Евгений Санин - Иду на Вы
Ожидавший увидеть засапожный нож, который давно обещал выковать ему муж Милуши, Славко раздосадованно засопел. Но, не желая огорчать добродушного Онфима, с деланной улыбкой принял крест.
А тот принялся расхваливать его:
– Настоящий мощевик, любую святыню внутрь вложить можно! Не хуже греческого будет.
Сам Милушин муж сделал!
Славко осторожно положил крест рядом с гостинцами и уже открыл рот, чтоб сообщить наконец Онфиму о Белдузе, но тот заторопился так, что ничего не хотел и слушать:
– Все-все! Мне пора назад, в Переяславль возвращаться! А то, если опоздаю, такое Мономах сотворит…
Было странно слышать это от могучего взрослого человека.
И тем не менее Славко успел крикнуть ему вслед:
– По большой дороге не возвращайся! Там – половцы!
– Где?
– У моста.
– Ладно, объеду! Береженого Бог бережет! Кто хоть на этот раз-то пожаловал?
– Кто-кто! Я тебе в сто сотый раз пытаюсь сказать: хан Белдуз!
Онфим остановился, и лицо его сморщилось так, будто он выпил отравы:
– О Господи! Погоди, постой! Кто?!
– Это я все говорю тебе – постой-погоди! – даже обиделся Славко и, подбежав, прокричал ему в самое ухо: – Хан Ласка! Белдуз!!
– Да не глухой, слышу! – отмахнулся Онфим. – Ты лучше скажи, ваши куда ушли? Где схоронились?!
– В лесу, как всегда!
Онфим в ужасе посмотрел на Славку:
– От Белдуза?! Я думал, это какой другой хан! Да разве можно от него по лесам прятаться?
– Это еще почему? – предчувствуя что-то недоброе, похолодел Славко.
– А потому, что после набега Боняка нечего искать ему в вашей веси! Что он тут может 15 найти? То ли дело люди – живой товар! Который, как он прекрасно знает, при первом известии о половцах сразу бежит прятаться… И значит, где Белдузу искать его?
– В лесах!.. – падающим голосом ответил Славко. – Да оврагах…
– Верно! – кивнул Онфим. – Да по другим тайным местам, о которых ему, если не лазутчики, то нюх его известит!
– То-то все шли, как чуяли – словно на смерть прощаясь…
– Тут не то что на смерть… Давно хоть ушли? – с последней надеждой спросил Онфим.
– С вечера… – глянув на предрассветный свет за дверью, охнул Славко и с готовностью предложил: – Может, мне сбегать, сказать, чтоб вернулись?
– Эх! Да разве ты успеешь? Что я теперь другу скажу? Какой поклон передам от жены с сыном?! Эх, Господи, благослови! Спаси и сохрани на всех путях и дорогах…
Перекрестившись, Онфим в сердцах махнул рукой и тяжелыми шагами стал подниматься по ступенькам к двери.
Через несколько мгновений наверху раздался его гремучий бас и быстро удаляющийся стук конских копыт…
Оставшись один, Славко присел было на лавку, но тут же вскочил.
– А я-то чего здесь сижу? – во весь голос накинулся он на себя, по давней привычке рассуждать дома сам с собой, вслух. – Онфим в Переяславль уехал. Белдуза, видно, и правда ждать тут нечего…
Он покосился на пряник и кринку меда, оставленные на столе кузнецом, но, как ни был голоден, сглотнув голодную слюну, не стал даже притрагиваться к ним.
– Скорей в лес! Вдруг да успею? Вернутся, сами съедят!
На столе лежал еще новенький, сияющий, словно червонное золото, бронзовый крестик.
Славко хотел было взять его, но, тронув свой, повешенный ему на шею еще матушкой, вспомнил, что у него уже есть один. Да и тот не особо помогает. Зачем ему тогда два?
Плечам и груди от высохшей клюквы было липко и неприятно.
Славко собрал с пола снег, оставленный с валенных сапог Онфимом, и, взвизгивая от холода, стер с себя клюквенную кровь. Смахнул красный снег на пол, вытерся насухо лежавшей на полу овчиной. Затем быстро запахнул полушубок и, снова подпоясав его ханской плеткой, под которую всунул нож, выскочил из землянки.
За дверью было ветрено, но бесснежно. То, что он принял за рассвет, оказалось светом луны, которая после того как ветер прогнал облака, почувствовала себя настоящей хозяйкой на небе. До восхода было еще далеко.
Тиун встретил его радостным лаем. Но Славко даже не обратил на него внимания.
Этот, как и он, не пропадет. А вот другие…
Грустно было идти по обычно просыпающейся в это время веси. Намерзшись за ночь, люди сейчас бы, как всегда, заново протапливая по-черному землянки, собирались стайкой и говорили о половцах, погоде, будущем урожае или просто спорили, а то и дрались…
А теперь…
Славко как можно быстрее, и не потому, что спешил, а не могло сердце спокойно видеть такой родную весь, миновал Осиновку и, согнувшись под порывами так и норовившего сбить с ног ветра, куда медленней направился по полю.
