Лео Киачели - Гвади Бигва
Так размышлял Гвади то вслух, то про себя, продолжая сердиться на Гочу. Он до того погрузился в свои думы, что и не заметил, как зашагал прямиком по направлению к городу. Гвади сообразил это лишь в ту минуту, когда вдруг вспомнил, как Гоча замахнулся на него топором, — вспомнил и оскорбился до того, что от досады перехватило дыхание. Гвади остановился и расправил плечи. Его нисколько не смутило то, что он с таким опозданием вздумал защищаться от неожиданного нападения Гочи. Гвади выставил ногу, схватился обеими руками за рукоятку ножа, как будто это был не нож, а кинжал, подался вперед — и вдруг увидел, что село давно уж позади и он стоит среди дороги.
«Вот те и раз, куда меня занесло?» — искренне удивился он, мигом забыв и о горевшей в сердце обиде и о ноже, который сжимали его руки.
Гвади огляделся. По правую руку на пригорке стоял лесопильный завод. Там, видно, уже шла работа. Слышалось гулкое постукивание и мерное дыхание завода. Гвади обрадовался: какая удача, он благополучно миновал деревню. Возвращаться домой не имело смысла. Кроме того, при виде завода Гвади осенило:
— Авось как раз здесь и улыбнется — мне счастье, — подумал он вслух. — День не совсем зря пропадет.
Он приподнялся на носках, рассчитывая увидеть за забором, во дворе завода, кого-либо из знакомых.
В эту минуту, точно во исполнение желаний Гвади, ворота лесопилки распахнулись, и на дорогу выехал всадник. Он поскакал вниз, по отлогому склону пригорка. Гвади тотчас узнал и коня и всадника, и первым его движением было кинуться навстречу, не то от радости, не то из опасения, что тот повернет в другую сторону и Гвади потеряет его из виду. Однако мгновение спустя он решил не торопиться и отвернулся с безразличным видом. Он сообразил по движению всадника, что тот тоже узнал его и тоже рад случайной встрече. Всадник поднял плеть, сигнализируя Гвади: «Не уходи, мне нужно поговорить с тобою». Но именно в это мгновение Гвади и повернулся спиною к всаднику, чтобы тот не догадался, насколько Гвади заинтересован в свидании.
Всадник выехал на шоссе, копыта коня зацокали по плотно убитому щебню. Он помчался в сторону Гвади и чуть было не наехал на него. Осадив коня, всадник рукояткой плети сдвинул на затылок высокую папаху и сердито уставился на Гвади.
— Ты почему не на базаре, негодяй? Забыл, что сегодня пятница?
Гвади собрался отвечать, но всадник, убедившись, что за ним никто не следит, перегнулся к нему всем телом и зашептал:
— Живо, бегом, не то худо будет! Дело есть, понял? Кое-что и тебе перепадет. Там расскажу…
Гвади успел все-таки возразить:
— Если к спеху, чириме, подсади к себе на коня, вместе и приедем, — чего же лучше!
Всадник насупился, выпрямился в седле и, насмешливо шевеля вздернутыми усиками, грубо крикнул:
— Как ты смеешь, собачий сын! Что я тебе — Бигва? Глаза его сверкнули. Он поворотил коня, поднял на дыбы и помчался галопом. Точно ветер, несся он по шоссе.
Это был Арчил Пория, когда-то хозяин, ныне управляющий лесопильным заводом, с тех пор как тот перешел во владение колхоза Оркети. Арчил происходил из зажиточной дворянской семьи, его-то Гвади и прочил в зятья Гоче, что не помешало ему, однако, назвать Арчила вором. В минувшие времена Гвади служил в работниках у его отца. Арчил до сих пор пользовался услугами Гвади, когда нужно было обделать кое-какие дела. Эта тайная связь между бывшим хозяином и бывшим батраком держалась прочно, хотя много воды утекло с тех пор, как Гвади оставил службу у Пория. Иногда он оказывал эти услуги потому, что ему было трудно отказать старому хозяину; иногда делал это потому, что боялся Арчила, но чаще всего им руководила корысть. Эти «дела» были в какой-то мере выгодны для него; к тому же выполнение поручений Пория не требовало ни труда, ни особых усилий. Он и на этот раз ухватился за предложение Арчила. «Авось мне еще повезет сегодня и по милости Арчила подвернется что-нибудь подходящее, — с надеждой подумал он. — Тогда, конечно, и без козленка удастся купить детям обещанные чувяки».
— Что поделаешь, дяденька Гвади! С этими подлыми людьми никак не обойтись без лжи и жульничества, — ласково сказал он себе, оставшись в одиночестве и пытаясь прикинуть, какие же выгоды сулит ему Арчилово предложение.
