Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев
— И не задумается. Ему во что бы то ни стало надо замириться с султаном, чтобы быть готовым к войне с Францией. И как только он воротит себе Трансильванию {37} и часть Венгрии, ранее отобранные у Австрии турками, он замирится с султаном.
— К войне с Францией? Чего ради?
— Видите ли, Борис Петрович, король Франции Людовик XIV женат на сестре испанского короля Карла II Марии-Терезии. Карл бездетен и стар, на ладан дышит, и по его смерти сын Людовика и Марии наследует испанскую корону. Но дело в том, что австрийский император Леопольд I был женат на другой сестре Карла — Маргарите-Терезии {38} и их сын эрцгерцог Карл тоже имеет право претендовать на испанскую корону. Вот поэтому грядет драка между Австрией и Францией.
— А если точно, между родственниками, — заметил Шереметев.
— Выходит, так, Борис Петрович, сцепятся свояки.
— Да… — вздохнул боярин. — Задачка. Еще, глядишь, и не примет меня император-то. А?
— Что вы, Борис Петрович, наоборот, примет как самого дорогого гостя. У них чем подлее удар готовится, тем они ласковее с жертвой. Ведь шашни с султаном они в тайне великой ведут. На словах-то они нам друзья самые лучшие.
— Так как же мне с ними, подлыми, теперь быть? Ничего и не скажи?
— Ни в коем случае, Борис Петрович. Вручите грамоту государя и…
— Откуда тебе известно про грамоту?
— Ну как же! Еще в мае мне пришло сообщение от Льва Кирилловича, что вы будете с грамотой к императору, чтоб я вас ввел в курс местных дел. Если б не приказ Нарышкина, разве б я позволил себе вам объявиться. Я же потаенный агент, а посему прошу вас, ежели меня встретите где в Вене, не вздумайте приветствовать, узнавать меня.
— Так вы, наверно, и не Воробьев?
— Конечно, у меня и имя и фамилия австрийские.
— Какие?
— Борис Петрович!.. — развел руки гость с укоризной.
— Все, все. Я понял, господин Воробьев. Благодарю за сообщение.
— И вашему слуге накажите то ж.
И названный Воробьев, изящно расшаркавшись, вышел.
Сразу же явился Курбатов:
— Что это за тип?
— Забудь о нем, Алексей.
— Как? Почему?
— Повторяю, забудь. Как будто его и не было. Более того, встретишь в городе, сделай вид, что впервые видишь его.
— Ладно, — пожал плечами Курбатов, — не видел так не видел. Стало быть, и в дневник не писать?
— Ни слова.
— Понял… — вздохнул Курбатов, хотя ничего не понял.
В тот день, когда Шереметев перебрался с адъютантом, дворецким и несколькими слугами в гостиницу, дабы быть ближе к министерствам и императорскому дворцу, к нему явился посыльный и сообщил, что его ждет в своей резиденции граф Кинский.
— Кто это? — спросил Курбатов боярина.
— Министр императора. Канцлер.
— Откуда он узнал, что вы уже здесь?
— А внизу, когда нас вписывали в гостевую книгу. Думаешь для чего?
— А-а, — догадался Курбатов.
Граф Кинский, австрийский канцлер, встретил Шереметева с таким радушием и приязнью, словно старого закадычного друга, по которому ужасно соскучился, хотя в действительности виделись они впервые.
— О-о, ваше превосходительство, мы очень рады приветствовать русского героя в нашей общей борьбе с неверными.
Широким жестом Кинский пригласил Шереметева садиться в кресло и сам сел не ранее того, как увидел, что его гость сидит.
— Мы наслышаны о ваших подвигах на ратном поле, ваше превосходительство, — говорил ласково Кинский, хотя узнал о Шереметеве только что от секретаря.
Когда ему доложили, что в гостинице расположился российский посол, некий Шереметев, граф приказал немедленно собрать и сообщить ему все о приезжем. И где-то через полчаса секретарь докладывал, читая с листа:
— Шереметев Борис Петрович — представитель древнейшего боярского рода, ведущий свою родословную с четырнадцатого века. Один из самых удачливых полководцев царя. В последний свой поход по Днепру захватил несколько турецких крепостей.
— Вроде нашего Евгения Савойского, — заметил граф.
— Да, ваше сиятельство.
— Сколько ему лет?
— Сорок пять. При дворе царей начал служить с тринадцати лет.
— С чем он пожаловал?
— По нашим сведениям, у него послание к императору от царя.
— Благодарю вас, Фриц. Напишите его фамилию и имя крупно и положите мне на стол, а то ведь могу забыть.
