Татьяна Альбрехт - Избравший ад: повесть из евангельских времен
Юноша стремительно шел по городу. Очередная размолвка с родителями на этот раз закончилась настоящим скандалом, он знал: теперь у него долго не возникнет желания возвращаться домой.
Иерусалим окутал его удушливым зноем и вовлек в водоворот обычной сутолоки и суеты. Отдавшись ему, Иуда пошел куда-то, став одной из песчинок толпы. Но это не принесло успокоения. Выбравшись из людского потока, он остановился и задумался, куда деваться. Возникшая было мысль о таверне Киренеянина, сразу исчезла. На душе было так скверно, что впору напиться. А этого совсем не хотелось. Постояв немного, Иуда огляделся. Золото храмовой крыши полыхнуло ему в лицо. Он зажмурился, опустил голову. Золотые блики скользили по камням мостовой, по лицам и фигурам прохожих. Иуда провел рукой по лицу. Но это был не мираж. Еще раз оглядевшись, юноша печально улыбнулся.
– Может, пришло время, – прошептал он сам себе.
Встряхнувшись, он свернул на параллельную улицу и решительно зашагал к Храму.
Скиния нависала над ним. Подойдя совсем близко, он ощутил, как эта громада горделиво подставляет солнцу мраморные бока, нежится в его ласковых лучах, величаво возвышаясь над городом и всей Иудеей.
Иуда остановился. В странствиях по чужим землям образ Храма потускнел в его памяти, а по возвращении у него не возникало желания снова по-настоящему рассмотреть его, такой шумный, закопченный и суетливый во время праздников.
Сегодня Скиния казалась необыкновенно легкой, воздушной, в то же время величественной, грозной. Юноша замер в восхищении. Даже храмовые торговцы сегодня кричали не так громко, как обычно, словно утомились или разомлели на жаре.
Но стоило ему войти во Двор Язычников, впечатление рассеялось. В ноздри ударил запах грязи, крови и горящей плоти многочисленных жертв, уши оглушили предсмертные вопли и хрипы забиваемых животных, зазывно, неистово кричали менялы и торговцы.
Иуда остановился, оглядываясь: вот Двор Женщин, отделенный от него четырнадцатью ступенями, где безмолвные и недвижные несколько женских фигурок томились в ожидании, вот покои назореев[24] и притвор прокаженных, а там, выше, через пятнадцать полукруглых ступеней, Двор Израильтян, где мужчины с обреченными животными и птицами стоят и ждут своей очереди.
Осмотревшись, юноша решительно повернул назад. Не миновать запретного Двора Священников, не добраться до Святая Святых – комнаты, полной пустоты, недоступной дневному свету, где, по утверждениям левитов обитает сам Яхве. А здесь… Разве возможен в этом приюте смерти разговор с Богом?
Иуда вышел обратно на площадь, вздохнул и направился к Яффским воротам.
В таверне Симона была обычная суета. Человек пять-шесть посетителей, жаркое пламя очага, звяканье посуды. Трактирщик расплылся в довольной улыбке, увидев его, но, внимательно взглянув в лицо, понимающе кивнул и молча проводил во внутреннюю комнату.
Иуда сидел за столом, обхватив голову руками. Перед ним томилась нетронутая чаша вина, рядом стыло, наполняя каморку ароматом приправ, блюдо с мясом. Ему было плохо, почти физически. Хотелось с кем-то поговорить, излить душу. Но что он мог сказать? Любой священник сочтет его исповедь греховным вольнодумством, человек вроде Симона – блажью богатого избалованного мальчишки, а всякий из его круга просто решит, что он сошел с ума.
Иуда схватил чашу и залпом осушил ее, налил еще, но пить не стал, отстранил от себя кувшин и блюдо, уронил голову на ладони и глубоко задумался.
К действительности он вернулся только тогда, когда его осторожно тронули за плечо. Он резко обернулся и увидел Киренеянина.
– Прости, что помешал, но на улице какой-то человек спрашивает о тебе.
– Какой человек?
– Не знаю. Я его никогда раньше не видел. Но он назвал твое полное имя.
– Мое имя! Как он выглядит?
– Молодой, года на три-четыре старше тебя. Худощавый, маленький. Одет бедно, по выговору галилеянин.
– О! Веди его сюда и не задавай вопросов. Еще одну чашу и хлеба.
– Хорошо, все будет исполнено.
Хозяин исчез и скоро вернулся в сопровождении Товии.
– Наконец-то я нашел тебя! – воскликнул галилеянин еще с порога.
– Я догадался, что это ты. Присядь. Отметим нашу новую встречу. Симон, чашу!
– Одно мгновение.
Киренеянин устремился, было к выходу, гость остановил его.
– Не надо. Я не пью вина. Если можно, воды.
– Однако! Уж не опасаешься ли ты, что я подсыплю яда? – рассмеялся Иуда. – Как хочешь. Симон, принеси воды. Мясо тоже не станешь? Я заказывал для себя. Ешь, я все равно не голоден.
