Фиона Карнарвон - Леди Альмина и аббатство Даунтон
Во дворце присутствовали сотни дебютанток, и все они нервно осознавали, что выставлены напоказ, и жаждали повстречать прекрасного холостого мужчину. Они сидели со своими наперсницами, вооруженные бальными карточками – маленькой записной книжкой, в которую молодой человек мог занести свое имя рядом с вальсом или полькой. Это было мероприятие с высокой, но тонко завуалированной конкуренцией, способное определить судьбу девушки на всю жизнь.
Альмина была чрезвычайно прелестна, с красивой осанкой, – этакая маленькая куколка из дрезденского фарфора. И обладала всем тем грациозным шармом, который придала ей жизнь в Париже, признанной столице утонченной элегантности и роскошного декаданса. Лорд Карнарвон, должно быть, заметил ее, когда она танцевала, и отправился прямо к ней. Альмина же оказалась твердым орешком, совершенно не склонным к восторженным фантазиям, но ее сердце, надо полагать, дрогнуло, когда девушка опустилась в реверансе перед эрлом. За сим, возможно, последовал короткий разговор, приглашение на танец или даже на два, но не более того. Этого хватило, чтобы молодые люди очаровали друг друга. Покинув той ночью Букингемский дворец, Альмина была в восторге от только что встреченного молодого человека. Конечно, ей оставалось лишь ждать, что может из этого выйти. Милая барышня могла больше никогда ничего не услышать о лорде Карнарвоне. Но эрла задела за живое привлекательная девушка, и он наверняка знал, что, кроме шарма, красоты и живости, Альмина имеет друзей в самых состоятельных кругах Лондона.
Если молодой человек с хорошими данными искал значительного приданого, то его внимание, естественно, привлекали сказочно богатые финансисты, нажившие огромные состояния во время спекуляций 1860-х. Викторианский период считается веком строгой нравственности и чопорного поведения во всех сферах жизни, но он был также и эпохой материализма и бешеной самонадеянности. Империя расширялась, и вместе с ней росли британские коммерческие интересы. Головокружительные суммы денег делались в Сити людьми, готовыми предложить займы государству, «Вест-Индской компании» или даже отдельным предпринимателям. Одним из таких людей был сэр Альфред де Ротшильд, происходивший из семьи, которая вела дела в самом сердце финансирования британского имперского проекта в течение жизни двух поколений.
Отец Альфреда, барон Лайонел де Ротшильд, унаследовал состояние, накопленное за чрезвычайно короткое время его отцом, Натаном Майером де Ротшильдом. Натан приехал в Англию из Германии в 1798 году; за последующие тридцать лет он создал Ротшильдам репутацию первейших банкиров – инвесторов Европы. Барон Лайонел продолжил труды отца и в течение своей жизни предоставил британскому правительству займы примерно в сто шестьдесят миллионов фунтов, включая операцию 1876 года, когда он выдал четыре миллиона на покупку сорока процентов акций Суэцкого канала у египетского хедива [13] . Только на этой сделке оборотистый воротила получил чистый доход в размере ста тысяч фунтов. Его наследие отмечено блестящей прозорливостью и огромным влиянием: он стал первым евреем, которого допустили в палату общин в 1858 году, не вынуждая отказаться от собственной веры.
Альфред был вторым из трех сыновей Лайонела. Его старший брат Нэтти был произведен в пэры королевой Викторией в 1885 году, став первым евреем – членом палаты лордов, младший брат Леопольд больше интересовался скачками и состоял видным членом жокей-клуба. Альфред был трудолюбив, но любил и светскую жизнь. Он выступал в роли семейного банкира, хотя редко являлся на службу раньше обеденного часа. Альфред стал директором Банка Англии в двадцать шесть, и этот пост принадлежал ему в течение двадцати последующих лет. Когда в 1892 году британское правительство откомандировало его на международную финансовую конференцию, он был единственным финансистом, прибывшим туда с четырьмя лакеями, огромным количеством багажа и безукоризненной бутоньеркой.
Так что к тому времени, когда лорд Карнарвон в декабре 1892 года впервые отправился в Хэлтон-хаус, возможно, чтобы поохотиться, семья Ротшильдов состояла отнюдь не из изгоев общества. Их желание предоставить огромные деньги на службу короне вкупе с чрезвычайно щедрым участием в благотворительных делах означало, что они свои люди в обществе. Сэр Альфред всячески восхвалял социальную подвижность Викторианской эпохи.