— И отчество надо, ваше сиятельство. У русских считается знаком особого уважения называть их еще и по отчеству.
— Хорошо. И с отчеством. И отправьте к нему посыльного с приглашением.
— Вы его сейчас примете?
— Да, Фриц. С царским посланцем мы должны быть особенно предупредительны.
Канцлер расспрашивал Шереметева о здоровье царя, его самого, о проделанном пути, изредка незаметно косясь на бумажку, лежавшую перед ним, дабы не ошибиться в имени и отчестве гостя. Когда Шереметев сообщил, что у него грамота царя к императору, Кинский изобразил на лице приятное удивление и сказал доверительно:
— Знаете, Борис Петрович, обычно послы других государей передают эти послания мне, а уж я императору, но для вас мы сделаем исключение, царскую грамоту императору вы вручите лично.
«А ведь верно Воробьев-то говорил, — подумал Шереметев. — Стелет-то, стелет сколь мягко». А вслух сказал:
— Но когда он сможет принять меня?
— Я думаю, через неделю. А пока, чтоб вам не скучать, примите пригласительный билет на бал-маскарад, который состоится во дворце послезавтра. Я пришлю за вами карету.
Огромный зал дворца блестел позолотой, сверкавшей в свете тысяч свечей, горевших в канделябрах. Борис Петрович в темной бархатной маске, прикрывавшей лишь верх лица, скромно стоял у высокого окна, с изумлением наблюдая за происходящим. В глазах рябило от пышных дамских нарядов, один мудренее другого, нос обонял густую смесь всевозможных ароматов, слух ласкала прекрасная музыка дворцового оркестра. Для него, русского человека, все это было внове, в диковинку. На Руси подобного не случалось, чтоб женщины и мужчины вот так, собравшись, говорили меж собой, смеялись, танцевали. И восторг боярина от увиденного невольно окрашивался горечью и обидой: «А будет ли когда-нибудь у нас так красиво и безмятежно?» Вспоминались ему мужские компании и разливанное море вина и водки, которое непременно надо выпить, разудалые песни, сумасшедшие пляски с пылью до потолка, с треском гнущихся половиц, ссоры прямо за столом, нередко кончавшиеся дракой. Припомнились даже пьяные жалобы друга его, Федора Апраксина {39}: «Бедный я, бедный, сиротинушка. Никого-то у меня нет на белом свете».
Из задумчивости Шереметева вывел знакомый голос канцлера:
— А почему мы не танцуем?
Кинский был в одеянии турецкого паши, и тоже в маске, а рядом с ним, тоже в маске, стоял капеллан.
— Я не умею, — признался, смутившись, Борис Петрович.
— Ну что ж, сие простительно воину. Позвольте, Борис Петрович, представить вам посланника Венеции Рудзини. Поскольку вы следуете на его родину, он может оказаться вам весьма полезен. Господин Рудзини, — обернулся Кинский к капеллану, — представляю вам посланца его величества царя великой России, извечного военачальника, Бориса Петровича Шереметева. Надеюсь, коллегам союзных государств есть о чем перемолвиться.
И Кинский-паша исчез так же незаметно, как и появился, растворившись в веселой толпе масок.
Молчание меж посланниками несколько затянулось, и Рудзини, сочтя это уже неприличным, спросил:
— Вам нравится маскарад?
— Да, — отвечал Шереметев, напряженно пытаясь придумать вопрос собеседнику, дабы продлить нить разговора. Наконец осенило: — Скажите, господин Рудзини, а император сейчас здесь?
— Его нет. Наследники здесь.
— Наследники? Где они?
— А вон — тот молодой человек, что танцует с белокурой красавицей, — это старший сын императора Иосиф, ему девятнадцать лет, но уж семь лет он числится королем римским.
— Гм… — покачал удивленно головой Шереметев.
— Это что!.. — вдохновился Рудзини. — С девяти лет до двенадцати он был королем Венгрии. Он первый наследник императора.
— А второй?
— Второй — Карл, ему двенадцать лет. Вон у той стены рядом с высоким господином в тирольской шляпе стоит мальчик, наряженный рыцарем, это он — Карл VI. Этого скоро ждет испанская корона, разумеется после смерти Карла II. Если он воцарится в Испании, станет Карлом III.
— Но ведь и Франция рассчитывает на эту корону.
— То-то и оно. Миром не кончится, быть войне. Но, помяните мое слово, император Леопольд победит и корона Испании будет за его младшим сыном.
— Почему вы так уверены?
— Потому что на сегодняшний день у него лучший полководец Европы.
— Вы имеете в виду Савойского?
