Алексей Кулаковский - Расстаемся ненадолго
– Побудьте немного у нас, – предложила Вера.
Они пошли по знакомой вишневой улице. И хоть кончалась уже весна, отцветали вишни, а Вере казалось, что такого чудесного весеннего вечера еще никогда не бывало.
V
Через год с лишним пришло время расставаться с институтом. В кабинете директора комиссия наркомпросвещения распределяла студентов на работу. Веру вызвали вместе с Андреем, так, как и просили они в своем заявлении.
Они стояли перед комиссией, слушали, что им предлагали, отвечали на вопросы, а Вера тем временем думала, что, наверное, и в загсе вот так же стоят люди и ожидают, пока им пожелают счастья. После скромной студенческой свадьбы молодожены попали в Красное Озеро на работу в среднюю школу. Кончилась неповторимая студенческая жизнь. В разные стороны разъехались друзья, соседи по общежитию, по столу в аудитории. Началась суровая, неспокойная, но близкая душе учительская работа. В коридорах по-прежнему звенели звонки, вызывавшие теперь уже иные чувства: после звонка нужно идти в класс, но не как раньше, не с теми мыслями, которые иной раз в продолжение всего учебного часа не давали покоя, а являться последним, как еще недавно являлся в аудитории профессор…
…Недели через две, придя из школы домой, Андрей увидел на столе повестку из военкомата. Это не удивило его: во время очередного призыва была дана отсрочка по здоровью, потом он учился, работал, снова учился. Теперь призывали многих, в том числе тех, кто раньше пользовался льготами или отсрочкой. На западе гремела война: лютый фашизм осуществлял свои сумасбродные замыслы. Шли в армию и люди, только что окончившие вузы, шли и сельские учителя, – шли, повинуясь своему священному воинскому долгу. И Андрей готовился к армейской службе, хотя и не очень надеялся на свое здоровье; улучшилось ли оно со времени первой комиссии? Как будто да… Но твердой уверенности не было.
Повестки получили еще несколько учителей. Смотрел Андрей на свою повестку и думал: забракуют. От этой мысли становилось грустно, жгучая обида за свою неполноценность точила душу. А если примут? Жаль Веру, трудно ей будет одной. В такие минуты он незаметно посматривал на жену. В глубине Вериных глаз таились печаль, испуг. Все эти дни, пока повестка лежала на столе, Вера старалась не говорить о ней, ни разу не заплакала, не пожаловалась на свою судьбу. Только собирая Андрея в военкомат, будто между прочим, с теплым сочувствием в голосе спросила:
– А как твоя нога, Андрей?
В голосе жены слышалось как будто только искреннее, дружеское сочувствие, а в ясных глазах ее Андрей прочитал глубокую, сердцем желанную надежду: хоть бы не разлучили нас так быстро, хоть бы на полгода отложить призыв.
Больно было Андрею разбивать робкую эту надежду, а пришлось честно сказать:
– Нога, Верочка, не болит. Я теперь, если сяду на велосипед, могу километров двадцать без передышки отмахать. Да, я совершенно здоров.
В военкомате Сокольного признали годным к строевой службе, однако определенно не сказали, когда направят в часть. То же объявили и другим учителям Красноозерской школы. Приехали они домой остриженными и, когда на следующий день появились в школе, некоторых из них трудно было отличить от учеников старших классов.
Вера долго не могла привыкнуть к стриженой голове Андрея: ей казалось, что это не его голова, а чья-то чужая, незнакомая. Сам он по привычке то и дело приглаживал рукой несуществующие волосы, будто они вот-вот должны рассыпаться, как прежде.
Однако и волосы начали отрастать, а в армию учителей все еще не брали. В первые дни после комиссии Сокольный каждый день ждал вызова, звонка по сельсоветскому телефону или какого-либо другого приказа из военкомата. А потом, чем дальше, тем больше начинал беспокоиться: в чем дело, почему не вызывают. Каждый день он приходил в школу. Его встречали радостно и в то же время удивленно – еще не взяли! Остригли, а не призывают. Зачем же было стричь?
Сокольный позвонил в военкомат. Оттуда, посмеиваясь, ответили, что напрасно красноозерские учителя «порют горячку», все в порядке, и скоро они будут отправлены в часть. Андрей не сказал об этом Вере, а сам тайком от нее начал собираться. Закруглялся с темами на уроках, подгонял, приводил в порядок домашние дела.
А Вера как будто не замечала ничего. С занятий приходила веселая, жизнерадостная. Кончалась осень. Дни стояли погожие, но по ночам было холодно, иногда брался морозец. Вера старательно готовилась к зиме, и в каждом жесте ее, в каждом поступке чувствовалось, что все это она делает для Андрея.
