвинье, терзаемый тошнотой и угрызениями совести.
— А Дерош? Где Дерош?
Все застыли на местах.
— Ах да, — сказал Мальвинье и стал шарить вокруг себя, словно что-то ища. — А где Бобби? Да наверняка где-нибудь здесь.
Юрто вынырнул из небытия и произнес, еле ворочая языком:
— Бобби… уехал… на автомобиле.
— Ну да, уехал, но потом вернулся, — поспешил выправить ситуацию Лервье-Марэ. — Только что был здесь. Наверное, он в умывальной. А может, пошел проведать кого-нибудь из друзей.
— Зря стараетесь. Вашего Бобби уже раскусили, — заявил Бруар. — Если его задержат в караулке, я схлопочу еще четверо суток ареста. Записываю его в отсутствующие, и пусть сам выкручивается.
В перепалку вступил Ламбрей, искавший, на кого бы излить досаду за проигрыш:
— Бруар, если ты доложишь, что Дероша не было, тебе набьют морду!
— Ясное дело, набьют, — согласился Сирил Стефаник.
— А ты, чужак, не лезь не в свое дело! — заорал Бруар.
— А ну повтори, что ты сказал! Повтори или убирайся! — взорвался Сирил.
— Конечно, семеро на одного… — зло процедил Бруар.
— Вот-вот, иди в свою комнату. С тобой и так все понятно, — ответил Шарль-Арман.
Тут вмешался Монсиньяк.
