Владимир Шатов - Между жизнью и смертью
- Дайте, Ваше превосходительство, мне огурец на закуску…
По возвращении я доложил полковнику Шапиловскому:
- Простите, господин полковник, что не рапортую, но меня напоил генерал Топорков и я встать не могу. Но зато я привёз патроны и снаряды.
- Вот молодец!
- Пошлите кого-нибудь потрезвее принять их и отпустить подводчикам…
До самой станции Юзово весёлый офицер рассказывал подобные истории, и Григорий буквально не заметил, как закончилась его дорога. Он сошёл на маленькой грузовой станции, а добродушный попутчик поехал дальше. Только стоя на загаженном перроне Шелехов вспомнил, что так и не спросил его имя.
***- В коногоны пойдёшь? – солидный, седой мужик, бригадир ватаги горняков, испытующе посмотрев на Григория. - Лошадей любишь?
- А как их не любить?
- Точно! – засмеялся матёрый бригадир. - Они по любому получше людей…
- Верно.
Разговаривали они во дворе небольшой шахты, куда беглый казак пришёл наугад после того, как не встретился со знакомым Михаила Кошевого. Вокруг лежал ноздреватый, умирающий снег. В отличие от белого снега родных мест Григория, здешний был грязно – серого цвета.
- Неужто здесь всегда так серо и уныло, - размышлял он. – Как люди тутошние живут?
Не знал казак, что потемнел он от въедливой, неистребимой угольной пыли. Всё вокруг представлялось казаку чужим и нерадостным. Не представляя, что же ему делать дальше, Григорий обратился к первому попавшему навстречу шахтёру. Тот оказался бригадиром смены горняков, назвался Ефимом Точилиным. Был он мужик хозяйственный и сметливый. Коротко спросил новоприбывшего:
- Фамилия?
- Шелехов.
- Откуда?
- С Дона! – Григорию не хотелось распространяться на неприятную тему. - В войну все родные погибли… Подался сюда, терять всё одно нечего…
- Понятно… - Ефим был из догадливых. - Меня твоё прошлое не касается.
- Вестимо...
- Главное, чтобы пил в меру и за конём смотрел!
- Даже не сумневайся! – обрадовался Григорий и посмотрел прямо в глаза благодетеля. - Мне бы только устроиться…
- Дело это не простое, - продолжил нравоучение Точилин. - Я сам свидетель, что лошадь, прожившая безвылазно в шахте лет пять, отлично умела считать до пятнадцати и никогда не ошибалась.
- Быть такого не может!
- На заре моей горняцкой юности я сам работал коногоном, возил по рельсам вагонетки с углём и прочими грузами. Норма у нас была 15 вагонеток, иначе кони быстро надрывались, даже если жили на овсе. А ты знаешь, что сдвинуть с места железнодорожный состав, если все вагоны находятся врастяжку, не под силу даже тепловозу?
- Не знал…
- Ведь гигантский груз надо целиком стронуть с места. Поэтому машинист сперва сдаёт состав немного назад, чтобы большинство вагонов стояли впритык друг к другу, тогда у каждого вагона в сцепках есть зазор, позволяющий не весь состав сразу тянуть, а выдёргивать по одному вагону: стук-стук-стук буферами. И пошло – поехало.
- Ишь ты! – неподдельно удивился Григорий.
- Лошадь в шахте делает то же самое, поначалу естественно по воле коногона, но уже на пятый день своего шахтёрского труда лошадь так поступает даже в случае, если коногон пьян или заснул. Она быстро соображает, что так состав стронуть с места в 15 раз легче. Поэтому любая подземная лошадь, внимательно считает стук буферов, и больше 15 стуков не повезёт, хоть ты её запори кнутом. Встречаются, конечно, и глупые лошади или малообразованные, но в большинстве случаев происходит именно так.
- Я завсегда знал, что лошади поумней, иного человека будут!
Точилин ещё раз окинул взглядом ладную фигуру новичка. Ему нравился его твёрдый и открытый взгляд тёмных, как украинская ночь, цыганских глаз. Ранняя седина выдавала нелёгкий и бурный жизненный путь, пройденный им.
- Не подведёшь?
- Гутарить тут не об чём и так ясно! – Григорий разучился просить. - Так берёшь или как?
Бригадир махнул рукой в сторону двухэтажного здания и сказал:
- Отправляйся в контору. Скажи, Точилин прислал.
- Лады.