– Ты очень любишь яблоки, – говорила она. – Давай купим в колхозе пару ящиков хороших антоновок и поставим на зиму в погреб.
– Давай, – соглашался Андрей.
– И груш ящик?
– Давай и груш.
Вера не знала устали в своих заботах. Каждый день Андрей замечал что-нибудь новое в их квартире: то вдруг Вера неизвестно где и как достанет маленькую металлическую вешалку и просит прибить ее в облюбованном месте, то принесет новый письменный прибор, то в минуту покоя вышивает занавески…
Но вот повестка пришла: такой же листик бумаги, как и предыдущий, только содержание в нем иное. После обычных строчек, определявших обязательность и неотложность явки, крупными косыми буквами значилось: «Для срочной отправки в часть».
«Зачем это еще „срочной“? – подумала Вера, прочитав повестку. – Без этого слова и легче, и грамотнее». Листок затрепетал в ее руках, словно холодным ветром дунуло на него.
В тот же день получил повестку и заведующий учебной частью школы Игнат Прокофьевич. Остальные учителя ушли накануне. Завуч был старше Андрея и не думал, что придется ему служить в армии. И в его повестке тоже было написано – «для срочной».
Андрей узнал о ней раньше, чем о своей, потому что жена Игната, Евдокия Филипповна, подняла на школьном дворе такой вопль, что не только учителя, но и ученики высыпали из классов.
Дома на низенькой скамеечке возле глиняной плиты сидела Вера и, как опытная хозяйка, старалась делать две работал одновременно: готовить обед и проверять ученические тетради. Она встретила Андрея сдержанной, но теплой и искренней улыбкой.
– С почты нам ничего не было? – нерешительно спросил Андрей.
– Нет, ничего, – спокойно ответила Вера. – А что?
– Да так… – немного замялся Андрей. – Думал, может быть, письмо из дому.
Вера опустила голову и сделала вид, будто только сейчас заметила в тетради грубую ошибку.
– Ой, как плохо пишут дети! – воскликнула она.
Но Андрей думал о другом.
– Я вот что хотел сказать, – собравшись с духом, начал он. – Может, нам на всякий случай, понимаешь?.. На всякий случай собрать кое-что, чтобы потом не забыть…
– А что собирать?
– Ну, самое необходимое, что понадобится в дороге и на первое время в части. На всякий случай, конечно.
– Придет время, тогда и соберемся, – не поднимая головы, ответила Вера. Она боялась взглянуть на мужа, чувствуя, как неожиданно против воли на глаза наплывает туман.
После обеда Андрей, будто шутя, вытащил из кладовки чемодан. Это был тот самый дорожный чемодан, с которым еще недавно Андрей ехал сюда на работу. Даже ощущение от круглой отшлифованной ручки его еще сохранилось на ладони, даже багажные надписи не стерлись на стенках.
Он открыл чемодан и сразу снова закрыл.
– Что ты? – с грустной улыбкой спросила Вера.
Андрей удивленно взглянул на жену:
– Откуда мыло, зубная щетка? Уже все собрала?
– На всякий случай, – блеснув влажными глазами, сказала Вера. Она тоже хотела, чтобы это прозвучало как шутка, как своеобразная игра слов, но вышло не так, как хотелось. Представилось, что Андрей уже далеко-далеко и что осталась она здесь совсем одна…
Андрей отнес чемодан обратно в кладовку, быстро вернулся, сел у стола рядом с Верой. Она не плакала, сидела тихая, задумчивая.
– Еще ведь нет повестки, – сказал он немного погодя.
Вера взяла со стола книжку, нерешительно повертела ее в руках и вдруг с волнением, с едва ли нужной поспешностью начала говорить. Было видно, что ей хочется сказать очень многое, излить всю свою нежность, всю любовь к близкому, дорогому человеку и хоть в этом найти какое-то успокоение для обоих.
– Я собрала твой чемодан давно, – говорила она. – Знала, что ты пойдешь в армию, и не просила, чтобы добивался отсрочки. Не просила и о том, хотя, может быть, нужно было попросить, чтобы ты рассказал на комиссии все о своем здоровье. Ведь неправда, будто ты можешь по двадцать километров ездить на велосипеде, неправда. Но я знала, что ты все равно пойдешь. Весь этот месяц, а может, и больше, я в мыслях и снах расстаюсь с тобой, Андрей. Ты и сам, наверное, все дни думаешь об этом, только прячешься от меня. Хочешь, чтобы мне было спокойней, чтобы я не плакала. А мне хотелось, чтобы спокойнее было тебе. Вот почему и про чемодан не сказала, старалась не говорить о призыве. Думала: хоть еще один денек наш… А теперь все, – Вера открыла книжку. – Видишь?