Он бодро двинулся в дальнейший путь, затрусил вперевалку, иноходью, как всегда, когда ему приходилось спешить.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Когда-то заурядный уездный городишко ныне превратился в благоустроенный районный центр. Но одну свою традиционную черту он сохранил без изменений: два раза в неделю — по воскресеньям и пятницам — в городе устраивались базары.
Раньше жителей здесь было не так уж много, они отлично успевали запастись продуктами в базарные дни; к тому же у каждого было свое хозяйство. Но обстоятельства изменились, вокруг города выросли богатые колхозы и совхозы. Население удвоилось главным образом за счет рабочих и служащих, техников, педагогов, врачей, агрономов. Двух традиционных базарных дней было уже недостаточно. Да и жители окрестных сел и деревень стали богаче и требовательнее. Колхозники щедро снабжали город продуктами, — они не прочь были побольше продать и побольше купить…
Вот и сегодня народ валом валит в город. По улицам, ведущим к центру, ни пройти, ни проехать. Оглохнуть можно от скрипа арб, от рева скотины, которую крестьяне гонят на продажу. С гомоном, криком и смехом катится живой поток к базарной площади.
Гвади любил базар главным образом потому, что здесь можно было потолкаться среди незнакомого люда, а это доставляло ему неизъяснимое наслаждение. Тут не было недостатка в поводах почесать язык, тут не было нужды, как дома, стесняться, и он мог проявить свойственное ему остроумие.
Среди чужих Гвади держался совсем иначе, чем в селе, — он строго соблюдал свое достоинство, и это удавалось ему. Сказать по совести, односельчане относились к Гвади без особого уважения: репутация сложилась у него неважная, а ведь человеку нужно чувствовать себя свободно. Приятно сознавать, что привлекаешь внимание, что тебя ценят и уважают, — это необходимо, как воздух. Именно этого блага Гвади был лишен в Оркети.
Да и крестьяне, приходившие в город из дальних деревень, любили посудачить. Их привлекало остроумие Гвади. Они с большим интересом прислушивались к его хитроумным рассуждениям. И Гвади развлекался от всей души.
Гвади замешался в толпе колхозников, которые, как и он, спешили к базару по широкой улице, пересекавшей западную часть города.
Какой-то незнакомый крестьянин гнал козу с козленком. Козу он вел на веревке, козленок бежал рядом, ни на шаг не отставая от матери.
Гвади поинтересовался, во что хозяин ценит козленка. Посоветовал запросить дороже, хотя бы вдвое. И тут же рассказал: он тоже хотел продать козленка, вел его на веревочке, да козленок сбежал. А этот — совсем другое дело, едва взглянув на него, сразу скажешь: «умный козленок», — значит, и цена ему больше.
Хозяин козленка недоуменно покосился на Гвади.
— Вот чудак! Ты бы взял с собой козу, тогда и козленок бы не убежал.
Но Гвади чрезвычайно самоуверенно возразил:
— Так-то так, да мой козленок все равно бы ушел: не удержишь проклятого! Козлята — как люди. У иного ни стыда, ни совести: уродится с норовом, не то что на веревке, на цепи не удержишь.
Гвади стал уговаривать крестьянина:
— Верь моему слову, надбавь пятерку; как продашь, меня добром помянешь, — и тут же добавил: — Звать меня Гвади, по фамилии Бигва, из Оркети, колхозник.
— Гвади? — крестьянин даже приостановился от удивления. — Так это ты и есть Гвади из Оркети? Вот ты, значит, какой, пропащая душа! А я все думаю: «Какой же он собой, этот хитрюга?» — Крестьянин с любопытством оглядел Гвади с ног до головы и раскатисто, словно леший какой, захохотал на всю улицу.
Шли они мимо старинных лавок с широкими сводами, какие еще встречаются на азиатских базарах.
Вдруг где-то поблизости послышалось пение. В торговых рядах когда-то помещался духан, теперь здесь была кооперативная столовая.
Гвади заинтересовался — кто и где поет. Пели плохо и вразброд. Сам он был хорошим певцом и не выносил нескладицы. К тому же голос одного из певцов показался знакомым, — похоже, что это Арчил.
Гвади замедлил шаг и прислушался.
Пение оборвалось. Он пошел дальше.
Однако мгновение спустя кто-то его окликнул:
— Гвади!
Гвади живо обернулся. В дверях столовой стоял Арчил.
— Так и есть: Гвади! Поди-ка сюда, собачья морда! — крикнул Арчил, в голосе его прозвучали повелительные нотки.
Это был молодой человек лет двадцати пяти, среднего роста, с высоко вздернутыми усиками на смуглом бритом лице. Одет он был в старенькое полинялое пальто. Папаха серого каракуля нахлобучена до самых ушей, воротник почему-то поднят. Азиатские сапоги, очевидно, только что начищены до блеска.