- Пусть пока оформят «провожатым» к Степаненко, а научишься управляться, примешь Орлика. – И уже в след уходящему работнику. - Могу сдать тебе угол для жилья. Если захочешь, то тогда найди первый дом на этой улице. Крытый железом, со стороны балки…
- Спаси Бог!
Шелехов на ходу обернулся и кивнул в знак согласия головой.
Так по случаю начиналась его новая, подземная служба. А заодно и непривычная, цивильная жизнь, в гостеприимном для беглецов Донбассе.
Глава 4
Существуют профессии, название которых говорит о них лучше, чем любые книги и красочные фильмы. Сами попробуйте на вкус горькое слово коногон, поверните его на языке так и эдак. Слышите голос степного ветра и свист жгучей казачьей нагайки? А как Вам запах чёрного шахтёрского пота и блеск крупных лошадиных слёз?
- Причём здесь коногоны? - спросите Вы и будете правы.
Жизнь иногда делает необъяснимые повороты. Григорий даже не знал раньше кто такие коногоны, а пришлось самому ломать их нелёгкий хлеб. Единственное что радовало его, так это то, что работать пришлось на лошадях.
- Видать такая моя судьба, - удивлялся он, - всю жизнь с конями провести!
Только Григорий услышал слово коногон, так сразу понял, что дело здесь в конях, которых куда-то гонят. Всё верно, коногоны шахтёры, работающие под землёй на специально обученных лошадях. За каждым коногоном числится свой конь, часто один на много лет. За вверенную лошадку он отвечает особо, без неё ему грош цена. В коногоны обычно идут те, кто лошадей любят больше чем людей.
- А чё их любить? - часто говорили в их кругу. - Одни пропойцы, воры и тунеядцы...
Среди смирных горняков они выделяются норовом, поэтому держатся гуртом. По виду их за версту видать, заявляются на работу в картузах - "восьмиклинках» с лаковым козырьком и сафьяновых сапогах. Правда, когда спускаются вниз, тут же меняют наряды на несусветную рвань.
- Нам под землёй форсить не к чему! – Бахвалятся углекопы при лошадях.
Вместо сапог они одевают стоптанные чуни, цветастые рубахи заменяют вытертыми кацавейки. Когда напьются после смены водки или самогона, жалостливо поют песню про самих себя.
- А молодогоооо коногонаааа, – тянет иной седой горняк. - Несут с разбитой головой!
К бывалому коногону всегда приставлен молодой «провожатый», набраться опыта и пообтереться. Подсобник, от слова подсоблять, помогать, поэтому всегда на "побегушках". Должен он водить лошадь между парами – деревянными столбами, крепящими «потолок» над узкоколейкой, держа в руке масляную лампу под проволочной сеткой – «благодетельницу».
- «Благодетельницей» лампу прозвали не зря. – Рассказывали молодёжи седовласые шахтёры. – Лет тридцать назад лазили по угольным шахтам с самодельными светильниками: плошка с мазутом, над которой фитиль чадит.
- Так ведь газ вокруг! – удивлялся молодой.
- Вот именно! Не раз и не два случилась беда: от открытого огня газ воспламенялся, и вспыхивало всё вокруг. И тогда только Бог в помощь.
- Господи спаси!
- Так, кстати, ту, давнюю лампу и звали «Бог в помощь».
Чем глубже зарывались под землю шахты Донбасса, тем чаще шахтёры сталкивались с метаном. В конце девятнадцатого века его попробовали выжигать. «Выжигальщик» в специальном защитном кожухе поджигал факелом скопившийся в тупиковых забоях газ, но это был опасный и малоэффективный способ.
- Тогда и появилась «Благодетельница».
Лампа, накрытая густой медной сеткой, поглощавшей тепло и препятствующей распространению огня за свой проволочный кожух. Лампоносов, что развешивали прежние открытые плошки вдоль подземной дороги, сменили женщины, что наполняли новые лампы маслом в специальных помещениях – ламповых.
… Основная работа «провожатого» - вовремя впихивать и убирать тормозные шкворни, обструганные деревянные бруски.
- Только не засни. - На крутых уклонах штольни колёса вагонетки крутятся с бешеной скоростью, иного способа затормозить, попросту нет.
А если зазевается уставший подсобник, то норовистая вагонетка с грузом, враз слетит с горбатых рельсов. Тогда такая беда, не передать словами! Заорёт раздосадованный коногон:
- Твою мать!
- Я не виноват.
