Борис Финкельштейн - Гарольд Храбрый
Столы были накрыты с англосаксонской простотой. На них располагались большие серебряные блюда, доверху наполненные дымящимися кусками варёного мяса, дичью, паштетами, зеленью. Меж ними стояли кувшины с элем и заморскими винами, кубки и рога, серебряные тарелки.
Королю и знатным лордам прислуживали таны и хускерлы, как того требовал стародавний обычай. Островитяне всегда относились к пище с большим почтением, они увлечённо поглощали яства. Причём англосаксы налегали на мясо и пиво, а норманны отдавали предпочтение паштетам и франкским винам. Время от времени звучали заздравные тосты. Наконец слово взял Годвин.
— Пью за тебя, мой король! — торжественно произнёс он. — Многие тебе лета. Да хранит святой Дунстан Англию и её мудрого короля!
— Хорошо сказано, — криво усмехнулся Леофрик. — Не хватает только поцелуя.
— Что ты имеешь в виду, граф? — нахмурился Годвин.
— То, о чём ты подумал, — пожал плечами англ. — Ведь на твоих руках кровь невинного Альфреда!
Граф имел в виду брата короля. Во времена датского правления тот покинул приютившую его Нормандию и во главе тысячи норманнских рыцарей вторгся в Англию. Его затея кончилась трагически, принц Альфред погиб, и, как полагали, не без участия Годвина.
Эдуард сжал губы и пристально посмотрел на фаворита. Над столами повисла тревожная тишина. Гарольд хотел было вступиться за отца, но сидевший рядом Годвин жестом успокоил сына.
— Все знают, что я не повинен в смерти принца, — спокойно произнёс он.
— Почему мы должны верить твоим словам? — поморщился Леофрик.
— Да, почему? — поддержал его сын. — Слова Иуды ничего не стоят!
— Что!! — Гарольд, сжав рукоять меча, стал подыматься из-за стола.
— Спокойно, Гарольд! — удержал сына граф. Он помолчал мгновение и, поднявшись, обратился к королю:
— Государь! Чтоб пресечь лживые толки, я клянусь этим хлебом, — граф поднял руку, — что не повинен в смерти твоего брата!
— Амен! — произнёс архиепископ Кентерберийский, стараясь снять напряжение.
— Я верю твоей клятве, друг мой, — холодно произнёс король. — А теперь возвращайтесь к трапезе, мои любезные вассалы.
Он сделал знак рукой, слуги, повинуясь, стали обносить гостей новыми яствами. В кубки полилось вино и пенное пиво, однако дурманящая влага не могла притушить огня, горевшего в глазах сидевших друг напротив друга врагов.
Прошёл час, под влиянием чар Бахуса неприятный инцидент стал забываться. Король сделал очередной знак, и в зале появились музыканты. Заливисто зазвучали флейты, загудели бубны, пир начался с новой силой.
Годвин сумрачно наблюдал за происходящим. Гарольд пытался отвлечь отца от тяжёлых мыслей, но тот лишь рассеянно кивал. Осушив кубок, он положил в рот кусок хлеба и собрался было что-то сказать, но не смог, хлеб застрял в горле, перекрыв дыхание. Граф захрипел и, побагровев, упал на столешницу.
Гарольд стал стучать его по спине, но это не помогало, тогда он с помощью Гюрта уложил отца на пол. Тот перестал хрипеть, лицо его стало иссиня-чёрным. Гарольд приложил ухо к его груди и замер, пытаясь услышать биение сердца, но шум, стоявший в зале, мешал. Всё произошло так быстро, что большинство собравшихся не успело ничего заметить, они продолжали оживлённо переговариваться.
— Тихо! — яростно вскричал Гюрт.
Шум в зале стих. Король и гости удивлённо переглядывались.
— Ну что? — встревоженно спросил Тостиг.
— Умер, — сдавленно произнёс Гарольд, опуская голову.
— Вот оно!! — злорадно закричал Леофрик, вскакивая на ноги.
— Божья кара постигла клятвопреступника! — вторил ему сын.
— Сейчас она постигнет тебя, презренный Альфгар!! — взревел Тостиг, яростно бросаясь на англа. Гюрт и Леофвайн кинулись вслед за ним. Лишь вмешательство королевских хускерлов предотвратило кровопролитие.
Враги, с трудом удерживаемые дружинниками, осыпали друг друга проклятиями. Король безмолвствовал. Гарольд ничего не замечал. Положив на колени голову отца, он с болью вглядывался в мёртвое лицо, ощущая, что в его жизни наступили роковые перемены.