– Ты злопамятный – почти месяц прошел, а все никак не забудешь мои слова. Но все равно спасибо! – Товия с жадностью набросился на еду.
Иуда внимательно рассматривал его.
– По-моему, ты не балуешь себя трапезами, – с усмешкой заметил он после паузы. – Как ты меня нашел?
– Я знал твое имя, ты сказал, что любишь харчевню в этом квартале.
– Верно. Но зачем тебе это понадобилось? Ты рисковал, возвращаясь в город.
– Я хотел поговорить с тобой. Где мы можем сделать это без лишних ушей?
– Да прямо здесь.
– Но…
– Положись на меня. Симон!
Хозяин возник почти мгновенно.
– К твоим услугам.
– Я хочу, чтобы нашу беседу не слышала ни одна живая душа, включая тебя. Понял?
– Да, конечно.
– Тогда действуй.
– Все будет сделано, не беспокойся.
– Я не сомневаюсь, – усмехнулся Иуда, жестом отпуская его.
Хозяин исчез. Затворился полотняный полог, послышались гневные раскаты его голоса, топот ног. Когда шум утих, Иуда обернулся к Товии.
– Все сделано, как ты хотел. Нас никто не услышит, можешь говорить спокойно.
Галилеянин молчал, пристально рассматривая его. Иуда ждал. Пауза затянулась.
– И все же? – нарушил молчание Иуда. – Что ты хотел сказать?
– Многое. Но сначала замечу: я уже убедился, на тебя можно положиться, поэтому смело вверяю тебе свою судьбу.
Глаза юноши сверкнули, он не ответил, лишь налил себе воды и начал пить ее маленьким глотками, не сводя с собеседника пристального взгляда.
– Почему ты молчишь?
– Я должен что-то сказать? Что ж, это лестно! Но стоит ли? Я, например, предпочитаю, чтобы моя судьба была только в руках Господа и моих.
– Стоит, Иуда. Я точно знаю.
– Ладно. Я слушаю тебя. Или я должен дать какую-то клятву?
– Нет. Это было бы неблагодарно с моей стороны. Я верю тебе.
– Чудны дела Твои, Господи! – насмешливо заметил Иуда. – Ну хорошо, слушаю.
– В прошлый раз ты сказал, что догадываешься, кто я. Это так?
– Теперь я точно знаю.
– Откуда?
– Ты сам показал мне только что, отказавшись от вина. Так поступают только назореи, ессеи или зелоты. На двух первых ты совсем не похож, так что остаются…
– Да ты прав, – поспешно перебил его Товия.
Иуда замолчал, с усмешкой глядя на него.
– Ты прав, – повторил галилеянин. – А что ты знаешь о зелотах?
– Не много. Все, что я слышал – либо хвалы излишне восторженных почитателей, либо хула недоброжелателей, да еще суждения скептиков, вроде Симона. Ничего определенного.
– А хотел бы узнать больше?
Иуда поднялся, прошелся от одной стены к другой. Галилеянин ждал, его руки нервно теребили подол хитона. Иуда снова окинул его долгим взглядом. Потом вспомнил скандал дома, разговоры родни, лица друзей отца.
– Хочу.
– Зачем?
– Хотя бы из-за того, что вы устроили тогда на площади. Только фанатик или безумец мог решиться на такое безнадежное предприятие, хотя это было смело.
Товия вспыхнул.
– Вот как? Фанатик или безумец. Зачем же ты тогда спас меня?
– Ты хочешь начать наш разговор сначала?
Иуда вернулся на место, теперь собеседники сидели лицом к лицу.
– Нет. Размышляю. Я действительно зелот, принадлежу к братству уже четыре года. Тогда на площади я выполнял приказ старейшин. Осия был одним из нас, мы не могли не попытаться спасти его.
– Ваш план был неисполним. Если отбивать осужденного, то никак не во время объявления приговора. Лучше по пути к месту казни, в толпе.
– Однако! Тебе-то откуда это известно?
– Это ясно, как день. На узких улочках это сделать гораздо легче, чем на площади, где римлянам в любой момент придет помощь.
– Откуда ты знаешь?
– Да это же младенцу понятно! Представь сам: площадь, оцепление, вы кидаетесь на стражу, и со всех сторон на вас набрасываются другие легионеры – верный провал; а вот улица, – увлекшись, Иуда взял нож и начал чертить прямо на столе, – узко, люди движутся колонной. Вы нападаете на стражу, их двое или трое, может четверо, но в любом случае умеючи с ними можно справиться, пока другие подоспеют на помощь, вы уже исчезнете. Главное – действовать быстро и слаженно.
Товия изумленно смотрел на него.
– Ты где-то обучался воинскому искусству?
– Отчасти. Я многому учился и много повидал.
– Когда ты успел? Ты же совсем молод.
– Да, мне лишь девятнадцать, но родители захотели дать мне образование и отправили учиться в Александрию, когда я был еще мальчиком.