Тропы давно уже не было видно. Ее уже, наверное, в сто сотый раз заметала и переметала то убегающая вперед, то кружащаяся на месте, словно водоворот, поземка. Но кому, как не Славке было знать эти места! Он бы и с закрытыми глазами узнал их!
Вот проселочная дорога. Но дед Завид нарочно не пошел по ней, а повел людей прямо 16 через голое поле.
Здесь они пристроились с Милушей в хвост вереницы.
Здесь дед Завид, оставив его за старшего, ушел вперед. Ох и достанется ему за самовольный уход, если только тот жив. Да пусть хоть всю шкуру сдерет, мысленно согласился Славко. Он только петь и кричать будет – от счастья!
Здесь идущие рядом женщины стали вспоминать о последнем набеге Белдуза, и он, не выдержав, бросился назад – мстить ненавистному хану…
Тут они пошли дальше уже без него…
Здесь…
– Постой, а это что?
Где-то невдалеке послышался вроде бы писк ребенка.
– Детский плач? – Славко приподнял край заячьего треуха и прислушался. – Точно!
Милушин орет! Ай да дед Завид! Догадался-таки не уходить в лес! Спрятал наших там, где сам хан Ласка не догадается искать их! Прямо на ветру, в открытом поле! Сделав их видимыми издали кочками да бугорками! Бедные, как же они тут!.. То-то обрадуются, что можно возвращаться домой!
Славко бросился на крик и остановился.
«Ну и запрятались, никого не видать! Прямо как кроты позарывались в землю!»
– Эй, вы! Эге-е-й!! – радостно закричал он. – Будет вам зря мерзнуть! Где вы тут?
Выходите!
Однако никто не отозвался ему.
И ни одна кочка, ни один бугорок даже не шевельнулись…
Тогда Славко бросился вперед, но и там не было никого…
И в двадцати шагах вправо, и в пятидесяти влево – тоже!..
– Эй, эй-эй-эй… – уже неуверенно повторил он. – Где вы? Это же я, Славко…
И тут снова раздался плач ребенка. Славко мгновенно повернул на него голову и увидел, как там, откуда он доносился, мелькнула быстрая легкая тень.
– Л-лиса?..
Славко подбежал туда и увидел зияющее в земле отверстие, откуда, уже не переставая, орал Милушин сын.
Из норы хищно извивался конец лисьего хвоста. Славко ухватился за него и с трудом выволок наружу тяжелую сопротивляющуюся посильней Тиуна лисицу…
– Ах ты… мало нам хана Ласки, так еще и хан Лиса объявился?!
Славко выхватил из-под плетки нож и, несколько раз ударив им лисицу, далеко отшвырнул ее в сторону.
Затем чуть ли не весь просунулся в нору и, бормоча: «Ну, где же ты там?.. Иди ко мне!..», вытащил вслед за собой… сына Милуши.
Всегда тянувшийся к нему с улыбкой мальчик сейчас изо всех сил отбивался ручонками, царапался, кричал и уже хрипел.
Славко схватил его на руки и, словно тот мог ответить, затряс, задавая бессмысленные вопросы:
– Ты! Один? А где же все остальные?!
Ветер выл, словно пытался унести вдаль на далекий восток, где была Степь, все ответы.
Прижимая к себе мальчика, Славко стоял один посреди поля, и постепенно смысл происшедшего тут стал проясняться в его голове.
– Все ясно… – прошептал он. – Перехватил их проклятый Белдуз прямо в поле! Даже до леса не дал дойти! Всех угнал! Всех увел! А может…
Славко с надеждой посмотрел в сторону леса, но тут же отогнал спасительную мысль:
– Нет! Раз Милуша сына в лисью нору засунула, значит, совсем плохо дело было… Теперь 17 этого хотя бы спасти! О, Господи! – спохватился он. – Да он же ледяной весь!
Славко торопливо всунул малыша себе под овчину и быстрым шагом пошел назад.
– Сейчас мы домой придем! – бормотал он на ходу. – Дома у нас пряник, мед есть… и дверь я плотно закрыл, там хорошо, тепло! Эх, и зачем я только всю клюкву извел зря! Чем тебя лечить, если вдруг заболеешь? И помочь-то теперь – кому?
Славко на всякий случай оглянулся, но увидел позади только лису. Пятная землю кровью, она тяжело ползла на брюхе в свою нору – помирать.
– А-аа! – отмахнулся от нее Славко. В другой раз он непременно прихватил бы ее с собой.
Но теперь – до лисы ли ему было? Да и вся шкура той была безнадежно попорчена, истыкана ножом...
И больше не оглядываясь, он уже бегом кинулся в Осиновку… б 6 Б По полутемному зимнему, без всякого намека на начавшуюся весну, лесу, один, только с длинным прямым мечом на поясе, ехал всадник.