Глава 5
ПЕРВЫЙ ФАВОРИТ
После смерти отца Гарольд стал старшим в роду и тяжкий груз ответственности лёг на его плечи. Северяне попытались воспользоваться благоприятной ситуацией и оттеснить его от трона, но из этого ничего не вышло, умело маневрируя и используя разногласия, царившие в стане противника, Гарольд пресёк все их попытки. В этой борьбе его поддерживали не только саксы, но и проживавшие на острове датчане, ведь в жилах матери Гарольда текла скандинавская кровь, она приходилась родной сестрой датскому королю Свену И. Что же касается норманнов, то они относились к Гарольду вполне лояльно, ибо он вёл себя мудро, всячески снижая накал межнациональных противоречий.
Шло время, молодой граф набирал политический вес. Единственным, кто не мог с этим смириться, был новый лидер англов, сын злейшего врага Годвина граф Альфгар. Его отец, старый Леофрик, ненадолго пережил Годвина, он упокоился в бозе, и мерсийское графство осиротело. Король сомневался, стоит ли назначать правителем беспокойного и честолюбивого Альфгара, однако Гарольд всячески поддержал это решение.
Вместо благодарности, граф тут же начал интриговать против него. Он попытался склонить на свою сторону Сиварда Нортумбрийского, но старый вояка не поддержал честолюбца, поведение Гарольда во время мятежа произвело на него сильное впечатление.
Тогда Альфгар обратился к королю Уэльса Гриффиту Отважному. Тот сразу согласился, сыграла свою роль извечная вражда кельтов и саксов. Кроме того, Гриффит был женат на юной дочери Альфгара. Но дело было не только в этом, мечты Альфгара о воссоздании Лиги[9] и обретении суверенитета были близки сердцу непокорного валлийца[10].
Союзники объединили свои силы и вторглись во владения саксов. Против них выступил родственник короля, прославленный норманнский витязь Рольф Гирфордский — мятежники в пух и прах разбили его войска. Эта победа подняла их престиж, англы и валлийцы рекой потекли в их дружины.
Дело принимало скверный оборот. Эдуард затворился в молельне, его советники приуныли, и лишь Гарольд был совершенно спокоен. Наскоро собрав королевские дружины, он вместе с братьями устремился к Гирфорду. Граф действовал настолько стремительно, что застал противника врасплох. Однако мятежники быстро оправились и решительно бросились в битву. Они численно превосходили саксов, но благодаря ловкому маневру Гарольд разъединил их войска.
— Тостиг! Придержи Гриффита! — распорядился он в ходе боя.
— Слушаюсь, Гарольд! — Брат, яростно сжав секиру, повёл на валлийцев свою дружину.
— Гюрт, идём на Альфгара! — задорно закричал Гарольд, устремляясь в самую гущу схватки.
Отважный Альфгар подбадривал своих людей и отчаянно пытался переломить ход битвы, но в конце концов англы были рассеяны, а остатки дружин валлийцев отошли в горы.
* * *
Потерпев сокрушительное поражение, Альфгар отступил. Гарольд не стал его преследовать и вернулся в Лондон. Жители встретили его радостными криками, а король в награду за труды пожаловал Уэссекс и повелел задать пир. Но Гарольд принимал почести рассеянно, он мечтал только об одном, поскорей увидеть возлюбленную. Когда торжества закончились, он поскакал в усадьбу.
Эдита бросилась ему на шею, и они долго стояли обнявшись.
— Мне было так страшно, — прошептала девушка, и слезинки блеснули в её глазах.
— Ну что ты, что ты, милая? — стал успокаивать её Гарольд. — Всё хорошо, я вернулся.
— Навсегда?
— Навсегда.
Рагнар подал лошадей, и влюблённые долго скакали средь зелёных холмов. Затем завернули в небольшую уютную таверну. Хозяин подал им копчёных угрей и лёгкого вина. Молодые люди с аппетитом лакомились рыбой и потешались над Рагнаром, который грустил, чувствуя, что останется голодным. Сердобольная Эдита сжалилась над ним и попросила Гарольда заказать поросёнка, чем навечно покорила сердце великана. Отдохнув и подкрепившись, они двинулись в обратный путь.
— Ты побудешь ещё немного? — с затаённой надеждой спросила Эдита. — Матушка приготовила покои в южной части дома.
— Конечно, милая, — кивнул Гарольд, — я останусь на целую неделю.
— На неделю?! — не поверила девушка.
— Да, любовь моя, — кивнул граф.
* * *
Тем же вечером Гарольд уединился с хозяйкой усадьбы, леди Бертой, ибо приличия требовали внести ясность в их с Эдитой отношения. Поначалу разговор не клеился, не в обычае тех времён было вести такие беседы. Но затем пожилая женщина решилась на откровенность и поведала графу грустную историю своей жизни.