Окончательно утвердила положение Альфреда его дружба с принцем Уэльским. Альфред получил воспитание английского джентльмена и стал близким другом принца в колледже Святой Троицы Кембриджского университета. У них обнаружилось удивительно много общего. Оба были немецкого происхождения [14] , говорили на этом языке так же хорошо, как и на французском, и тем не менее являлись частью высшего английского общества. Они разделяли любовь к хорошей кухне, вину и жизни, исполненной удовольствий. Разница заключалась только в том, что Альфред в отличие от принца Уэльского мог это себе позволить.
Принца Берти, как его называла мать даже на шестом десятке, набожная и отошедшая от мирских дел королева Виктория держала в черном теле. Он периодически обращался в палату общин с прошением об увеличении денежного содержания, в обмен соглашаясь взять на себя некоторые обязанности, которые Виктория больше не стремилась выполнять. Мать постоянно докучала ему, ибо совершенно не доверяла сыну, невзирая на поддержку различных премьер-министров, включая Гладстона. Так что принц Уэльский не был перегружен работой и не имел достаточно средств для оплаты своих утех. Он постоянно испытывал крайнюю нужду в богатых друзьях, а Альфред был не только богат и чрезвычайно щедр, но и имел репутацию человека знающего, эстета, сибарита, остроумца и любителя элегантной одежды. Эта дружба не прекращалась в течение всей жизни принца Уэльского.
Фактически Альфреда больше недооценивала собственная семья, нежели окружающие, особенно жена старшего брата Эмма, считавшая его фривольным, подвластным прихотям и эксцентричным. Когда Альфред, никогда не состоявший в браке, завел роман с Мари Вумвелл, замужней женщиной, муж которой к тому же крал у ее семьи, ему выразили суровое неодобрение. Тот факт, что он обеспечивал Мари роскошное содержание в самом центре модного района Мейфэр и обожал ее ребенка, Альмину, рассматривался как еще одно доказательство неуважения к собственной семье.
Вопрос об истинном отце Альмины остается под вопросом, ибо когда девочка появилась на свет, Мари уже несколько лет проживала с Фредериком раздельно. Временами он появлялся в ее жизни. Мари и Альфред явно были близкими друзьями и любовниками, но ни в коем случае постоянно сложившейся парой.
Мари происходила из очень респектабельной среды. Ее отец являлся парижским финансистом, а мать родилась в состоятельной испанской семье. Девушка выросла в Париже, но проводила много времени в Англии. Две ее сестры удачно вышли замуж за титулованных английских джентльменов, но Мари повезло меньше. Фредерик Вумвелл был младшим сыном баронета, и на свадьбе присутствовали несколько видных представителей аристократии. Но этот джентльмен оказался дурным человеком, пьяницей и вором; хотя у Вумвелл был сын, также названный Фредом, суд вынес решение о раздельном проживании супругов, когда Мари стало невмоготу переносить проступки мужа. (Бесшабашный Фредерик в конце концов умер за шесть лет до замужества Альмины, таким образом избавив ее от дополнительных помех и дав возможность своему брату, сэру Джорджу Вумвеллу, занять его место в день свадьбы и передать девушку жениху.)
Когда Мари встретилась с Альфредом де Ротшильдом, она была чрезвычайно одинока. Все еще молодая и привлекательная женщина была доведена до крайности тем, что муж покрыл себя позором, а у нее осталось очень мало денег. Мари, должно быть, приводило в восторг общество человека, баловавшего ее с такой щедростью. Похоже, Альфред и Мари поддерживали хорошие отношения всю жизнь, но шанса вступить в брак не возникло даже после кончины Фреда Вумвелла, ибо Альфред не желал ни отказаться от свободы холостяка, ни жениться на католичке. Когда Мари родила дочь, Альфред просто не мог надышаться на нее, и хотя не признал ребенка официально, необычное имя Альмины, представлявшее собой сочетание родительских имен, хотя и зашифрованное, указывало на ее истинное происхождение. Ее мать всегда звали Мина, к этому были просто добавлены первые две буквы имени отца ребенка.
В последние годы девятнадцатого века отношение к амурным связям – по меньшей мере среди высших классов – было толерантным, если соблюдались приличия. Супружеская измена являлась меньшим злом, чем развод. Позор, даже для женщин, состоял не в самом проступке, а в его демонстрации. Хотя некоторые из Ротшильдов были вне себя от гнева (свидетельство, возможно, менее устойчивого положения в обществе), а Мари не принимали в высших слоях общества (не только из-за этой связи, но в основном поскольку ее муж впал в немилость), эти тесные отношения процветали в укромном уголке, на который предпочитали не смотреть и вежливо соглашались не замечать его существования.
